Глава двенадцатая «АРАКЧЕЕВЩИНА»: ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Глава двенадцатая

«АРАКЧЕЕВЩИНА»: ЯВЛЕНИЕ ВТОРОЕ

Едва успела закончиться война в Европе, как император Александр снова заговорил об организации в России военных поселений. Уже летом 1814 года он обсуждал эту тему с графом И. О. Виттом[180]. Нелегко проникнуть в ход мысли другого человека, особенно такого, каким был Александр I, но, вероятно, три основных мотива двигали им в данном случае. Во-первых, необходимость уменьшить расходы на содержание армии. (Война истощила финансовые ресурсы России, она разорительным смерчем прошла по целому ряду российских губерний. Требовались немалые деньги для оказания помощи их жителям.) Во-вторых, стремление облегчить жизнь самим воинам. (В Манифесте от 30 августа 1814 года «Об избавлении державы Российской от нашествия галлов…» Его Величество заявил: «Надеемся, что продолжение мира и тишины подаст нам способ не только содержание воинов привесть в лучшее и обильнейшее прежнего, но дать им оседлость и присоединить к ним семейства».) В-третьих, к созданию военных поселений Александра могло побуждать желание обеспечить свой трон надежной опорой в лице солдат-поселян. (Дворянская гвардия, утратившая в ожесточенных сражениях последней войны способность испытывать страх перед чем-либо или кем-либо, зараженная вольнодумством и проникнутая мыслями о лучшем устройстве государственной власти, перестала казаться российскому императору такой опорой.)

5 августа 1816 года император Александр подписал «Именный, данный Новгородскому Гражданскому Губернатору» указ «О выведении на постой одного баталиона Гренадерского Графа Аракчеева полка, Новгородского уезда в экономическую Высоцкую вотчину и об отделении сей вотчины из владения земской полиции»[181]. Содержание этого высочайшего указа не могло не показаться странным губернатору Николаю Назаровичу Муравьеву. Пребывавший в Петербурге государь заявлял в нем буквально следующее: «Тесное помещение здесь войск, по недостатку казарм, побуждает меня вывести отсюда один баталион Гренадерского Графа Аракчеева полка[182] и расположить его в веренной вам Губернии, Новгородского уезда, в экономической Высоцкой волости». Сами по себе эти слова ничего удивительного не содержали — если не хватает казарм в столице, отчего не расположить воинов в другом месте, вблизи от нее, неподалеку от имения шефа их полка графа Аракчеева. Но за сообщением императора о расположении войск из-за недостатка казарм в Петербурге в Новгородской губернии следовало несколько конкретных его распоряжений. Его Величество предписывал губернатору приказать земской полиции, чтобы на время пребывания батальона в отведенном ему месте она не имела «никакого влияния на управление Высоцкой волости и считала оную так, как бы исключенною из ее зависимости, и не иначе въезжала в волость сию, как тогда только, когда батальонный командир признает нужным». Данное предписание Александр объяснял своим желанием предотвратить неудобства, которые может причинить населению одновременное подчинение двум разным властям — гражданской и воинской. Однако далее император сообщал губернатору, что его администрация освобождается не только от надзора за порядком в Высоцкой волости, но и от наблюдения «за исполнением рекрутской, почтовой и всех прочих общественных земских повинностей, какого бы оне наименования ни были». «Самый сбор Государственных податей, — предписывал Александр губернатору, — прикажите прекратить, начав со второй половины сего года». В тот же день — 5 августа 1816 года — Александр I подписал «именный, данный Министру Финансов» указ «Об исключении из числа казенных имений в военное управление экономической волости, состоящей в Новгородской губернии»[183]. Вместе с текстом этого указа тогдашний министр финансов Д. А. Гурьев получил от императора копию высочайшего указа на имя новгородского гражданского губернатора. «Как на сем основании, — заявлял Его Величество в указе министру финансов, — сбор Государственных податей с сей волости производим уже будет военным начальством, то вы не оставите предписать Новгородской Казенной Палате прекратить оный по ее распоряжению, начав со 2-й половины сего года, ежели бы подати сии не были еще собраны, и впредь ежегодно зачитать оныя в счет сумм, следующих Военному Министерству по сметам на годовой круг воинских расходов; до какой же суммы оне простираются, донести мне».

Таким образом, располагая один батальон гренадерского графа Аракчеева полка в Высоцкой волости из-за такой незначительной причины, как недостаток казарм в Петербурге, император Александр вносил значительные перемены в статус как самой этой волости, так и ее населения. В этом-то и заключалась странность его указа, данного на имя новгородского гражданского губернатора. В его тексте не говорилось о том, что размещением батальона гренадерского графа Аракчеева полка в Волоцкой волости начиналось создание военного поселения. Догадаться об этом можно было лишь из текста другого небольшого указа, изданного императором также 5 августа 1816 года, но на имя военного министра. Его Величество предписывал в нем следующее: «Находящимся при нижних чинах одного баталиона Гренадерского Графа Аракчеева полка, располагаемого в Высоцкой волости, женам и детям производить в месяц по два четверика муки, по требованию баталионного командира, на том основании, как производится женам и детям поселенного баталиона Елецкого пехотного полка, начав с 1 сентября сего года» (курсив мой. — В. Т.).

Приступая к созданию военных поселений, император Александр действовал очень осторожно — в манере, присущей его натуре. Он старался, насколько возможно, скрыть истинный замысел расположения войск в Новгородской губернии даже от новгородского гражданского губернатора[184]. В качестве места поселения батальона Его Величеством была выбрана (скорее всего с подачи Аракчеева) территория, располагавшаяся неподалеку от столицы — в волости, земли и крепостные крестьяне которой принадлежали казне. Кроме того, Новгородская губерния была густо покрыта лесами, через нее текли судоходные реки: здесь не могло быть недостатка в строительном материале и не могло возникнуть проблем с доставкой требуемых для войск материалов в места расположения батальона.

В дальнейшем Александр продолжал проявлять в деле организации военных поселений довольно большую степень осторожности и даже медлительности. Поселение батальонов и полков растягивалось на годы и происходило по мере строительства необходимых зданий. При этом, однако, никаких сомнений относительно полезности военных поселений император не выказывал. Он был уверен в благих последствиях затеянного им дела. В четвертом, последнем пункте указа от 5 августа 1816 года Александр предписывал новгородскому гражданскому губернатору: «Дабы можно было в свое время увидеть, до какой степени улучшено будет состояние крестьян Высоцкой волости новым распоряжением (о размещении здесь батальона. — В. Т.), я полагаю для сего необходимо нужным поручить надежному с вашей стороны чиновнику обще с баталионным Командиром Гренадерского Графа Аракчеева полка[185] осмотреть сию волость и сделать подробную опись имуществу крестьян, какое у каждого из них окажется в нынешнем их положении, как в скоте и хлебе, так и в самом строении, разделив сие последнее на хорошее, посредственное и худое; и один экземпляр сей описи отдать баталионному Командиру, а другой хранить в Казенной Палате». Александр допускал только одно последствие поселения войск — улучшение состояния крестьян и сомневался лишь в том, до какой степени дойдет это улучшение.

По сравнению с военными поселениями 1810–1812 годов в Могилевской губернии новые военные поселения, заложенные на Новгородской земле осенью 1816 года, организовывались по-иному. Местные жители не изгонялись на чужбину, а зачислялись в категорию военных поселян. Их присоединяли к поселенным воинам и распределяли по уже существовавшим на тот момент ротам, батальонам или эскадронам. Превращенных в военных поселян крестьян облачали в форменную одежду и обязывали, помимо выполнения хозяйственных работ, ходить на строевые учения. Приобретая дополнительные обязанности, такие крестьяне получали и установленные для военных поселян права и льготы. Некоторые из этих льгот упомянуты в вышеприведенных указах императора Александра — это освобождение от государственных податей и от надзора земской полиции, а также снабжение определенным количеством муки и других продуктов из запасов Военного министерства. Кроме того, всем поселянам (как взрослым, так и детям) гарантировалось бесплатное медицинское обслуживание в госпиталях, которые специально для этого строились на территории военных поселений, все они обеспечивались домами с постройками, скотом и участками земли для ведения хозяйства, жалованьем из казны и гарантированной государственной помощью в случае неурожаев или гибели скота.

Дети военных поселян зачислялись с шестилетнего возраста в категорию кантонистов. С восьми лет они должны были посещать школу, в которой обучались грамоте, письму, арифметике и другим предметам, а также разного рода ремеслам. Обучение длилось до достижения учащимися 16–18 лет. В качестве учителей в первые четыре года обучения выступали образованные унтер-офицеры, потом учеба кантонистов переходила в руки батальонных офицеров или специально нанятых учителей. Естественно, что в школах военных поселений поддерживались порядок и дисциплина. А. К. Гриббе, служивший в поселенном батальоне гренадерского графа Аракчеева полка, вспоминал о том, как строилось обучение в такой школе. По его словам, «каждый день, утром, дежурный по роте офицер отправлялся в ротную школу, где учитель встречал его рапортом об успеваемости учащихся и представлял список присутствовавших кантонистов, которые при этом осматривались».

Аракчеев был очень заботлив к кантонистам: посещая школы, обращал внимание и на самые мелкие детали их быта. Проверял, чтобы детям вовремя выдавали новую одежду, если старая износилась или стала тесной. Особо внимательно смотрел, как и чем питаются учащиеся, досыта ли они накормлены. И следует отметить: в местах, где граф бывал, детей военных поселян, как, впрочем, и взрослых, кормили намного лучше, чем там, куда он по каким-то причинам не наведывался. Сам Алексей Андреевич вспоминал впоследствии: «Когда я заведывал батальонами военных кантонистов, то их кормили отлично, потому что у меня такое обыкновение: если щи не хороши, то я и велю выворотить котел на голову эконома».

Аракчеев старался всячески поощрять отличную учебу кантонистов. Некоторые из тех, которые учились успешно, посылались по его распоряжению для продолжения учебы в гимназии или даже в Военно-учительский институт, устроенный в Новгородской губернии специально для подготовки учителей школ военных поселений. Но многие из успешно окончивших курс обучения в школе военных поселений направлялись для продолжения учебы в военные учебные заведения и получали какую-нибудь военную специальность. Кантонист, с отличием окончивший школу военного поселения, превосходил по своим знаниям многих из служивших в то время офицеров.

Период формирования системы военных поселений длился около пяти лет. Он завершился в 1821 году созданием Отдельного корпуса военных поселений. Главным начальником его стал граф Аракчеев. Смерть помешала императору Александру исполнить весь свой замысел с поселением войск. Но по многим признакам можно сделать вывод, что это был замысел грандиозной реформы, целью которой являлось устройство на новых началах как русской армии, так и крестьянского общества. О предполагавшемся масштабе реформы свидетельствует содержание записки Аракчееву, начертанной Его Величеством 14 января 1822 года. «Пришли мне общую карту предполагаемого поселения всей армии», — писал Александр.

Как бы то ни было, даже в том объеме, в котором указанная реформа была осуществлена на практике, она так или иначе затронула судьбы не одного миллиона человек[186]. На достаточно обширной территории, в различных частях Российской империи — в Великороссии, Белоруссии и Малороссии — учреждалось целое общество со своими органами управления, своими законами, своими порядками, своей экономикой — своего рода государство в государстве.

При этом неизбежно нарушались традиции народной жизни — сложившаяся в течение веков организация крестьянского быта. Поэтому военные поселения приобрели в крестьянской среде дурную славу. Обращавшиеся в военных поселян крестьяне как могли противостояли тому, что они считали несчастьем. В октябре 1817 года, когда императорская фамилия ехала в Москву, несколько сот крестьян вышли из леса и остановили великого князя Николая Павловича, подступив к нему с просьбой защитить их от издевательств. Некоторые из них, увидев императрицу-мать Марию Федоровну, подошли и к ней с той же просьбой. Они говорили, что готовы стерпеть любые лишения, только бы их оставили в покое. Прибавь нам подать, просили крестьяне, требуй из каждого дома по сыну на службу, отбери у нас все и выведи нас в степь — мы охотнее согласимся, у нас есть руки, мы и там примемся работать и там будем жить счастливо, но не тронь нашей одежды, обычаев отцов наших, не делай всех нас солдатами!

Вероятно, были среди простого народа и другие настроения, которые выражали более терпимое или даже положительное отношение к военным поселениям, но точных сведений о них не сохранилось. Можно лишь догадываться на основании некоторых косвенных признаков о том, что не все здесь было так единообразно, как это обыкновенно изображается в литературе. Известно, что в военные поселения, особенно располагавшиеся в Новгородской губернии — под непосредственным надзором самого Аракчеева, прибывали из разных мест сотни крестьян с единственной просьбой принять их в ряды военных поселян. Конечно, в военных поселениях неоднократно бывали возмущения и даже восстания. Но следует заметить, что восставали крестьяне, как правило, лишь в первые после учреждения военных поселений годы и в основном на юге, где жизненный уровень крестьянства был выше. Следует иметь в виду, что бунты и восстания случались и в обычных поселениях. Было ли их в военных поселениях больше, чем в невоенных — вот в чем вопрос. Кто знает ответ на него?

Реакция дворянского сословия на поселение войск оказалась различной до крайностей. Декабрист М. А. Фонвизин писал в мемуарах, что «учреждение военных поселений, на которые издержаны были многие миллионы без всякой пользы, было предметом всеобщего неодобрения». Действительно, многие из дворян отрицательно отнеслись к военным поселениям, однако говорить, что учреждение военных поселений являлось предметом «всеобщего неодобрения» — значит пойти против правды. Наряду с голосами протеста в дворянском обществе раздавались многочисленные возгласы одобрения. И эти последние были слышнее первых.

«Поселение военных — мысль великая и государству полезная. Надобно с твердостию и не отлагая к дальнейшему времени приводить в исполнение», — писал Аракчееву 19 апреля 1817 года друг его М. В. Храповицкий. «Успехи опытов воинского поселения, — заявлял в письме к графу от 24 мая того же года В. П. Кочубей, — не могут не быть приятны всем тем, кои, умея размышлять и зная государство, должны удостоверены быть, что без таковых или иных вспомогательных распоряжений нет никакой возможности содержать от 700 до 900 тысяч войска, всегда готового в продолжении долгого времени». Граф Н. П. Румянцев высказывал свое мнение в письме Аракчееву от 20 августа 1817 года: «Начатое вами воинов наших поселение будет иметь важное последствие, хотя не скоро: не взростя дерева, плодов снять нельзя, а до тех пор надо приготовиться ко всяким рассуждениям и толкам, даже к нареканию и недоверчивости».

Настроения многих из тех, кто поддержал затею с поселением войск, хорошо выразила императрица Елизавета Алексеевна. В июне 1820 года в письме к своей матери она заметила: «Устройство военных поселений несколько сходно со способом действия победителя в покоренной стране, я не могу не согласиться, что это на самом деле произвол, но во многих отношениях столь же очевидна и польза, какую это мероприятие может в будущем принести государству». Не только обыкновенные люди, но и те, которые слыли «передовыми», исповедовали убеждение, что всякая мера, способная принести благо, должна проводиться, несмотря ни на какие препятствия. Самое жестокое насилие казалось оправданным, если преследовало благую цель.

Переписка Аракчеева с государем показывает, что устройство военных поселений являлось для Александра едва ли не главным делом жизни. Внимание, которое он оказывал данному учреждению, было безмерным. Он желал знать буквально обо всем происходившем в военных поселениях, а граф старался сполна удовлетворить это его желание. «По милости Божией, во всех военных поселениях, слава Богу, смирно, тихо и благополучно», — сообщал Аракчеев Александру 11 февраля 1821 года. «В военных поселениях везде, слава Богу, благополучно», — писал он императору 4 марта того же года. Спустя неделю: «Благодарю Бога, во всех военных поселениях благополучно, смирно, тихо и спокойно».

В начале июня 1817 года в военных поселениях намечалось важное событие. 27 мая Аракчеев сообщал Александру: «Я приказал шить мундиры для детей на три роста, и когда они окончены будут, то раздам во все деревни и прикажу всем детям быть одетыми в один день с приказанием, дабы они никогда другого платья не носили, окроме мундиров, употребляя оные и во всех работах. Сей опыт еще покажет расположение жителей, после чего я и буду иметь счастие донесть вашему величеству».

«Счастие донесть» представилось через десять дней. 6 июня Алексей Андреевич сообщал Александру: «В военном поселении, слава Богу, все благополучно, дети военных поселян от 6-ти до 18-ти лет все обмундированы. Обмундирование, по распоряжению моему, началось в один день; в 6 часов утра, при ротных командирах в четырех местах вдруг, и продолжалось таким образом к центру из одной деревни в другую, при чем ни малейших неприятностей не встречалось, кроме некоторых старух, которые плакали, думая, что вместе с обмундированием возьмут от них детей; но когда увидели, что, одевши, отдали им детей и приказали в то же время заниматься по-прежнему крестьянскою работою, то и они успокоились. Касательно же обмундированных детей, то на них я любовался; они стараются поскорее окончить свои работы, а возвратясь домой, умывшись, вычистят и подтянут свои платья и немедленно гуляют кучами из одной деревни в другую, а когда с кем повстречаются, то становятся сами уже во фрунт и снимают шапки. Крестьянам же главное полюбилось то, что дети их все почти в один час были одеты, говоря, что от оного одному против другого не обидно».

Всего примечательнее в приведенном письме — его тон. С каким умилением описывает Аракчеев событие в сущности незначительное — облачение детей в мундиры! Надо полагать, Александр читал подобные письма с неменьшим умилением.

Иногда Его Величество, желая убедиться в том, что дела в военных поселениях идут так, как граф докладывал, заявлялся туда собственной персоной. О приезде государя императора в военных поселениях обыкновенно знали заранее и тщательно к нему готовились. Аракчеевым был расписан специальный церемониал встречи высочайших лиц, который регулярно поселянами отрабатывался.

При въезде императора на территорию какого-нибудь полка его встречал полковой командир с рапортом о состоянии всего полка. На окраине каждой деревни у дома под номером первым стоял ротный командир, приносивший государю рапорт о состоянии своей роты. При проезде августейшей особы по деревне все поселяне вместе со своими семьями — женами и детьми — стояли ровными рядами перед фасадами своих домов. Мужчины и мальчики-подростки — в мундирах и фуражках, женщины, девочки и малые дети — в праздничных одеждах. И все кричали дружно «ура» или «здравия желаем».

Перед некоторыми домами государь останавливался, входил в дом, смотрел быт поселенцев, отведывал кушанье, приготовленное хозяевами. За прием и угощение хозяйка дома получала от Его Величества нарядный, обшитый серебряной бахромой сарафан, стоивший не менее 150 рублей. Об этом подарке в последующие дни объявлялось в специальном приказе по полку. Называлось имя хозяйки и пояснялось, что награды сей она удостоена за примерный порядок в хозяйстве.

Спустя неделю или через две после высочайшего смотра в полк еще раз наведывался Аракчеев. Назначался развод с церемонией. Все выстраивались, подтянутые, в выстиранном и выглаженном обмундировании, и с трепетом ждали явления грозного временщика народу. Тишина была такой, что слышалось жужжание мух. Старшие офицеры собирались на правом фланге, лишь они позволяли себе вполголоса переговариваться, гадая, кому какая награда достанется. Строевые офицеры прохаживались вдоль рядов, равняя их, подправляя одежду и снаряжение на солдатах. Без подзатыльников и зуботычин, понятно, не обходились, но били осторожнее, чем обычно, и ругались мягче.

Наконец по рядам проносился шепот: «Идет!» И являлся Аракчеев. Раздавался барабанный бой. Граф подходил к строю и грубым, гнусливым от хронического насморка голосом произносил: «Здорово, гренадеры!» — и под крики «здравия желаем!» и звуки приветственного марша шел вдоль строя, осматривая ряды солдат и офицеров. При этом, конечно же, делал замечания, поругивал, побранивал кого следовало. Бывало, остановится перед офицерами-преподавателями в треуголках, торжественная музыка сразу смолкнет, и по плацу разносится гнусавый аракчеевский голос: «Вы дураки! Не знаете, как надо встречать начальника! Вы должны были поднять левую руку к шляпе!» И тут же приказание командиру полка: «Обтесать этих болванов!» Так с руганью, со словами «дурак», «болван», «нечесаный чурбан» и т. п. граф обходил весь строй. Затем по его приказанию под музыку оркестра на середину строя выносился огромный серебряный поднос, покрытый роскошной салфеткой. Аракчеев подходил, поднимал салфетку, брал с подноса бумагу и громко читал: «Государь император, осмотрев вверенные мне войска, изволил найти их в отличном состоянии, как по фронтовой, так равно и по хозяйственной части; почему за ревностное и неусыпное старание нижепоименованных начальствующих лиц, представленных от меня к наградам, всемилостивейше жалует…» Далее граф называл имена — названные подходили к нему и получали кто орден, кто табакерку или еще что другое, но чаще — просто некоторую денежную сумму.

Раздав награды, его сиятельство обращался к остальным с объявлением: «Государь император поручил мне изъявить вам высочайшее его благоволение за вашу усердную службу». Затем он поздравлял всех получивших награды с монаршей милостью, и на этом церемония заканчивалась.

Десятилетия непрерывного интенсивного труда выработали в Аракчееве одно качество, с особой силой проявившееся в нем как раз в деле по устройству военных поселений, — основательность. Если Алексей Андреевич брался за что, то брался солидно, с размахом. Именно так — основательно, размашисто — устраивал граф военные поселения. Организацию их и деятельность он не пускал на самотек. В первые же годы сей великой эпопеи им было разработано не менее трех десятков разнообразных «положений», «правил» и «уставов», по которым должна была строиться жизнь военных поселян: их быт, работа, взаимоотношения с начальством и т. п. Помимо положений общего характера Аракчеев создал массу конкретных инструкций. Среди созданных им документов были положения о конских заводах и заводах крупного рогатого скота, о заемных капиталах и запасных магазинах, о паровом лесопильном заводе и пожарных инструментах. Было «Положение для парохода военных поселений, действующего двумя паровыми машинами, каждая противу 12? лошадей», «Устав как должно прилагать о воинстве на ектениях при богослужении в церквах военного поселения». Первым крупным сочинением подобного рода стало «Положение поселяемому батальону Елецкого пехотного полка, сделанное генерал-инспектором всей пехоты и артиллерии графом Аракчеевым в селе Грузине на реке Волхове 1815 года 1 Генваря».

Выполняя поручение императора, Алексей Андреевич постарался на славу: предусмотрел в Положении такие детали быта военных поселян, которые другой наверняка упустил бы из виду. В каждую из тридцати девяти статей этого документа Алексей Андреевич вложил частицу своей души, так что если б потребовал вдруг от него Господь Бог, призывая к себе, показать духовный свой портрет, он мог бы, пожалуй, со спокойной совестью предъявить ему «Положение поселяемому батальону Елецкого пехотного полка».

Первая статья его гласила: «Военный поселянин есть хозяин дома и земли, который должен быть непременно женатой и хорошего поведения; но чтобы отличить доброго и усердного хозяина от дурного и нерадивого, позволяется Баталионному Командиру о последних представлять ко мне с описанием его пороков для лишения нажитой им собственности и для выключки из военных поселян в дальние гарнизоны, дабы сие служило примерным наказанием и острасткою непекущихся для своего собственного прибытку».

Вторая статья декларировала, что все, данное военному поселянину от казны, как-то: скот, строение и вещи — «есть его собственность, служащая к единственной его пользе, после чего отвечает он начальству за все оное, и чтоб строения были в добром порядке и исправности; из чего и можно будет заключать о его для себя попечительности».

Последующие статьи рассматриваемого документа регулировали более мелкие, но не менее важные вопросы. «Солдатские дети, — устанавливала пятнадцатая статья, — остаются при родителях их и до 12 лет обучаются в ротах избранным унтер-офицером, а по прошествии сих лет уже в учрежденном при батальоне Военном отделении нанятым учителем или выбранным из батальона офицером; о чем сделано будет впредь постановление». Далее — в статье восемнадцатой — предписывалось соблюдать в домах военных поселян должную опрятность, чистоту и порядок. Смотреть за тем, как хозяева домов содержат помещения, препоручалось жившим в деревнях обер- и унтер-офицерам, для чего они должны были «почасту обходить и ревизовать дома и дворы военных поселян». В двадцатой статье требовалось: «Дрова и всякой для домашнего обихода лес и тому подобное иметь хозяйствам позади своих дворов, а не перед избами на улицах, которые должны быть чистыми, как для проезду, так и проходу, и дабы в случае пожара тем удобнее можно спасти селение от совершенного истребления».

В Положении предписывалось и то, как хранить солому и сено, как чистить трубы и в какие дни, где копать колодцы и строить мосты. Статья двадцать восьмая определяла внешний вид военного поселянина. Последняя же, тридцать девятая статья гласила: «Заблаговременно пред Богослужением читать воинским чинам при собрании рот военный артикул и сие положение, которое сверх того должно быть у всякого хозяина в доме и почасту ему читано, а ротный командир обязан содержание каждого пункта изъяснять людям, дабы совершенно его поняли и впечатлевали твердо в их собственности».

Все статьи рассматриваемого документа любопытны, каждая заслуживает того, чтобы на ней задержать внимание, но более всех, без сомнения, первые две. В них ярче всего отразилась натура автора этого документа. С одной стороны, военный поселянин объявлялся Аракчеевым «хозяином дома и земли», но с другой стороны, начальник — «батальонный командир» — мог представить его «дурным и нерадивым» и лишить таким образом «нажитой им собственности». С одной стороны, все имущество поселянина признавалось его «собственностью, служащей к единственной его пользе», но с другой — устанавливалось, что поселянин отвечает начальству за него «и чтоб строения были в добром порядке и исправности».

Граф не был оригинален в этих сентенциях, а следовал духу Петра I. В 1720 году известный русский предприниматель Никита Демидов, пользовавшийся покровительством царя Петра, построил на свои собственные деньги медеплавильный завод. В «привилегии», которую он при этом получил, говорилось: «И для того ему, Демидову, о том медном заводе повелеть трудитца и тщитца, и, как возможно, проискивать, что то родное дело у него произведено и умножено было с удовольствием; обнадежить ево, что оной завод не возметца у него, и у жены ево, и у детей, и у наследников, покамест они оной завод содержать будут в добром состоянии».

Образ мышления Аракчеева — традиционный для тех, кто со времен Петра I властвовал в России. Формула здесь проста: властитель — это отец и благодетель, а подвластные — неразумные дети, не знающие собственного блага и оттого требующие неустанной о себе заботы и опеки со стороны властей. Граф Аракчеев отличался от всех современных ему сановников прежде всего тем, что выступал наиболее последовательным выразителем такого мировоззрения в своей государственной деятельности. «Я знаю, что меня крепко бранят, — говаривал он, — но что же делать? Ведь дети всегда плачут, когда их моют».

Многим своим современникам Аракчеев представлялся человеком, действовавшим лишь по мотивам голой корысти, для того только, чтобы угодить государю да выказать свой зловредный характер, унизить и растоптать кого-то. Подобным же образом изображали его впоследствии историки. Спору нет: для молодого Аракчеева — «гатчинского капрала» — угождение императору во многом составляло цель служебной деятельности, главный ее движущий мотив. Но опытный и всемогущий вельможа, каковым стал граф Аракчеев в последние годы царствования Александра I, смотрел на свою деятельность не только как на средство угодить вышестоящему начальству — государю императору, но и как на нечто, имеющее великое общественное и даже историческое значение. Ф. П. Львов, служивший при Аракчееве адъютантом, в желании польстить графу восклицал иногда: «Батюшка ваше сиятельство! Вы единственный наш государственный человек. Берегите себя и подумайте, что будет с бедной Россией, ежели вы себя расстроите». И граф со слезами на глазах бросался к своему адъютанту и обнимал его, приговаривая: «Вот человек, который един меня понимает».

Что бы ни говорили о военных поселениях современники и историки, как бы ни ругали это странное учреждение — не уйти от факта: вводилось оно в России императором Александром с намерением облагодетельствовать своих подданных, призванных на армейскую службу. Граф Аракчеев дело организации военных поселений соответственно так и представлял себе — как грандиозное благодеяние и видел себя не иначе как благодетелем. И справедливости ради надо признать: он действительно старался устроить быт военных поселян насколько можно лучше.

Благодаря Аракчееву поселенные войска имели хорошее продовольственное и хозяйственное обеспечение. По распоряжению графа на территориях, где располагались военные поселения, создавалась широкая сеть запасных магазинов и фельдшерских пунктов, организовывались пожарные команды.

В военных поселениях, устроенных Аракчеевым, изначально отсутствовали такие распространенные в России явления, как нищенство, бродяжничество, пьянство. Даже курение считалось недопустимым. Не было и тунеядства, строго пресекался разврат. Семьям, попадавшим в состояние нужды вследствие неурожая или стихийных бедствий, немедленно оказывалась помощь продуктами и стройматериалами из вспомогательных фондов, специально созданных графом для поддержки бедных.

Все дети военных поселян в обязательном порядке получали прививки против оспы. Для детей, оставшихся без родителей, Алексей Андреевич устроил в военных поселениях военно-сиротские отделения. Мытарства, которые претерпел граф в пору своего отрочества при поступлении в кадетский корпус, выпавшие на его долю голод и унижения оставили в душе его незаживающую рану. Боль ее будила в нем сострадание к бедным, покинутым детям. Желая облегчить им жизнь, Аракчеев пристраивал их в кадетские корпуса. Таких пристроенных им в кадеты детей из бедных семей насчитывалось к 1825 году более трехсот.

К сказанному добавим также, что, сделавшись главным начальником над военными поселениями, Аракчеев установил здесь более справедливый по сравнению с армейским порядок прохождения службы офицерами. Он ввел гласные аттестации офицеров, служивших в военных поселениях, постарался улучшить их быт, учредил для них библиотеки, «офицерские ресторации» с дешевыми обедами и музыкой, с игрой в шашки и шахматы. При этом, правда, не обошелся без ограничений: запретил офицерам употребление не только водки, но и вин, вплоть до шампанского. Граф добился того, чтобы офицеры военных поселений получали более высокое по сравнению с армейскими офицерами жалованье.

В числе преданий, оставшихся от военных поселений, одно из наиболее распространенных посвящено тому, как жестоко наказывал Аракчеев поселян за малейшую провинность. Действительно, граф считал наказание необходимым средством поддержания порядка. «Люди должны делать все, что нужно; а если дурно будут делать, то на оное есть розги, — наставлял он однажды своего дворецкого. — Мне очень мудрено кажется, что будто людей нельзя содержать так, чтоб они делали свое дело. Отчего же солдаты все делают, что им прикажут, ибо знают, что их накажут, если не сделают, что приказано». Однако отношение Аракчеева к телесным наказаниям было не столь примитивным, как это изображается обыкновенно в литературе. В цитированном письме, например, он добавлял далее: «Но надобно приказывать с толком и порядочным образом».

22 октября 1818 года граф писал своему помощнику по организации военных поселений на юге России генералу Г. И. Лисаневичу: «Вы, милостивый государь, ясно изволите видеть, что без драки и телесного наказания все можно сделать, но надобно только твердость в намерениях и непеременчивость в исполнениях, дабы они видели, что командир, единожды определив какое дело, никогда от онаго не отступит».

В инструкции поселенскому офицеру Алексей Андреевич следующим образом выразил свой взгляд на то, каким должны быть отношения офицера к солдатам: «Нужно, чтоб он был кроток, терпелив, справедлив и человеколюбив, дабы излишнею иногда торопливостью в приказаниях не затруднить исполнения их и дабы, сколько по обязанности служебной, столько и по собственному подвигу, мог каждого призреть, успокоить».

В более подробном виде свои правила обращения с подчиненными Аракчеев изложил в письме к управляющему Новгородскими военными поселениями генералу С. И. Маевскому от 12 мая 1824 года: «Прошу вас покорно не спускать, и строгость нужна более для штаб- и обер-офицеров, нежели для военных поселян, и оное требую, ибо мои правила не сходятся с правилами, в армии употребляемыми; я полагаю, что когда строгость, — разумеется, справедливая, без интриг (коих я не терплю и всякий тот у меня все потеряет, которой начнет интриговать) — употребляется на начальников, то все пойдет хорошо, и солдаты будут хороши; а у вас в обыкновенной службе с командирами обхождение бывает приятельское, церемонное, что никогда по службе не годится, ибо у вас всегда считается за стыд обнаружить какое-нибудь преступление или злоупотребление, сделанное батальонным или ротным; а я, напротив того, думаю, что без подобных случаев не может в свете существовать, а должно только строго взыскивать, а стыда в оном не должно полагать, ибо как можно онаго требовать, чтобы у вас все люди ваши, то есть штаб- и обер-офицеры были святые? Онаго чуда не было на свете; следовательно, есть хорошие, а есть и худые. У вас еще есть правило и хвастовство, чтобы подчиненные любили командира; мое же правило, дабы подчиненные делали свое дело и боялись бы начальника, а любовниц так много иметь невозможно. Ныне и одну любовницу мудрено сыскать, кольми паче много».

Если к офицерам, служившим в военных поселениях, Аракчеев был строг и придирчив, старался держать их в страхе, то к специалистам — механикам, инженерам, архитекторам относился с необыкновенной вежливостью и снисходительностью, внимательно слушал их советы, стремился создать им самые благоприятные условия для работы: и зарплату давал немалую, и жилье предоставлял приличное. Специалисты были нужны графу, поскольку в военных поселениях шло бурное строительство. Граф явно имел намерение создать из них нечто небывалое в России — своего рода оазис непревзойденного порядка, чистоты и культуры. Здесь возводились особой конструкции здания, устраивались особой планировки населенные пункты, устанавливались различные новые механизмы и т. п.

Военные поселения посещали многие знатные сановники, и все относившееся к внешнему виду — ровные линии домов, роскошные бульвары, чистые улицы с тротуарами и т. д. — производило на посетителей неизгладимое впечатление.

В августе 1822 года в военных поселениях Новгородской губернии побывал В. П. Кочубей. «Обозрение оных, — писал Виктор Павлович Аракчееву 22 августа, — было для меня явление совершенно неожиданное; и подлинно, как не прийти в удивление, сравнивая положение одной стороны Волхова с другою, строения, дороги, мосты, поля и проч. одного берега и противуположного. Я думал и объезжая поселения, и потом, когда я переправился из оных, что меня какою-то революциею Глобуса перекинуло из области образованной в какую-то варварскую страну, ибо ваше сиятельство согласитесь со мною, хотя вы и Новгородец, что начав от какой-то ветряной мельницы, тут близко и на боку стоящей, до самого подберезья ничего нет похожего не только на произведения ума, но и рук человеческих».

Восхищался организацией быта военных поселян и сам император. Его Величеству нравились заведенные Аракчеевым благоустроенность, чистота и порядок. Наверное, Александр догадывался, каких сил стоило графу поддержание среди военных поселян требуемой дисциплины. Но вряд ли мог он себе представить, какие лишения испытывали поселенцы, оказавшиеся под присмотром всемогущего, вездесущего, всевидящего Аракчеева.

Создав военным поселянам сносные материальные условия, Аракчеев лишил их какой-либо свободы поведения даже в тех сферах, где и крепостной, а пожалуй, и раб были свободны. Он отнял у людей личную жизнь, обратив ее в жизнь служебную. Многочисленными инструкциями, положениями, уставами он зарегламентировал чуть ли не каждый шаг военного поселянина. И всех поставил под строгий присмотр — все обязаны были следить друг за другом и доносить вышестоящему начальству о замеченных нарушениях. Офицерам предписывалось наблюдать за солдатами, а солдаты призывались присматривать за офицерами. Генерал-майор С. И. Маевский, назначенный в ноябре 1823 года управляющим Новгородскими военными поселениями, вспоминал о том, как представлял его поселянам Аракчеев: «Не думайте, чтобы он что-нибудь значил. Я его тотчас сожму в рог: он не смеет ничего у вас брать. А если бы потребовал, пишите обо всем ко мне: вы посмотрите, что я с ним сделаю».

Граф строго следил за нравственностью военных поселян, причем за нарушения библейских норм наказывал и женщин. Среди приказов Аракчеева по военным поселениям бывали, например, такие: «Отпустить 100 ударов розгами по собрании всех жен роты Акулине Григорьевой за то, что в доме ее ночью обнаружен подпоручик Иванов, а того подпоручика посадить на гауптвахту и оштрафовать».

Сами по себе наказания, которые граф раздавал своим подчиненным, были сравнительно мягкими. Но лились они нескончаемым потоком. На офицеров, служивших в военных поселениях, Аракчеев извергал целые потоки выговоров, замечаний, штрафов и при этом беспрестанно угрожал провинившимся еще более серьезными карами. По этой причине офицеры пребывали в постоянном напряжении и страхе. Аракчеевские наезды в военные поселения, как правило, неожиданные, воспринимались поселянами как некое стихийное бедствие, хотя граф никого не бил, не лишал жизни и должности, а только ходил по территории, по улицам, по домам и указывал на недостатки да бранил нерадивых и неумелых.

Спасения от острого графского взора и ядовитых слов не было никому и нигде. Въедливый начальник доставал офицеров и чиновников своим жалом даже в их квартирах. За малейшую обнаруженную там нечистоту хозяин, иногда и не один, а вместе с хозяйкой, получал от него выговор.

Особенно тщательно следил граф за порядком в госпиталях. Он самолично устанавливал нормы питания больных и обеспечения их лекарствами, правила внутреннего распорядка, поведения лечащихся и лекарей. Он определял даже расположение мебели в палатах и наименование предметов, которые должны были лежать на столах в больничных канцеляриях в любое время: линейка, прибор с чернильницей и песочницей, на нем карандаш, резина, перочинный нож и два пера, обязательно без опушки — таковыми писал сам граф. Плохо приходилось тому, кто нарушал установленные им порядки. Раз один из фельдшеров оставил на казенной чернильнице свое перо с опушкою, и в этот самый момент нагрянул в госпиталь Аракчеев. Увидав перо, он немедленно начал следствие, допытываясь, кто же допустил сей «ужасный беспорядок», «кому принадлежит это перо, как и зачем оно здесь, когда неоднократно подтверждалось, что перья должны быть по известному образцу». Все, сколь-нибудь причастные к данному беспорядку на канцелярском столе, получили от графа выговоры и замечания, непосредственному же виновнику назначено было пять розг.

Но худа без добра, как известно, не бывает. Тяжелой была служба под началом Аракчеева. Но те, кто проходил данное испытание, легко и весело служили при всяком другом начальнике. «Страшно вспомнить времена аракчеевские, — признавался в своих записках А. Я. Стороженко, — но если впоследствии мне казалось все легким по службе, это было по сравнению тяжких трудов и испытаний, перенесенных мною под его начальством. Как непомерная строгость, так и послабление едва ли не равно портят дело; первая, однако ж, производит деловых людей, а последняя трутней, кои бывают терпимы одним, приучившим их к лени начальником, и негодными для другого. Правила служебного воспитания видны в человеке на всяком занимаемом им месте, и если свыкшийся с строгим порядком не озлоблен несправедливостями или по свойству своего характера, или по великодушию, то он всегда останется нужным и полезным во всяком положении; служившие же при невнимательных начальниках сами не будут знать, к чему они способны, хотя бы и много лет слышали похвалы его своим способностям. Истинная вера в мнение проистекает только из порядка строгого и вместе с тем снисходительно соблюдаемого высшим начальником, умеющим избирать людей и следить за их занятиями. Такой начальник, можно сказать, дарит правительству полезных чиновников».

***

Принципы, которым Аракчеев следовал при управлении военными поселениями, применялись им и в управлении собственным имением. И здесь он решительно брал на себя роль благодетеля. В 1817 году в одном из писем к императору Александру Аракчеев подчеркивал: «В моем понятии помещик, или владелец, обязан по праву человечества наблюдать два главных правила: 1) Не мыслить о своем обогащении, а более всего заботиться о благосостоянии крестьян, вверенных Богом и правительством его попечению; 2) Доходы, с них получаемые и составляемые всегда ценою их пота и крови, обращать главнейше на улучшение их же положения». В одном же из писем к государю, датируемом 1824 годом, граф возвышенно заявлял, что Грузинская вотчина доставляет ему «несказанное удовольствие заниматься благосостоянием крестьян», вверенных его попечению.

И в самом деле, Аракчеев проявлял особую заботу о материальном обеспечении жизни крестьян. Он устроил для них немало полезного в своем имении. Так, в июне 1820 года благодаря его энергии в Грузине был открыт Мирской банк для оказания помощи крестьянам. Алексей Андреевич самолично составил его устав — «Положение о заемном банке для крестьян Грузинской вотчины» — и внес 10 тысяч рублей ассигнациями в основной его капитал. Банк этот и устав его, составленный Аракчеевым, будут долго существовать после смерти графа. «Грузинская волость и теперь с благодарностью вспоминает графа Аракчеева за открытие Мирского банка, и это доброе дело примиряет крестьян с прежним пережитым горем, которое иногда невольно пробуждается в памяти» — так напишет в 1875 году в журнале «Древняя и новая Россия» Н. Отто.

Не меньшее благодеяние для своих крестьян совершил Аракчеев в 1817 году, когда Комитет министров принял решение возвратить ему из казны 86 тысяч 589 рублей, израсходованных им на постройку большой Тихвинской дороги на 25-верстном ее протяжении по территории Грузинской вотчины. Эту денежную сумму Алексей Андреевич внес с согласия императора в государственную комиссию погашения долгов. Проценты с нее он распорядился обращать, как при его жизни, так и по смерти, на уплату следующих с грузинских крестьян государственных податей.

Кроме того, Аракчеев устроил в Грузине бесплатный лазарет для крестьян. За весьма приличное содержание он нанял доктора, которого обязал регулярно объезжать деревни вотчины и лечить больных, не взимая за это платы. «Табель о продовольствии больных в Грузинском гошпитале», составленная 13 февраля 1819 года, показывает, как было организовано питание крестьян, проходивших здесь лечение. Порции для больных делились в зависимости от степени болезни на четыре рода. Первая, ординарная, включала в себя: хлеба ржаного — два фунта, мяса — полфунта, круп овсяных — 1/15 гарнца, квасу — одну треть кружки. Третья, слабая, предполагала добавление полфунта белого хлеба. В примечании к ней говорилось: «При варении сей порции мясо прежде, нежели положится в горшок, должно несколько сбить, дабы лучше разваривалось и вываривалось». На листе, на котором начертана данная «табель», стоят написанное рукой Аракчеева слово «утверждаю» и его подпись.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.