Опять лагерь

Опять лагерь

Мне очень не хотелось ехать в лагерь — опять Анночки не будет, потому что, как и в прошлом году — так Мамочка объяснила, — Папа с трудом даже две путёвки достал. Но зато там будет эта дурацкая Соня, наша пионервожатая, с ней надо воевать, а я не люблю воевать, но иногда приходится. Ёлка сказала, что, может, Сони совсем и не будет. Я очень удивилась: как это, лагерь будет, а Сони не будет! Потом, там очень скучно и только один родительский день!

И мы опять стоим на платформе, нас очень много. Опять эта женщина дирижирует, а мы кричим: «До отхода пять минут, до свиданья, Гозенпуд!»

Нас опять с Ёлкой растаскивают по разным вагонам, но я уже знаю, как будет, а когда знаешь, то не так расстраиваешься! И вдруг я вижу: там, где должна стоять Соня, стоит совсем другая девушка. Я подхожу к ней ближе, у неё такое милое-милое, доброе лицо. И красивое! Она замечает меня и улыбается, я тоже ей улыбаюсь. Я очень рада, что она не Соня!

— Как тебя зовут? — спрашивает она, и голос у неё приятный.

— Нина, — говорю.

Она берёт меня за руку и спрашивает:

— Ниночка, мы сейчас войдём в вагон, я всех рассажу, хочешь со мной сидеть?

— С удовольствием! — Я говорю и улыбаюсь, я радуюсь, потому что она мне очень нравится.

Мы едем в лагерь, я сижу рядом с нашей пионервожатой, её зовут Наташа, она меня обо всём расспрашивает, а я ей всё рассказываю. Ей всё-всё интересно — и про нашу семью, и про школу, и про эвакуацию, и про то, что было до войны. Она иногда вздыхает, иногда гладит меня по голове, удивляется, как я могу помнить то, что было до войны. Я смеюсь и говорю:

— Я — это ерунда, а вот у нас Анночка в два года песню сочинила!

— А у вас дома кто-нибудь поёт? — спрашивает Наташа.

— Все поют, кроме Папы и Мишеньки, — говорю, — но самый лучший голос у Бабушки!

— Ты, наверное, очень хорошо поёшь, — говорит Наташа задумчиво.

И тут я чувствую: сейчас будет что-то не то.

— Спой нам, Ниночка, что хочешь, что любишь, спой, пожалуйста! — просит Наташа.

— Спой, спой! — вдруг кричат девочки вокруг, они тоже меня почему-то очень внимательно слушали.

Вот я и влипла — Элл очка объяснила, что это не значит к чему-то прилипнуть, а это значит — попасть в такую историю, в которую ты совсем не собирался попадать, и это тебе неприятно. Я не очень-то люблю петь незнакомым людям… и я никогда не пела в вагоне! Но ничего не поделаешь — придётся петь! И потом, они все такие симпатичные, надо спеть — я же не капризная и не кривляка.

— Я спою «Рябину», хорошо? — спрашиваю у Наташи.

— Замечательно! — радуется Наташа.

Я вспоминаю Бабушку, когда она поёт, и тоже стараюсь стать выше, строже и дальше от всех. Начинаю петь — я очень люблю эту песню, — но мне мешает стук в вагоне, и вдруг поезд останавливается и стук прекращается. И я слышу, как ко мне возвращается мой голос, и тогда мне так легко и хорошо петь! И я пою всё лучше и лучше, и мне всё проще и проще петь! Вагон дёргается, опять едет и стучит, но мне это уже не мешает, голос у меня стал сильный и пухлый, и он возвращается ко мне через стук вагона.

Спела! Совсем неплохо спела! И вдруг все как захлопают — вокруг собралось очень много народа. Я смущаюсь, а Наташа меня обнимает и говорит:

— Девочки, давайте выберем Ниночку председателем совета отряда!

Какой ужас! Вот это я влипла по-настоящему: песню спеть можно, но… Председатель совета отряда — зачем мне это надо?.. И в лес не смогу так часто бегать!

— Выбираем, выбираем! — кричат девочки.

Наташа смотрит на меня, смеётся и говорит:

— Ниночка, теперь ты председатель совета отряда!

Наверное, у меня становится какое-то неправильное лицо. Наташа опять смеётся, гладит меня по голове и говорит:

— Ты умная, добрая, сестрёнок своих любишь и брата — вот если девочки поссорятся, ты ведь их помиришь?

— Конечно помирю! — Я говорю это очень уверенно, потому что знаю: обязательно помирю.

Мне в этом году в лагере совсем не плохо, хоть никаких кружков опять нет и купаться нас не водят, но всё знакомое, Наташа очень хорошая, опять Тася — главная пионервожатая, она такая симпатичная! Узнала меня и говорит, смеётся: «Ты у нас теперь начальство!» — потому что я два раза в день теперь на линейке ей рапортую. Утром: «Десятый отряд построился! К проведению дня готов!», и вечером: «Десятый отряд для проведения вечерней линейки построился!» Но вот плохо, что я не могу ей отдать пионерский салют — мне очень нравится пионерский салют! И галстук нравится, но я ещё не пионерка, я октябрёнок, мне только восемь лет, а в пионеры принимают в десять, тогда у меня тоже будет пионерский галстук! И я буду Тасе отдавать пионерский салют!

И теперь я не могу вечером говорить Ёлке «спокойной ночи», потому что я должна как председатель совета отряда следить за «порядком отхода ко сну»! Сначала я расстраивалась, а потом привыкла: мы с Ёлкой после ужина встречаемся и всё друг другу рассказываем. А за «порядком отхода ко сну» я слежу так: вот сыграли отбой — мы идём в свою палатку, там холодно, и я знаю, что простыни будут влажные и противные, но я их не боюсь, я на второй день придумала: надо быстро лечь и сразу всё к себе прилепить — тогда, только ты положишь голову на подушку, уже другой день и играют побудку. А «порядок отхода ко сну» у нас такой: девочки сразу начинают играть в каких-то дурацких «мертвяков» и рассказывают совсем непонятные и «страшные» истории, а я быстро ложусь и сплю.

В первые дни девочки стеснялись играть, но и спать не ложились. А мне ужасно хотелось спать! Тогда я решила с ними поговорить.

— Девочки, — говорю, — если вам хочется перед сном во что-то поиграть, но не до потолка, или поговорить — играйте, говорите, свет выключайте, а я буду спать, хорошо?!

Девочки ужасно обрадовались.

— А мы тебе не будем мешать спать?

— Нет, нет, совсем не будете! — радуюсь я и добавляю: — Я очень крепко сплю! Но вы играйте не очень громко и не очень долго. Если вожатые придут, у нас будут неприятности!

Сегодня Ёлка ко мне подходит после завтрака — у неё очень хитрое лицо — и говорит:

— А завтра будет родительский день!

— Завтра?! — Я очень удивляюсь и очень радуюсь.

— Да! — У Ёлки очень торжественное лицо. — Они в этом году сделали два родительских дня, ведь у нас не обычная смена, а санаторная — сорок дней!

— В прошлом году тоже была санаторная! — говорю мрачно. — А родительский день был только один — совсем обалдели!

— Ну вот, они исправились! — смеётся Ёлка. — Завтра Мама с Папой приедут!

— А как же Мамочке Мишеньку кормить? — пугаюсь я.

— Мишеньке уже восьмой месяц, у Мамочки стало мало молока! — Ёлка говорит совсем как взрослая. — Осталось одно утреннее кормление. Дядя Миша велел его сохранить подольше! Остальные кормления — всякие там кашки.

И настал родительский день! Уже когда я бежала на линейку, я заметила, что лагерь изменился — как-то его украсили и ещё что-то непонятное. Я поймала Ёлку до завтрака и спросила про непонятное.

— Это всякие соревнования, аттракционы, ну, всякие интересные вещи! — Ёлка так важно сказала, а я подумала, что соревнования — это очень интересно! Наверное, можно будет побегать и попрыгать!

После завтрака на автобусах привезли родителей. И вот Мамочка с Папой. Я к ним помчалась, они оба меня обняли, а Папка меня как подкинет наверх и застонал, притворяется:

— Какая Мартышка стала тяжёлая, просто толстая Мартышка!

Мы хохочем, потому что я очень худая и ко мне часто пристают: «Ой, какая ты худая!»

Подходит Ёлка, у неё важный и загадочный вид. Родители обнимают её, а она вдруг непонятно откуда достаёт небольшой пакетик, протягивает его Маме и говорит:

— Это небольшой сюрприз!

Мама разворачивает пакет — а там конфеты, нам в полдник иногда дают конфету, и вот она их все собрала и теперь дарит родителям!

Я ужасно расстроилась и рассердилась: тоже мне старшая сестра, ведь могла мне рассказать, я бы тоже конфеты собрала! И я начинаю быстро и сильно думать. И придумала!

Мамочка говорит:

— Спасибо, Елочка, мы очень тронуты!

Они «тронуты»! Хорошо!!!

— Пойдёмте, я вас сейчас чем-нибудь угощу! — говорю я спокойно.

— Ну, Нинуша, совсем не обязательно нас чем-то угощать! — И Мамочка гладит меня по голове.

Мне так хорошо, когда она меня гладит, но я говорю строго:

— Обязательно!

И веду их к яблоку — я его почти сразу заметила и подумала: оно большое, висит очень высоко, его без рук не укусить. А с руками нельзя! Но я уверена: сейчас посмотрю, подумаю, придумаю… и укушу — мне для Мамочки надо, она очень любит яблоки.

— Да-а! — качает головой Папа. — Вряд ли мы здесь угостимся! Мартышка, оно очень большое — челюсть можно вывихнуть!

— Не вывихну! — говорю я мрачно.

— И очень высоко висит! — расстраивается Мамочка.

Около яблока стоят какая-то пионервожатая и три мальчика в очереди. Подхожу к пионервожатой, говорю вежливо, но очень уверенно:

— Я — четвёртая!

Она смотрит на меня и печально кивает головой.

Я обо всём забываю, смотрю на яблоко и на то, как его пытаются укусить. Даётся три попытки. Первый мальчик, довольно высокий, стоит под яблоком, прыгает, яблоко на верёвке отлетает в сторону. Пионервожатая успокаивает его, как качели, оно опять висит — мальчик опять прыгает. Третий раз — то же самое, он уходит.

Второй мальчик отходит от яблока, разбегается, не допрыгивает, ударяет яблоко лбом, оно отлетает в сторону, возвращается назад, но, как маятник у нас в стенных часах, отлетает в другую сторону. Мальчик подпрыгивает, но ему не допрыгнуть — слишком высоко. Женщина возвращает яблоко на место, мальчик прыгает и отходит. Но я уже всё поняла и всё придумала, и помог мне придумать этот второй мальчик! У меня сильно бьётся сердце, я сейчас укушу яблоко — только скорей бы этот третий ушёл. Он не укусит, он всё делает как первый. Всё! Три попытки кончились!

Моя очередь. Я подхожу к женщине и прошу её:

— Будьте добры, не подходите ко мне, чтобы яблоко вернуть, я буду подряд прыгать два или три раза, ведь это и есть три попытки?

— Да-а, три попытки! — Она очень удивилась.

— Спасибо, большое спасибо! — И я ей улыбаюсь.

Она тоже улыбается растерянной улыбкой и отходит довольно далеко.

Я тоже отхожу далеко от яблока и смотрю: моя дорожка к яблоку должна быть продолжением хода маятника, когда я ударю его головой. И я уже наметила себе место, где надо подпрыгнуть, чтобы точно ударить яблоко головой. Всё! Помчалась!

Бегу, подпрыгиваю в нужном месте и ударяю яблоко лбом и носом — значит, чуть выше, чем нужно, подпрыгнула. Яблоко летит туда, куда надо. Я отбегаю назад, но недалеко и слежу за яблоком. Оно летит обратно, я точно запоминаю, где оно было ниже всего, — по земле запоминаю. Оно долетает почти до меня — нитка длинная и летит обратно! Всё! Сейчас я его поймаю!!! Оно долетает с той стороны до самого высокого места и летит обратно. Я бегу, подпрыгиваю чуть раньше места, которое я заметила на земле, и чуть выше, с широко раскрытым ртом. Яблоко ударяет мне прямо в рот своим закруглением, близко к черенку. Я быстро и очень сильно кусаю, очень сильно дёргаю… и стою на земле с яблоком в зубах!

— Да-а! — говорит Папа задумчиво. — Не думал, что получится! Надо было фотографировать. А яблоко надо помыть, — заканчивает он.

— Сейчас помою! — Я от радости просто кричу. — Стойте, никуда не уходите, я быстро! — И мчусь на кухню — я знаю, где она.

Вбегаю, там несколько толстых женщин, они смотрят на меня с удивлением. Я быстро говорю:

— Яблоко укусила! Мне надо его помыть и Маме подарить!

Женщины охают. Одна из них говорит:

— Такая малышка… укусила — давай помою!

Она моет яблоко, я беру его, кричу «спасибо» и мчусь обратно.

Папа достаёт из кармана перочинный ножик, отрезает надкушенное и отдаёт мне. Я отдаю яблоко Мамочке, она предлагает:

— Оно большое, давайте разделим на четверых!

— Терпеть не могу яблоки! — говорит Папа.

— И я не очень люблю, — говорит Эллочка.

— А мне совсем не хочется! — говорю я.

Мама смеётся, берёт яблоко и говорит:

— Нинуша, как ты здорово это придумала с прыжками и как точно сделала, ведь без всякой тренировки!

— Пошли! — говорю я гордо. — У меня для вас есть ещё одно угощение!

Когда мы шли к яблоку, я заметила, как ребята скачут в мешках, — ну уж тут-то я всех обскачу. И я веду их к соревнованию в мешках.

Пришли. Я подхожу к женщине, которая здесь всем распоряжается, и спрашиваю:

— Скажите пожалуйста, а какой приз, если выиграю?

— Кулёк с изюмом! — говорит женщина.

Я говорю нашим:

— Ждите! — И становлюсь в очередь.

Прыгают все, бедные, очень плохо — путаются в мешке, падают сами, мешок с них падает. Здесь выиграть очень просто, думаю. Прыгают по двое. Подходит моя очередь. Смотрю на девочку, с которой буду прыгать, — чуть выше меня, глаза растерянные. Надеваю мешок, быстро допрыгиваю до конца, получаю кулёк с изюмом и даю его Папе. Папа смотрит на кулёк, на меня и вдруг говорит:

— А почему с тобой прыгала такая дохлая девочка, ты её специально выбрала?

— Я никого не выбирала! — Папка вечно что-нибудь придумает.

— Жоржик! Жоржик! — смеётся Мамочка. — Там очередь, никого нельзя выбрать, ты же всё видел! А девочка обыкновенная, просто Нинуша у нас очень ловкая и быстрая!

— Ты фотографировал? — спрашиваю Папу.

— Фотографировал, — улыбается Папа.

— Пошли на Бабушкину поляну! — говорю.

И мы с Ёлкой ведём их в лес, на поляну, где ровно год назад мы сидели с Бабушкой и ели чудный черничный пирог, который она испекла рано утром и днём привезла нам в лагерь прямо в чудо-печке.

Мы сидим в лесу, на поляне, Мамочка ест яблоко, Папа что-то Ёлке рассказывает, а я думаю: ведь год назад, когда мы сидели с Бабусей на этой поляне, была война, она ещё не закончилась, и не было Мишеньки. Правильно Мамочка сказала тогда, в День Победы: теперь все люди будут счастливыми!

И у нас появился Мишенька, я с сентября пойду в Эллочкину школу на Безбожном — это очень хорошая школа, и в лагере хорошо, и Сони нет.

И осенью нам с Анночкой сошьют новые пальто, и не только зимние, но и демисезонные! И я стала лучше петь и немножко могу аккомпанировать себе на рояле!

И теперь мы все счастливые!