Глава 5 «ОСВОБОДИТЬ, ОДУШЕВИТЬ, ОЗАРИТЬ!..»
Глава 5
«ОСВОБОДИТЬ, ОДУШЕВИТЬ, ОЗАРИТЬ!..»
1990-е годы стали последним десятилетием не только XX столетия, но и творчества Натальи Гундаревой. Новый век подарил ей всего полгода полноценной жизни, потом на несколько лет, уже до самого своего ухода, она лишена была возможности играть...
Подводя итог первому двадцатилетию своей работы в театре, кино, на телевидении, Наталья Гундарева с присущей ей самоиронией говорила: «А дело-то все равно пошло с горы, первый тайм отпахала...»
Тайм второй начинался для актрисы отнюдь не лучезарно. Когда-нибудь, описывая последнее десятилетие XX века, историки, наверное, поразятся тому шквалу, что обрушился на нас, как казалось, совершенно внезапно. Перестройка и гласность обнажили все уродство явлений, к которым мы привыкли и считали их естественными, даже если и знали что-то о том недовольстве, что зрело на глубине теплых интернациональных отношений между народами СССР. И вдруг – события в Тбилиси, Вильнюсе, Баку, Кулябе и Душанбе, Нагорном Карабахе... Стало казаться, что мир сошел с ума, слетел с тормозов. Тревога прочно поселилась в душах людей, везде – в транспорте, на улицах, в учреждениях – встречались только мрачные лица. Все размышляли, как жить дальше, как выжить в этих условиях.
В одном из интервью тех лет Наталья Гундарева говорила: «Мы все равно будем и мыслить, и страдать, потому что такова наша духовная сущность, которую стали называть непонятными мне словами „менталитет“, „имидж“. Я думаю иногда: вот страна, в которой я живу, оборванная, обглоданная, разодранная на части, нищая и все равно вызывающая интерес и даже, по мнению некоторых зарубежных исследователей, несмотря на всю нашу разруху, таящая угрозу. Все дело в мощи духа, который от России исходит. Я прихожу в храм – он разрушен, одни кирпичи остались, но я все равно чувствую исходящую от него мощь, а остальное я могу дофантазировать, потому что главное существует: невероятная мощь, сила...»
Можно, конечно, прокомментировать эти слова актрисы как излишне пафосные, продиктованные привычкой к публичным выступлениям, но это будет глубоко ошибочно. Наталья Гундарева родилась и прожила значительную часть жизни в стране, где существовали идеалы; в стране, которую справедливо называли самой читающей в мире, а значит – и самой думающей; в стране, где, конечно же как и везде, существовали циники и подонки, но они вынуждены были прятаться за красивые слова и идейные поступки, иначе были бы просто выброшены из приличного общества. И за все это она держалась, не боясь прослыть старомодной. Чем больше все рушилось – тем крепче держалась.
«Мне кажется, что театр из Храма превращается в балаган, – говорила актриса, – из носителя духовности и нравственности – в царство натурализма, цинизма и примитивизма... Все традиции, которые складывались десятилетиями, попираются и осмеиваются новыми дельцами от искусства. Этот вирус проникает даже и в традиционные реалистические классические постановки, которых становится все меньше, – их просто уже стыдятся ставить.
Большинство театральных представлений сейчас построено просто-напросто на том, о чем принято было многие годы молчать. Наш пуританский образ жизни был настолько очевидным, нам так долго не позволялось говорить о совершенно естественных вещах, что теперь возможность сказать об этом приобрела какие-то гипертрофированные формы. Без эротики теперь почти не бывает спектаклей и фильмов. Но меня пугает не это, а то, что после такого приобщения к искусству люди выходят и говорят: «Ты знаешь, как отлично отдохнули!» А ведь и в театре, и в кино душа обязана трудиться.
...Шаляпин в своей книге «Маска и душа» правильно сказал, что «в период разброда и полного развала самое трудное – удержать традиции. Я говорю не о мертвых традициях, которые мешают искусству идти вперед, а о том, что есть благоприобретенный опыт предшествующих поколений, который помогает нам идти дальше». Сейчас самое главное – не утерять то, что театр наш уже накопил. Правда, молодое поколение актеров и режиссеров, возможно, так и не считает. Они мнят себя носителями нового, а в их творчестве ничего нового, мне кажется, нет».
В те же примерно годы о том же говорил и ее Мастер, Андрей Александрович Гончаров: «...Любой авангард имеет в своем итоге обязательную конечную станцию. Это происходит потому, что он „упирается“ в несоответствие правды жизни человеческого духа форме ее изложения. Обязательно! И только подлинная правда психологического театра и традиции реалистического русского искусства – они бесконечны, по той причине, что открывают жизнь человеческого духа. А человек – главное выразительное средство в театре. И потому я думаю, что сегодня главный авангард – это как раз психологический театр. Авангард! И всегда так было и так будет. Потому что законы реализма, „правдоподобие чувствований в предполагаемых обстоятельствах“ основаны на возможностях человека, и постижения этого богатства – бесконечны.
В живом человеке существует та заразительная энергетика, которая ни в одном авангарде не может получить такого развития, как в русском психологическом театре.
Какому бы жанру, какому бы театру ни принадлежал спектакль, прямая все равно идет по линии: автор – театр – зритель. И чем разнообразнее средства, которыми владеет режиссер, тем интереснее будет его решение. Овладевать этим разнообразием необходимо, подлинный профессионализм в нашей профессии не только решает успех или неуспех спектакля, но и дает возможность не повторять себя».
Для Натальи Гундаревой с ее глубиной ощущения характера, с ее многомерностью переживания, казалось, места в «новом» театре и «новом» кинематографе просто нет. Судя по довольно многочисленным интервью тех лет, актриса испытывала состояние, близкое к депрессии, но не позволяла ей развиться и угнездиться в душе. К кино она стала относиться почти исключительно как к возможности заработка – и в этом не было никакого цинизма: необходимо было выжить, а это становилось все труднее и труднее.
«Были заявки на интересные роли, но все заканчивалось переговорами, потому что нигде невозможно найти деньги, – говорила Гундарева в интервью. – То, что мне сейчас предлагают, скажу честно: я сегодня к кино и к тому, что там делают вообще, отношусь, как к халтуре. У меня нет хороших ролей, а парадокс в том, что за большую роль ты можешь получить столько же, сколько за маленькую, второстепенную. Понимают, что пригласили актрису с именем, и готовы тебе заплатить, потому что, когда картина пойдет в прокат, люди пойдут на знакомых артистов. Вот за этот будущий позор тебе и платят...
В фильмах, куда меня приглашают, не нужны ни мои силы, ни мое умение. Я не интеллектуалка, я человек во многом интуитивный, но те роли, что мне предлагают сегодня, настолько глупее меня, что возникает чувство: вот шла, шла моя жизнь, и я играла немудреных героинь, я никогда не играла женщин с мощным интеллектуальным зарядом, потому что этого нет прежде всего в моих внешних данных, а кино все-таки в первую очередь использует нашу оболочку. Но играла, развивалась, а потом со мной случилась болезнь Паркинсона или я впала в дебилизм. Я вернулась даже не к тому, с чего начинала, а к времени, когда я еще просто ничего не знала о профессии. Мне предлагают играть законченных идиоток... Мое несчастье в том, что теперь приходится сниматься в таких фильмах, где я в лучшие годы сниматься бы не стала. Я там даже опытом своим не могу воспользоваться, потому что эти роли – «фитюльки» для меня, мне там делать нечего. Но за приличные деньги приходится играть».
Ситуация складывалась унизительная – не для одной Натальи Гундаревой, для большинства артистов, не привыкших «торговать лицом». А сниматься приходилось практически во всем, что предлагалось: для Натальи Гундаревой это были такие, например, фильмы, как «1000 долларов в одну сторону» А. Сурина, где она сыграла Анфису, председателя женсовета, «Чокнутые» А. Суриковой, где актрисе предстояло воплотить образ интриганки графини Отрешковой, и даже «Небеса обетованные» Э. Рязанова, в которых Гундарева в маленькой роли сожительницы бомжа Люськи фактически повторила свою Жанну из «Собачьего пира»... Цену этим работам актриса хорошо знала – видимо, о них и шла речь в приведенном выше интервью.
Может быть, единственной отдушиной стало продолжение фильма «Гардемарины, вперед!», где Наталья Гундарева сыграла императрицу Елизавету Петровну. Во всяком случае, вышедший на телевизионный экран в 1988 году фильм режиссера Светланы Дружининой стал почти культовым – он воспринимался как отечественная версия «Трех мушкетеров» А. Дюма, пробуждал высокие романтические чувства и порывы, был высоко оценен не только молодыми зрителями, но и старшим поколением, успевшим соскучиться по ярким событиям, хитросплетениям интриги да и просто по костюмности.
Во втором и третьем фильмах, «Виват, гардемарины!» и «Гардемарины III», вышедших на экран в 1991 и 1992 годах, Наталья Гундарева предстала умной, деятельной, на редкость привлекательной молодой правительницей, знающей себе цену и умеющей повелевать. Вряд ли эта роль потребовала от актрисы чего-то принципиально нового – она строила свою Елизавету Петровну из материала, давно накопившегося в копилке души, мастерски используя то, чем давно уже владела, но, по крайней мере, было какое-то удовольствие в общении с интересными, опытными партнерами, такими как Евгений Евстигнеев, Лидия Федосеева-Шукшина, Людмила Гурченко, Сергей Никоненко, Михаил Боярский, да и сами перипетии приключенческого сюжета отвращения не вызывали...
Грустные мысли покоя не давали. В 1991 году Наталья Гундарева едва ли не впервые призналась: «Как театральная актриса я мало реализована. За восемнадцать лет работы в театре я сыграла... шесть ролей». Конечно, их было больше, вероятно, актриса считала только те, что определили какие-то новые грани ее таланта, отмахнувшись от эпизодических и самых первых своих работ на театральных подмостках. Значит, она говорила о Липочке из «Банкрота», Катерине Измайловой, Люське из «Бега», Садофьевой из «Молвы», белошвейке Маргарите из «Жизни Клима Самгина», Нине из «Я стою у ресторана...».
За оставшиеся годы ей предстоит сыграть еще четыре роли...
Одна из самых ярких, интересных и невероятно востребованных актрис своего (а может быть, и не только своего) времени была, действительно, слишком мало реализована в театре. В чем здесь дело? Трудно упрекать Андрея Александровича Гончарова в невнимании или пренебрежении – он любил Гундареву, видел, что за редкой огранки бриллиант оказался в его сильной, поистине коллекционной труппе, но... Вероятнее всего, располагая таким количеством превосходных артистов, Гончаров думал не о каждом в отдельности, а обо всех вместе, пытаясь ту или иную пьесу раскладывать на труппу. Не случайно он писал в «Режиссерских тетрадях»: «В труппе накопилось так много звезд, что это уже не созвездие даже, а какой-то Млечный Путь. И тем не менее все время приходится заботиться о смене, и тем не менее все время какой-то очень важной краски, какой-то совершенно необходимой индивидуальности не хватает... Старшее поколение обязательно должно чувствовать, что молодежь дышит ему в затылок, тогда зрелые мастера начинают активнее существовать на площадке».
Может быть, в тот или иной период ему казалось важнее занять других артистов, тем более что Гундарева была сверхвостребована кино и телевидением?
Ответа на эти вопросы мы не найдем. Придется удовлетвориться фактом, который звучит поистине драматически: Наталья Гундарева, любимая, народная по сути, была не просто не до конца реализована, а почти не реализована. Слишком мало потребовал от нее театр, которому она служила верой и правдой три десятилетия из своей такой короткой и такой ослепительной жизни. Слишком мало.
Видимо, в какой-то момент отчаяние настолько овладело Гундаревой, что она, никогда не просившая для себя ролей, начала сама искать пьесу для постановки. Она всегда много читала, но тут просто погрузилась в мировую драматургию – искала не поделку-однодневку, не то, что созвучно было смутным дням начала 1990-х годов, а то, что соответствовало ее таланту, темпераменту, что выражало ее мысли и чувства. Она искала тот материал, с помощью которого можно было бы говорить о вечных ценностях; искала характер; вероятно, сознательно искала и костюмную пьесу, поняв после съемок в «Гардемаринах», насколько это важно сегодня – увести людей от трудного быта, от горьких мыслей о хлебе насущном, напомнить им о высоких идеалах, о победительной силе любви.
И в один прекрасный день принесла Андрею Александровичу Гончарову пьесу английского драматурга Т. Реттигана «Он принадлежит нации». История адмирала Нельсона и его возлюбленной леди Гамильтон увлекла А. А. Гончарова, он решил поставить ее, заказав новый перевод и поменяв название. Спектакль, появившийся на сцене в феврале 1991 года, был назван «Виктория?..». Именно этот вопросительный знак в конце был особенно важен для режиссера: что можно считать подлинной победой, викторией? Где проходят нравственные границы этого понятия?..
Часть критиков постановку не приняла – людям, замороченным жизнью (а критики – те же люди!), казалось, что сегодня никому нет дела до адмирала Нельсона и его любви, что театр предложил зрителям красивую, но слишком уж далекую от нас историю. В полемике о спектакле чрезвычайно живо и интересно прозвучало мнение критика Инны Вишневской: «Такой спектакль, появись он в 40-е годы, непременно попал бы в очередное постановление за „преклонение перед иностранщиной“. Такой спектакль не мог бы возникнуть в 60-е, 70-е годы – сам адмирал Нельсон не растолкал бы сценических передовиков производства. Такой спектакль не мог бы случиться в 80-е – нами владел тогда пафос „перестроечных разоблачений“.
Такой спектакль, как верно угадали режиссер и его актеры, должен был выйти именно сейчас – несколько часов из чужой жизни, где страсти разыгрываются на ниве вечности, освежают, снимают напряжение, заставляют вспомнить, что и мы тоже люди, умеющие любить и страдать... Гундарева играет леди Гамильтон вызывающе, вкусно, раскованно, так поведав нам про любовь, что мы забыли про талоны, заплакали и посмотрели друг на друга просветленными «неэкономическими» глазами».
Замечательное чувство юмора критика, принадлежащего к старшему поколению, фиксирует в приведенной цитате самое, пожалуй, главное: спектакль давал возможность ухода от раздражающей и угнетающей действительности не в красивую сказку, а в размышление о любви и долге, о цене победы, о невероятной хрупкости и такой же невероятной твердости человеческих чувств. Обо всем том, о чем невольно забывалось в повседневных заботах о выживании.
Конечно, вольно или невольно, и критики и зрители вспоминали старый английский фильм, где леди Гамильтон сыграла Вивьен Ли, и пытались сравнить двух актрис. Сравнение было не в пользу Гундаревой, позволявшей себе быть и вульгарной, и чересчур открытой, и существовать в некоторых сценах спектакля на грани быта. Сама актриса так говорила о возможности подобных сравнений: «Когда я играю леди Гамильтон и мне говорят: „Наташа, вот Вивьен Ли...“ – я отвечаю: „Если бы я родилась в Англии, я бы, может быть, иначе играла, но я родилась здесь и играю так...“ И не важно, что в театре я не дотягиваюсь до „английских высот“. Я думаю, что этого и делать-то не нужно. Ведь и они очень по-своему играют Чехова, Островского... А мы играем для наших зрителей, мы принадлежим тем, кто ходит на наши спектакли...»
И тем, кто ходил на эти спектакли, Наталья Гундарева пыталась показать не нежность и потаенные страдания леди Гамильтон, а бурю ее любви, страсти, преданности возлюбленному, ту самую «близость русскому темпераменту», которая для нее, актрисы, была важнее всего не только потому, что она родилась и выросла в этой стране, – а потому, что школа русского психологического театра была для нее превыше всего.
Именно такому театру она поклонялась всю жизнь, говоря: «...Актерское дело для меня больше, чем профессия, это мой способ существования. Самые счастливые мгновения – когда выходишь на сцену и чувствуешь, что владеешь зрительным залом. Я театром по-прежнему очарована, и если говорить о каком-то смысле жизни, то театр – это то, что меня держит в этой жизни, это очень серьезное, ответственное, жизненно необходимое занятие. Это моя любовь...»
Очень подробно рассказывая о спектакле «Виктория?..», В. Я. Дубровский комментировал: «...Режиссер и актриса менее всего видят в Эмме Гамильтон вульгарную девку. Они так выстраивали роль, что Эмма Гамильтон являла собой личность яркую, незаурядную и талантливую. Отрывок из античной драмы в домашнем театре изображала не любительница, развлекающая гостей, а одаренный человек, способный подняться на высоты трагедии. И начинала спектакль не продирающая глаза полуодетая дама, а актриса в развевающемся алом плаще, читающая монолог из Шекспира. И танцует Эмма-Гундарева огненную жигу так, как не снилось этим чопорным гостям. И весть о смерти Нельсона Эмма воспринимает с гордой силой античной героини. Но главный талант Эммы – стремление, желание и способность любить. Для нее это означает очень многое – все...
...Гундарева, первая прочитавшая пьесу и принесшая ее в театр, интуитивно почувствовала в образе Эммы Гамильтон нечто большее, чем предлагал автор: то, что было нужно зрителям в наше бурное и неспокойное время поиска иных ценностей, большее, чем предлагало это самое время.
И А. Гончаров, трезво оценивая сочинение Т. Реттигана, понял устремление актрисы, поддержал его и в союзе с ней осуществил спектакль».
Андрей Александрович Гончаров очень точно подмечал: «Я прихожу на репетицию с единственным намерением – открыть и активизировать человеческую природу актера, приучить его мыслить искренно, а не стереотипами и штампами, втянуть его в активный творческий процесс, добиться его присутствия в образе. Заставить актера отреагировать своим человеческим "я" на обстоятельства пьесы – цель моих поисков, которые продолжаются в течение всего процесса работы над спектаклем, начиная от распределения ролей.
Чтобы быть точным в воплощении того, что он хочет сказать зрительному залу, режиссеру надо найти адекватность в актере. Поиск «двойника», который выразит ваше намерение, ваше стремление, ваши симпатии и привязанности, ваше понимание прекрасного, – дело нелегкое. Распределить роли – значит распределить заразительные качества артистов по отношению к идее спектакля...
Я вижу свою режиссерскую задачу в работе с актером в том, чтобы предельно оставить человека в образе. Я поручил ему роль, потому что усмотрел в нем свойства, благодаря которым он может оказаться ее соавтором, я должен положиться на него...
Соотнести личный темперамент артиста с режиссерским намерением – главное, все остальное вторично. Другого пути у нас просто нет».
Учитывая, что пьесу нашла и принесла в театр сама актриса, можно сделать вывод о том, насколько твердо были усвоены Натальей Гундаревой уроки Гончарова, – она ощутила, что в данной ситуации найдет своего «двойника» в увлекающемся, темпераментном, умном Андрее Александровиче Гончарове. Так и оказалось...
Любопытную историю вспомнил директор Театра им. Вл. Маяковского Михаил Петрович Зайцев: «Мы много ездили на гастроли. Интерес к нашему театру у публики всегда был огромный, поскольку труппа собралась очень сильная. А Наташу как-то по-особому, по-человечески любили. И вот однажды, в Киеве, она играла леди Гамильтон в спектакле „Виктория?..“. Билеты, конечно, уже давно были раскуплены, лишние перед театром буквально вырывали из рук. А в тот день было жарко, Наташа загорала, купалась, и от перегрева у нее прихватило сердце. Врач сказал, что он боится разрешить ей выходить на сцену. Наташа же, конечно, ничего слушать не хотела и настаивала на том, что она будет играть. Тогда врач сказал: „А давайте я спрошу у зрителей. Что они ответят?“ И действительно вышел к публике и объяснил ситуацию. В зрительном зале был словно какой-то взрыв: все закричали, что нельзя рисковать ни в коем случае. Хотя ее, конечно, очень ждали. И когда Наташу проводили до машины, то все букеты, которые были для нее приготовлены, положили ей в машину, заполнив ее настолько, насколько хватило места. Она уезжала, буквально утопая в цветах. А зрители желали ей здоровья, скорейшего выздоровления и еще много всего самого доброго. Вот так ее любили!»
Согласитесь, не так часто это происходит – истории известны случаи, когда актер умирал на сцене во время первого акта, а зрители подходили к кассе с требованием вернуть им деньги за билеты: ведь они так и не увидели финала спектакля!..
Наталья Гундарева вызывала у своих зрителей совсем другую любовь – именно любовь, а не любопытство, потому что зритель не мог не ощущать, какое светлое чувство проливается на него...
Сегодня, когда прошло уже более полутора десятилетий с момента премьеры спектакля, со всей очевидностью проявились для нас прозорливость актрисы, нашедшей пьесу, и режиссера, взявшегося за ее воплощение. Немудрящее сочинение Теренса Реттигана, которое и по жанру, и по характерам, и по самой ситуации, отображенной в нем, принадлежит к разряду «хорошо сделанных пьес», явилось на подмостки на удивление своевременно, слегка опередив тот «бум» исторических и семейных сериалов, что спустя всего несколько лет полностью захватят зрителя, намертво приковав его к телевизионным экранам.
Интеллектуалы привыкли брезгливо отмахиваться, едва зайдет разговор о каком-нибудь «мексиканском мыле», но справедливо ли судить обо всех сериалах, что называется, «скопом»? Уместно ли сравнивать бесконечную «Санта-Барбару» с английским многосерийным фильмом «Сага о Форсайтах», который демонстрировался по телевидению в середине 1970-х, и улицы Москвы вымирали в те часы, когда шел этот фильм?..
И Наталья Гундарева снялась в середине 1990-х годов в великолепном российском сериале «Петербургские тайны», потому что ощутила в своей героине, княгине Шадурской, интересный характер, жестокие игры судьбы, мотив преступления и наказания за неправедно прожитую жизнь.
Но об этой работе актрисы мы будем говорить позже.
Эмма Гамильтон позволила Наталье Гундаревой воплотить характер незаурядный, мощный, открытый по темпераменту. В этой героине сошлось то, по чему Гундарева особенно тосковала последние годы, не находя возможностей для подобной работы ни в театре, ни в кино, ни на телевидении.
Это был один из немногих спектаклей, в которых Наталья Гундарева играла с Арменом Джигарханяном, исполнявшим роль адмирала Нельсона. Они были удивительными партнерами, от их дуэтных сцен невозможно было ни на миг оторваться; казалось, они существуют в системе единого дыхания, единого чувства. И – в абсолютном единстве с режиссером, выстраивавшим действие таким образом, чтобы все мы, заполняющие зрительный зал, ни на секунду не усомнились в том, что адмирал Нельсон и Эмма Гамильтон созданы друг для друга.
Наверное, именно поэтому в своих воспоминаниях об актрисе Игорь Костолевский написал: «Наташа была очень предана театру – Театру имени Вл. Маяковского. Она была плоть от плоти Гончарова. И очень многому научилась у него. Я думаю, что ему вообще никто по-настоящему и не был нужен, кроме Наташи Гундаревой и Армена Джигарханяна, потому что для него это были идеальные актеры, которые воплощали его идеи, актеры его уровня, его темперамента – масштаба темперамента и масштаба мысли».
Сказано очень точно, хотя и, может быть, немного жестоко по отношению к другим актерам и к себе самому!.. Но никуда не денешься от того редкого и счастливого совпадения темпераментов и «масштаба мысли», который действительно характеризовал Гончарова, Джигарханяна и Гундареву. Армен Джигарханян, правда, не попал под власть этого совпадения навсегда – возможно, потому, что в жизни актера были до этого другие театры, или потому, что душа возжелала иных проб и ошибок... Кто знает? Но Джигарханян ушел из Театра им. Вл. Маяковского, а Наталья Гундарева оставалась со своим Учителем и Мастером до самого конца. И потом.
Свои последние роли, как и первые, она сыграла на этих подмостках, поднимаясь от образа к образу, словно по невидимым ступеням лестницы, работая с одинаковой отдачей и с одинаковой серьезностью и над тем, что было ей по-настоящему близко и дорого, и над тем, что не захватывало безраздельно. Таким уж было отношение Натальи Гундаревой к своей профессии, к делу своей жизни...
Спектакль «Виктория?..», хотя и не стал событием для критиков и для культурной жизни столицы, пользовался огромным успехом у зрителей. Конечно, в первую очередь так проявлялась любовь к Наталье Гундаревой и Армену Джигарханяну – публика желала увидеть своих кумиров. Но и история любви адмирала Нельсона и леди Гамильтон захватывала, заставляла сопереживать немолодым уже героям.
В одной из рецензий говорилось: «Актриса встретилась с характером сильным и сложным, с личностью незаурядной, пространство пьесы дает ей возможность показать все, что она умеет. Хулиганка и прохиндейка, вульгарная властная баба, нежная и трепетная возлюбленная, капризный ребенок. Гундарева на сцене удивительно свободна. Не боится ни рискованных туалетов, ни перспективы показаться смешной или вульгарной. Открытость актрисы, ее колоссальный темперамент, напор ее, стремление довести каждую ситуацию до конца, исчерпать ее привлекают и шокируют одновременно. Но Гундарева такова, какая она есть. Что бы она ни делала – она не становится „в ряд“, стоит наособицу. Она играет леди Гамильтон вызывающе, ярко, раскованно. Ее героиня осознает гибель адмирала Нельсона не только как крушение судьбы, но и всей рыцарственной Англии. Быть может, благодаря именно таким „актерским минутам“ поселяется в нас эта волшебная, неистребимая любовь к театру... „Виктория?..“ ...несмотря на интересные актерские работы всех занятых актеров, является, по существу, моноспектаклем. Спектаклем для Гундаревой и во славу ее».
А в кино тем временем ситуация складывалась все хуже и хуже. Может, будь у Натальи Гундаревой много работы в театре, она не переживала бы столь остро тот процесс деградации, который захватил отечественный кинематограф. Хотя, наверное, все равно переживала бы, потому что кино в этот период ощущала уже не как искусство, которому отдана была значительная часть жизни, а как возможность заработка. Зарабатывать же хотелось своим умением, мастерством, а не «примелькавшимся лицом»...
В одном из интервью актриса говорила: «...В кино я всегда играла определенный тип русской, российской, советской (как угодно назовите) женщины. Кого сейчас я могу играть в наших фильмах? Проституток – мне поздновато; бандерш – другой имидж. Я стала сниматься значительно меньше, идут годы, и я, как говорится, теряю товарный вид, становлюсь уходящей натурой... Мне последнее время дают такие глупые роли, я играю таких объективно невероятных дур! Иногда я беру сценарий и думаю: „Боже мой, как же это играть?“ Я только задаю себе один и тот же вопрос: „Почему мне дают эти роли?“»
Как раз на этот вопрос ответить было довольно легко: потому что репутация Натальи Гундаревой и ее талант могут совершить чудо и сделать роль (а там, глядишь, и весь фильм) каким-никаким, а событием. А с другой стороны, на Гундареву зритель пойдет валом – если не проникнуться сюжетом, то посмотреть на любимую актрису, попытаться понять, как вписывается она в «новую киноэкономику». Кроме того, срабатывал еще и утвердившийся в прежние времена стереотип: Наталья Гундарева в плохом кино не снимается!..
Все это вместе было для актрисы подлинной мукой – она была слишком умна, чтобы не отдавать себе отчет в том, почему ее зовут в тот или иной фильм, почему предлагают те или иные роли. Понимала... Участвовать же в сознательном и циничном обмане зрителей было горько, больно.
Но жить было надо...
«Я не склонна к панике – а вдруг театр разгонят, а вдруг кино перестанут снимать... – говорила Гундарева. – Дело ведь совсем в другом. Раньше у нас были, как мы их называли, „датские“ спектакли, то есть к какой-нибудь дате. Я всегда знала, что за два „датских“ дадут один замечательный, и ждала этого часа. Теперь пришли новые люди. Они дают деньги, но у них свое представление об искусстве, которое меня иногда ужасает. У Радзинского есть такая верная фраза: „Чем больше бьют, тем больше звенишь“. Я бы стала искать, как продержаться, выстоять в любой ситуации... Раньше я не боялась возраста, потому что знала: постарею – перейду в другое амплуа и все равно буду нужна. Сейчас я отнюдь не уверена в том, что буду, как Татьяна Ивановна Пельтцер, работать до старости. Вместе с тем к определенному возрасту уже достигаешь некоторого привычного и устойчивого положения в этой жизни: трехкомнатная квартира, машина „жигули“, дача за сто сорок километров от Москвы. Но за квартиру надо платить, в машину заливать бензин, а дача требует налога за землю. И если отказаться от заработков, пришлось бы все это распродавать...
У меня никогда не было богатой или изысканной жизни, но раньше, если я хотела купить себе какую-то вещь, я это делала без проблем. Я привыкла к стабильности, но у меня с детства остался страх быть чьей-то должницей. Я ужасно не люблю занимать деньги. Если в сумочке, или в тумбочке, или в супнице (это уж кто где хранит) у меня нет лишних денег, не миллионов, а просто на расходы, мне становится страшно, я чувствую себя беззащитной. Пока я не начала работать, мы с мамой жили в долг. Конечно, в день зарплаты, после того как половина уходила на раздачу долгов, мама покупала торт или курицу, и у нас был свой маленький пир. Но страх этот у меня остался.
Если по ком-то звонит колокол, то он звонит и по тебе тоже».
В эти годы, словно почувствовав близкий «звон колокола», многие коллеги Натальи Гундаревой, боясь забвения, начали изо всех сил «мелькать» – то в телевизионной рекламе, то в разного рода ток-шоу и прочих развлекательных программах, то просто на различных тусовках, куда особенно охотно приглашали «лица».
Гундарева тусовок избегала – жаль было тратить на них время. В нескольких интервью актриса объясняла спокойно и просто, почему подобное времяпровождение чуждо ей: «Я люблю иногда „вскинуться“... Одеться особенно нарядно, замечательно выглядеть, поехать куда-нибудь. Но такое настроение у меня бывает, пожалуй, раз в пять лет, не чаще. Я всегда говорю, что я человек не светский и никакой особой потребности в светской жизни у меня нет... Места, которые мы называем „тусовками“ и куда меня действительно приглашают довольно часто, – это не те места, где можно хоть чуть-чуть приблизиться к интересующему тебя человеку. Это круговерть, где люди не смотрят друг другу в глаза. Мне повезло, что я рано это поняла и не трачу свою жизнь на эти сборища. Я не люблю находиться в хаосе... Когда мне надо, я надеваю „долгое“ платье, делаю очи вместо глаз и иду. Но иду, как агнец на заклание. Конечно, бывает приятно, но проводить так большую часть жизни, когда рядом есть друзья, которых очень редко видишь, когда нужно что-то прочитать, что-то подучить, собрать или разобрать чемоданы...»
Нет, это было не для нее. Несколько раз, встретив Наталью Гундареву на подобного рода мероприятиях, куда и сама себя вытаскивала клещами, я всегда поражалась обреченному взгляду «агнца на заклание» и нескрываемому желанию побыстрее найти повод, чтобы уйти. Хотя «долгое платье» и «очи» невероятно шли Гундаревой – вокруг нее, как правило, собирались люди, чтобы просто сказать ей добрые слова, сказать о своей любви... Но эти часы она считала потерянными...
Зато какие могла и любила устраивать праздники!
Майя Полянская вспоминает: «Ах, какая это была Пасха! Было это лет 6 – 7 тому назад. В этот день был назначен спектакль „Жертва века“ (Наталья играла роль свахи – Глафиру Фирсовну). Мы любили играть этот спектакль, и сложился дружный коллектив. На этот раз Наташа кинула клич – празднуем Пасху вместе! И всем понравилась эта идея, пришли на спектакль с мужьями и женами, с друзьями. Каждый принес, как мы говорим, посильный вклад. На этот раз это были дары кулинарного искусства наших артисток. В самой большой симоновской гримуборной накрыли стол, и никто к нему не был допущен до разговения.
После спектакля Наталья, торжественная и благостная, вела свою паству на крестный ход. Когда решали, в какой из ближайших к театру храмов пойдем, она сказала: «К Пушкину», и мы, человек тридцать, отправились в храм Вознесения Господня, что у Никитских Ворот, в храм, где проходило венчание Пушкина и Натали. Возвращались со свечами. Шли в театр как в родной дом, где было тепло и радостно, где ждал накрытый стол с куличами и пасхой. А разъезжались под утренний пасхальный звон всех церквей в округе и все выбирали, чей звон красивее...
Спасибо ей. Наташа умела и любила дарить нам праздники».
В те годы большую популярность в литературе и в кино приобретал жанр детектива. Появилось огромное число писателей, осваивавших этот жанр с точки зрения нашей изменявшейся буквально на глазах действительности. Именно в эти годы взялась за перо целая плеяда женщин-писательниц, чьи произведения сегодня, десять лет спустя, зачитаны до дыр, экранизированы и даже удостоены специальных исследований. Не отставали и мужчины – одним из первых прославился на этом поприще А. Безуглов, чей роман «Мафия» решил экранизировать режиссер Александр Косарев. Он не только стал соавтором инсценировки, но поставил фильм «Заложники дьявола» и сыграл в нем главную роль.
Речь шла о похищении старинного перстня с черным алмазом, известным под именем «Черный дьявол», и о долгих поисках этого перстня, связанных с разного рода приключениями, убийствами, шантажом. Естественно, значительная роль принадлежала криминальным группировкам, мафии, коррумпированным милицейским чинам.
Александр Косарев прекрасно понимал, что не сможет тягаться с зарубежным кинематографом по части техники – разного рода эффектов, погонь, взрывов и прочих неотъемлемых атрибутов качественного детектива, поэтому он решил сделать ставку на то, чем в совершенстве владел отечественный кинематограф, – на артистов психологической школы. Косарев пригласил для участия в «Заложниках дьявола» Михаила Глузского, Алексея Баталова, Марину Неелову, Татьяну Васильеву, Александра Панкратова-Черного, Армена Джигарханяна и Наталью Гундареву.
Актрисе была предложена роль следователя прокуратуры Сергеевой, которая выступала в этом сюжете не только как официальное лицо, расследующее преступление, но и как одна из жертв – у Сергеевой похищали ребенка, чтобы шантажировать несчастную мать и «пригасить» ее служебное рвение...
Каким бы слабым ни был фильм с эстетической точки зрения, он все же давал Наталье Гундаревой возможность каких-то психологических мотивировок. Следователь Сергеева отнюдь не была «объективно невероятной дурой» – эта женщина была наделена авторами и профессиональными навыками, и материнскими страданиями, которые у Гундаревой были непоказными и глубокими, и желанием победить Зло Добром.
Насколько это оказывалось возможным, актрисе удалось создать характер живой и неоднозначный, со своей драмой, со своим этическим кодексом, что было уже немаловажно.
«Наталья Гундарева и ее партнеры, как всегда, были убедительны, достоверны, вызывали доверие зрителей к тому, что они делали, – писал Виктор Дубровский. – Но при просмотре фильма становилось обидно, что такие талантливые мастера расходуют себя на столь поверхностный материал. Не случайно в рекламном анонсе говорилось не о любимцах экрана, принимающих участие в фильме, а о том, что зрители увидят в нем „замысловатый увлекающий сюжет, картинки красивой жизни сильных мира сего, погони, драки и прочую атрибутику криминального жанра“».
Как это нередко случается, для создателей ленты важнее было одно, а объективно оказалось – благодаря замечательным исполнителям – совершенно другое. Кино ведь, в сущности, искусство коварное, оно настолько неразрывно связано с мастерством и даже внешним обликом артистов, что зачастую эффект предугадать и заранее рассчитать оказывается невозможно.
Так отчасти и произошло с «Заложниками дьявола» – запомнились не столько мафиозные разборки и погони, сколько характеры, самими исполнителями усложненные и одушевленные...
Следующей работой Натальи Гундаревой в кино стал фильм «Личная жизнь королевы» по сценарию А. Инина и М. Козловского. Вероятно, на маленькую роль служанки Рапы в этом политическом памфлете, повествующем о создании широко разветвленной шпионской сети в европейских странах, Наталья Гундарева скрепя сердце согласилась, испытывая добрые дружеские чувства к одному из соавторов сценария еще со времен фильмов «Однажды двадцать лет спустя» и «Одиноким предоставляется общежитие». Но в прежних сценариях Инина сюжет строился на достоверных, жизненных ситуациях, пусть слегка приукрашенных, однако способных вызвать и сочувствие, и неподдельное сопереживание.
Эти сценарии были, в сущности, так же порождены своим временем, как был продиктован своим безвременьем фильм «Личная жизнь королевы». Политические памфлеты, содержащие всем понятные иносказания, по-настоящему могут быть потребны в эпохи запретов, умолчаний – тогда в них появляется глубокий и необходимый смысл, а в 1990-е годы, когда все мысли и чувства людей были заняты совершенно конкретными проблемами, размышлять над созданием и действием шпионской сети оказывалось как-то чересчур экзотично...
Даже в том случае, когда предстояло работать с интересным режиссером Валерием Ахадовым и с такими партнерами, как Лидия Федосеева-Шукшина, Ирина Розанова, Леонид Куравлев, Александр Панкратов-Черный. Подобный сценарий ничто не могло спасти...
«То, что сделано режиссерами В. Ахадовым и 3. Миршакаром, выходит за рамки художественного вкуса и простого приличия, – писал Виктор Дубровский. – Не исключено, что свое участие именно в этом фильме имела в виду Гундарева, когда на вопрос интервьюера: „Были ли у вас поражения?“ – ответила: „Конечно, были. Я же живой человек. Я давно свыклась с мыслью, что отрицательный результат – тоже результат. Если я понимаю, что это неудача, надо работать. Я другого способа не вижу“».
Шла ли речь о «Личной жизни королевы» или о других киноработах того времени, в конце концов, не столь уж важно. Значительно важнее другое – подобные псевдосовременные ленты могли создать лишь иллюзию причастности к общественному существованию, к меняющейся на глазах жизни. Наталью Гундареву это устроить никак не могло.
«Я заряжена в достаточной мере общественным темпераментом, – говорила она в одном из интервью. – Но в то же время, несмотря на свою поразительную общительность и коммуникабельность, я существую автономно. Информация, которая ко мне поступает, – это не информация к размышлению, а информация к действию. Это уже такая моя природа. Меня так воспитали в семье». И не только в семье – и в школе, и во Дворце пионеров, и книги, которые она любила читать. Нетерпеливость и инициативность Натальи Гундаревой родились, кажется, вместе с нею – не случайно актриса говорила о себе как о человеке не столько, быть может, интеллектуальном, сколько интуитивном: для нее действие было на первом месте, а размышление все-таки на втором.
Так бросалась она на помощь друзьям.
Сергей Шакуров вспоминает: «Я получил квартиру в старом доме, „за выездом“... Какое-то время, может быть, год, там никто не жил. Квартиру мне выделило московское правительство. Когда мы пришли туда, я был в шоке. Там, видимо, жили бомжи, они жгли костры на полу, как в лесу. Дверь открывалась гвоздем. Короче, Наташа говорит: „Я хочу, чтобы ты жил в этой квартире, она хорошо расположена, около метро, рядом баня, бассейн. Я все сделаю. Я тебе буду звонить, ты только деньги подкидывай“.
Я куда-то уехал на съемки, приезжал, звонил ей. Она спрашивала: «Деньги привез?» Говорю: «Сколько?» Она отвечает: «Столько-то». Я привожу.
...У нее просто чумовой талант дизайнера! Когда я приехал через четыре месяца, она приглашает: иди смотри. Дала ключи. Когда я вошел, просто обалдел. Она все там порушила, соединила кухню с комнатой, спальню сделала отдельно. По всему периметру горели светильники. Батюшки мои, я никогда не думал, что из этого барахла можно сделать чудо-квартиру. Я бесконечно был ей благодарен».
Схожие воспоминания о том, как Наталья Гундарева помогала получить квартиру, установить телефон, улучшить условия проживания артистов в гостинице во время гастролей, как внимательно и заботливо относилась она к техническому персоналу театра, – сохранились в большом количестве. Так что не случайно в один прекрасный момент Гундарева оказалась в Государственной думе. Не из корыстных побуждений, не из соображений престижа, а потому что актриса искренне верила, что сумеет принести много пользы. Тогда многим из нас казалось, что люди с общественным темпераментом, которых всегда были лишь единицы, будут по-настоящему востребованы. Однако вскоре стало понятно: эти единицы ничего не в состоянии изменить, новая иллюзия рассыпалась, как горка песка под порывами ветра...
«Жестокое время, – говорила Наталья Гундарева в одном из интервью середины 1990-х годов. – Вранье возводится уже в ранг общения на уровне всей системы. И никто не хочет просто работать. Очень мало осталось действительно порядочных людей, воспитанных на том, что работать надо. Истреблены классы, которые жили и трудились осознанно. Истреблены лучшие. Что теперь? О какой национальной гордости тут говорить? Я посмотрела, как американцы любят свою страну, гордятся ею! А мы так долго рассуждали о патриотизме, чувстве долга, позволяя страну грабить, продавать. Кусками же уносят.
Мне всегда казалось, что демократия – это уважение плюс уважение. А сейчас почему-то стало возможным в любом человеке выискивать и обнародовать самое плохое, что, может, он сам от себя скрывает. На этом тоже кто-то зарабатывает привилегии, делает себе имя. Потом окажется, что этот «кто-то» сам приличный мерзавец. А иным верила и верю всегда. Может, потом окажусь обманутой, но я им верю».
Так она поверила в то, что Государственная дума может изменить нашу жизнь.
Лидер фракции «Женщины России» Е. Ф. Лахова так характеризовала Гундареву: «Наталья Гундарева известна всем любителям театра и кино, ее имя, входившее в первую тройку кандидатов на выборах-93, принесло нашему движению немало голосов избирателей.
В повседневной жизни фракции она не знаменитая артистка, а такая же рабочая лошадка, как и все другие. Наталья Георгиевна работает в комитете по образованию, культуре и науке. Нет нужды много говорить о том, в каком бедственном положении находятся сейчас эти сферы духовной жизни, всегда по праву считавшиеся большим достижением народа. Наталья Гундарева участвует в подготовке законопроектов, направленных на то, чтобы сохранить это наше достояние, защитить от шторма рыночных отношений. И мало кто из поклонников артистки, придя на ее спектакль, знает, что до этого целый день Наталья Георгиевна обивала пороги высоких организаций, чтобы помочь талантливому молодежному театру перебраться из подвала в более или менее пригодное помещение, или вместе с Советом ветеранов и работниками военкомата решала, как выкроить фронтовому кинооператору приличную пенсию. Наталья Гундарева считает, что принять хороший закон мало. Главное, чтобы он работал. С этим трудно не согласиться».
На протяжении двух лет Наталья Гундарева работала в Думе с полной отдачей. По закону совмещать думскую деятельность с государственной службой – нельзя, исключение делается лишь для научных, творческих работников и преподавателей. Но чего стоит им самим это «исключение» – можно лишь догадываться!
Попробуем представить себе, чего стоило оно Наталье Гундаревой с ее гипертрофированной ответственностью и горячим желанием действовать во имя конкретных перемен в жизни общества!..
«На самом деле я очень примитивна и конкретна в своих желаниях, – говорила Гундарева уже после того, как сложила с себя полномочия депутата. – И радуюсь, когда мне удается сделать какую-то малость. Я пришла к Михаилу Ульянову, он посоветовал мне помочь ветеранам. Я помогла им, то есть люди, командированные на фронт во время войны (музыканты, журналисты, актеры, писатели и другие), были приравнены в правах к участникам войны. Это единственное, да и то „мелочь“, что я смогла сделать».
Конечно, Гундарева прекрасно понимала, что сделанное ею – отнюдь не мелочь, а конкретная помощь многим и многим людям. Она и сама берет в кавычки это слово, понимая, какие важные, жизненные вещи стоят за ним. Но сколько же вокруг и рядом проблем, решить которые невозможно, даже если бросить все свои силы на борьбу... Сколько вокруг неправедности...
«Нам все время кажется, что политика – это что-то там, над нами, и к нам не имеет никакого отношения, – говорила актриса. – Но это не так – мы сами делаем свою жизнь. Начав заниматься политикой, я в первую очередь попыталась определить – чего не хватает моим родителям? Что мне мешает жить нормально? В первую очередь – несоблюдение законов, всеобщая безнаказанность. Я уезжаю на дачу и думаю, что могут обокрасть квартиру и никто мне ничего не вернет. Находясь дома, я боюсь, что обворуют дачу. А ведь есть множество примеров, как с этим бороться». Эти слова произнесены Натальей Гундаревой еще в некоторой эйфории, когда ей казалось, что действительно, следуя примерам, можно что-то изменить. Вскоре она поняла, что все не так просто.
Но в приведенной цитате, как представляется, главное ощущение актрисы сосредоточено в первых фразах.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.