XLI Доброта Гокхале

XLI

Доброта Гокхале

Вскоре после того, как я заболел плевритом, Гокхале возвратился в Лондон. Мы с Калленбахом регулярно бывали у него. Говорили больше о войне, и Калленбах, который знал географию Германии как свои пять пальцев и много путешествовал по Европе, показывал места на карте, где шли бои.

Моя болезнь также стала темой наших ежедневных разговоров. Я и тогда продолжал свои опыты в области питания. Пища моя состояла из земляных орехов, зрелых и незрелых бананов, лимонов, оливкового масла, помидоров, винограда.

Я совершенно отказался от молока, мучного, бобовых и др..

Меня лечил д-р Дживрадж Мехта. Он решительно настаивал на том, чтобы я пил молоко и ел мучное, но я был непреклонен. Об этом узнал Гокхале. Он не придавал особого значения моим доводам в пользу фруктовой пищи и тоже настаивал, чтобы ради здоровья я ел всё, что предписал мне врач.

Противиться давлению со стороны Гокхале было нелегко. Он и слышать не хотел моих возражений, и я попросил его дать мне сутки на размышление. Вернувшись от него вечером, мы с Калленбахом стали обсуждать, как мне следует поступить. Калленбах с удовольствием участвовал в моих опытах.

Но теперь я видел, что и он согласен с тем, чтобы я нарушил диету, раз это нужно для здоровья. Итак, мне предстояло решить этот вопрос самому, прислушиваясь лишь к своему внутреннему голосу.

Всю ночь напролет я думал. Нарушить диету — значит отказаться от своих принципов в этом вопросе, в которых, по-моему, не было ни одного слабого места. Нужно было решить, в какой мере я должен был подчиниться дружеским настояниям Гокхале и внести изменения в питание в так называемых интересах здоровья. В конце концов я решил не отказываться от своих опытов в области питания, когда пища определялась в основном религиозными соображениями; тогда же, когда выступали и другие соображения — следовать совету доктора. Религиозные соображения преобладали в отказе от молока. Я живо представлял себе отвратительные приемы, с помощью которых калькуттские говалы выжимают последнюю каплю молока у коров и буйволиц. Равным образом я считал, что как мясо, так и молоко не должны быть пищей для человека. Итак, утром я встал с твердым намерением как и прежде воздерживаться от молока. Это решение успокоило меня. Я боялся встречи с Гокхале, хотя и был уверен, что он с уважением отнесется к моему решению.

Вечером Калленбах и я зашли к Гокхале в Национальный клуб либералов. Он тотчас обратился ко мне с вопросом:

— Ну так как же, согласны вы последовать совету доктора?

Мягко, но решительно я ответил:

— Я готов уступить по всем пунктам, кроме одного, относительно которого прошу вас не оказывать на меня давления. Я не буду ни пить молока, ни есть молочных продуктов и мяса. Если бы даже отказ от них означал для меня смерть, я предпочел бы умереть.

— И это ваше окончательное решение? — спросил Гокхале.

— К сожалению, я не могу решить иначе, — сказал я. — Знаю, что это мое решение огорчит вас, и прошу простить меня.

Гокхале, глубоко растроганный, ответил мне с болью:

— Я не одобряю вашего решения и не вижу никакого религиозного обоснования ему, но больше не буду настаивать.

И, обратившись к д-ру Дживраджу Мехте, он сказал:

— Пожалуйста, не приставайте к нему больше. Прописывайте, что хотите, но только в тех пределах, которые он сам для себя установил.

Доктор выразил свое неудовольствие, но ничего не мог поделать. Он посоветовал мне есть суп из мунга, примешивая в него немного асафетиды. На это я согласился. Я питался этим день-два, но почувствовал себя хуже. Не считая эту пищу подходящей для себя, я вновь перешел на фрукты и орехи.

Доктор, разумеется, продожал наружное лечение. Оно несколько облегчало мне страдания, но мое решение связывало руки доктору.