Миф № 5 «СЕКСУАЛЬНЫЙ МИФ» ГИТЛЕРА

Миф № 5

«СЕКСУАЛЬНЫЙ МИФ» ГИТЛЕРА

«Сексуальный миф» Гитлера – это не один, а целый комплекс мифов, которые еле-еле удается втиснуть, что называется, в одну рамку. Самые популярные и живучие из них – легенда об извращенных пристрастиях фюрера (вроде садо-мазохизма), его импотенции и гомосексуализме.

Но начнем с более, так сказать, традиционных сюжетов. Пользовался ли фюрер успехом у прекрасного пола? Тема отношений Гитлера с женщинами волновала и волнует многих. Как же это: не слишком мужественный, небольшого роста, щуплый Адольф был секс-символом целого государства?! Что должны были чувствовать женщины, стремящиеся к близости с ним, мечтающие о хотя бы одном прикосновении новоявленного мессии? Почему он, злодей, чудовище, разжигатель войны, был для них желанен и привлекателен? Это настолько не вяжется с его образом, созданным военной пропагандой союзников, что порождает массу домыслов и слухов.

Попробуем разобраться по порядку. Для начала нужно сказать, что с женщинами Гитлеру действительно везло. Всю жизнь они окружали его, заботились о нем, помогали ему, в том числе помогали изыскивать источники финансирования его мегапроектов, устанавливать деловые контакты. Обходительный, умевший на все сто процентов использовать свое обаяние, понять, что интересует и волнует собеседника более прочего, и затронуть в разговоре нужную тему в нужном ракурсе, демонстрировать понимание и близость взглядов, он, разумеется, привлекал их. Гитлер охотно принимал их поклонение и помощь. Во многом можно утверждать, что власть его покоилась именно на обожании женщин. Что, кстати сказать, впоследствии дало повод утверждать, что нацисты победили на выборах именно благодаря голосам женщин-избирателей.

Честно говоря, вряд ли еще какой-нибудь из политических деятелей минувшего века может похвастаться такой популярностью у противоположного пола, как Адольф Гитлер. Он получал столько писем с предложением физической близости, что и жизни не хватило бы прочесть их все. Экзальтированные барышни мечтали зачать от него ребенка. По свидетельству Эмиля Мориса, шофера Гитлера, юные девушки частенько буквально бросались под его машины, думая лишь о том, что, если они будут ранены, Гитлер удостоит их своим прикосновением. Со всех краев Германии ему присылали многочисленные подарки, заботливо изготовленные руками влюбленных в него женщин. И пусть чаще всего это были всего лишь подушки-«думочки», вышитые сложным узором из цветов, листьев и свастик, число этих незатейливых даров говорило о степени обожания главы государства лучшей половиной его подданных. Альберт Шпеер так описывает убранство гитлеровской резиденции, буквально заваленной этими подарками: «Позолоченная клетка с канарейкой и фикус. На безделушках и вышитых поклонницами подушечках с клятвами «Верность навек» в сочетании с изображением восходящего солнца пестрели свастики. Гитлер смущенно признавался мне: «Я знаю, что это некрасиво, но многое я получил в подарок и не хотел бы с этим расставаться».

Однако в отношениях с прекрасным полом Гитлер был чаще всего весьма сдержан. Сказывалось строгое протестантское воспитание. Нет, на публичных мероприятиях он активно «подзаряжался» энергией беснующейся в экзальтации толпы женщин. Его реально опьяняла исходящая от них волна эмоций. Он создавал своего рода эмоциональный резонанс, заводя толпу, вызывая у женщин настоящее физическое желание. Однако сближаться с теми, кто так ярко реагировал на его слова, голос, само его существование, он не торопился. В ответ на все не устраивающие его предложения близости он отвечал сбивающей с толку формулой: «Моя невеста – Германия!»

Исходя из этого делаются различные выводы, подчас скандальные или фантастичные. Историки и псевдоисторики пытаются объяснить сдержанность, часто холодность Гитлера в половых вопросах самыми разными причинами – от последствий перенесенного в детстве сифилиса или полученного на фронте ранения до нетрадиционной сексуальной ориентации фюрера, его необычных привычек и предпочтений в постели. Между тем это различие между внешней «картинкой», имиджем и тем, как Гитлер вел себя не на публике, в частной жизни, вполне естественно. Все, кто был к нему достаточно близок, отмечают его выдающиеся актерские способности. Гитлер отлично умел создавать и отыгрывать образ, необходимый в ту или иную минуту. То есть перед толпой собравшихся услышать и увидеть его женщин он мог быть олицетворением сексуальности, с генералами-пруссаками – воплощением сухости, пунктуальности и решительности, в обществе солдат – старым фронтовиком, в официальной обстановке – копией собственного официального портрета. У власти в мощнейшей державе тогдашней Европы стоял талантливый актер-самоучка, способный сыграть решительно все.

При этом следует понимать, что женщин он любил. Не в том смысле, что был «ходоком» и бабником, а в самом прямом: он любил и понимал немецких фрау, знал их слабые и сильные стороны, чувствовал их желания и чаяния. Единственный тип женщины, который вызывал у него отвращение, – это женщины-агитаторы, женщины-политики – не реализовавшиеся в личной жизни, озлобленные, мужеподобные. Этот тип породили Первая мировая война вкупе с революцией. Виною всему был в первую очередь ущерб, который они нанесли мужскому населению Германии: число способных к производству потомства мужчин значительно сократилось. Как следствие, многие женщины, сублимируя сексуальную энергию, подались в политику, породив отвратительное, по мнению фюрера, в своих проявлениях явление – комиссарш, партийных активисток, революционных фанатичек. Национал-социалисты относились к ним с презрением, не считая за женщин в полном смысле этого слова. «Судьей, солдатом, рулевым государства должен быть и оставаться мужчина», – провозглашал главный партийный теоретик Альфред Розенберг. Гитлер соглашался с ним полностью. «Баба в политике вызывает у меня отвращение», – говорил он с полной убежденностью.

Он, однако, понимал, что именно женщины были и остаются той силой, которая мягко, исподволь способна преодолеть мужскую косность, подвигнуть мужчину на подвиги и деяния. Гитлер знал, что многие сторонники нацистов, такие, как, например, генерал Эрих Людендорф, находились под влиянием своих жен, без участия которых они вряд ли смогли бы добиться в жизни многого. Поэтому, несмотря на стремление сделать культуру Германии более патриархальной, отчасти даже пасторальной, Гитлер признавал за женщиной право на поступки, выбивающиеся из традиционных германских трех «К» – дети, кухня, церковь. Естественно, что ему отнюдь не нравилась эмансипация в том виде, в котором она на ту пору была представлена в Германии, однако дамские авто– и велогонки, соревнования парашютисток в Третьем рейхе отнюдь не запрещались, хотя и не получали такой поддержки и освещения, как, например, в 1920-е годы.

Вероятно, именно поэтому, хотя Гитлер и позволял себе периодически высказывания типа «если в Саксонии женщина начинает задумываться о том, зачем она появилась на свет, то это худо» или «поварешка – оружие женщины», он часто обращался к женщинам, являвшимся признанными мастерами в той или иной области. Так, главным документалистом рейха стала Лени Рифеншталь, а перестройкой зданий в районе Оберзальцбурга занималась архитектор Герда Троост. Что уж говорить о немецких актрисах той поры, многие из которых, кстати, чрезвычайно нравились Гитлеру, привлекали его.

Впрочем, официальная пропаганда НСДАП была ориентирована не на несколько выдающихся женщин, а на массу – тех, кто жил за пределами больших городов и не был подвержен отраве эмансипации, придерживался тех же морально-этических норм, что и сотню лет назад. Женщины из провинции, из германской глубинки, тоже любили Гитлера. В частности потому, что он знал, чего они хотят и о чем мечтают. «Они не стремятся на фабрики, в конторы или в парламент. Их сердцу ближе родной дом, милый муж и стайка счастливых ребятишек», – говорил Адольф Гитлер и был абсолютно прав. Большинство немок не рвались в политику или науку, не стремились сделать карьеру актрисы или кинорежиссера, прыгать с парашютом или «рассекать» по стране за рулем автомобиля. Измученные безденежьем послевоенных кризисных лет, отсутствием мужей, погибших на фронтах, они смотрели на Гитлера как на спасителя хотя бы потому, что он помог им выбраться из ужасной нужды. А уж если им доводилось видеть фюрера лично, хотя бы и издали, он становился для них идеалом мужчины, своего рода идолом. Только представьте себе: облеченный властью, столько сделавший для страны в целом и для каждой из них в частности, изысканно вежливый в разговоре и при этом ласковый в интонациях, одетый в военную форму, точь-в-точь, как покойный супруг… Немудрено, что старшее поколение немок, те, кто пережил войну и послевоенные годы, просто боготворили его. Естественно, что это отношение они передавали и поколению более младшему, что в сочетании с хорошо поставленной партийной пропагандой не могло не создать того эффекта, о котором так часто говорится в жизнеописаниях Гитлера – эффекта магнетического воздействия на женщин.

Личная жизнь Адольфа Гитлера была гораздо более скромной, чем об этом принято говорить. Мало того, можно сказать, что удачливый политик не был удачливым любовником. Если его увлечения и романы вообще приводили хоть к какому-то результату, счастья они ему не приносили, ибо завершались чаще всего трагически. В этом плане его роман с Евой Браун можно считать наиболее успешным и удачным: он принес Гитлеру хотя бы несколько лет относительного мира в душе и что-то похожее отчасти на семейное счастье.

О первом романтическом увлечении Адольфа известно немного – только то, что записал в своих воспоминаниях его венский приятель Густл Кубичек. Гитлеру страшно понравилась жительница венского предместья Штефани Янстен – высокая блондинка валькирического облика – с длинными ногами и высокой грудью. Женщина эта была старше Гитлера и отличалась, мягко говоря, вольным стилем поведения. Впрочем, это не мешало Адольфу тенью следовать за ней по улицам Вены и даже пытаться изобразить нечто вроде серенады под милым балконом. Однако Штефани так и не обратила внимания на юного обожателя, предпочитая кавалеров постарше и, честно говоря, поденежнее. Со временем страсть Адольфа сошла на нет, и он забыл о предмете своего обожания. По крайней мере, ни в воспоминаниях, ни в застольных разговорах он не упоминает ее имени. Единственная фраза, оброненная им как-то по поводу его отношения к жительницам австрийской столицы, хотя и полна ностальгией, но не содержит никаких имен: «В Вене мне довелось встречать очень красивых женщин!»

С именем Штефани Янсен, к слову сказать, частенько связывают корни гитлеровского антисемитизма, заявляя, что главным соперником Гитлера был некий богатый еврей. Насколько этот факт может быть отнесен к числу достоверных – неизвестно. Скорее всего это – очередная «утка», созданная журналистами от истории в погоне за сенсацией и повышенным гонораром.

О том, что творилось в сердце фюрера до самого начала Первой мировой, мы просто не знаем: сам он умалчивает, а воспоминаний современников об этом его периоде не осталось. Зато в годы войны, если верить коллегам историкам, с ним приключился настоящий фронтовой роман. Борис Соколов в книге «Адольф Гитлер. Жизнь под свастикой» упоминает о некой Шарлотте Лобжуа. Роман с ней пришелся на 1916–1917-й годы. «Шарлотта отличалась довольно легким поведением, – пишет автор, – мужчин и до Гитлера и после Гитлера у нее было немало. В марте 1918 года Шарлотта родила от Гитлера сына Жана Мари, которому впоследствии дала фамилию Клемана Феликса Лоре, за которого в 1922 году, уже в Париже вышла замуж. Только перед смертью, 13 сентября 1951 года, она сообщила сыну, что его отец – Адольф Гитлер».

Неизвестно, откуда была взята эта информация и насколько она достоверна. Верить или не верить этому утверждению – личное дело каждого, но имя Шарлотты упоминается в свидетельствах фронтовых товарищей Гитлера, а что до сына – то тут и вовсе могло быть всякое. По крайней мере в СМИ заявления о том, что найден очередной потомок фюрера, появляются настолько часто, что хотя бы одно из них может оказаться правдой. Хотя шансов на это, мягко говоря, немного.

Изредка пишут также о романе с некой Гретой Шмидт – военной медсестрой, но, насколько это может быть правдой, неясно. О ней не упоминает ни сам Гитлер, ни те, кто близко знал его в то время.

После войны, в Мюнхене, у Гитлера был небольшой роман с некой Марией Райтер, девушкой, фанатично преданной ему и едва вследствие этой преданности не погибшей. Познакомились они в 1925 году. Знакомство было банальнейшим: их свели собаки, которых они выгуливали в одном и том же месте. Марии тогда было 16 лет, Гитлеру 36. Пылкие речи Адольфа настолько увлекли девушку, что через некоторое время она и сама уже не могла разобраться, где заканчиваются ее чувства к Гитлеру и начинается вера в его идеи. Долгий период платонической влюбленности закончился бурным, но скоротечным романом. В Мюнхен приехала изучать медицину племянница Гитлера Ангела Раубаль. Мария сразу же получила отставку. Это было для девушки серьезным ударом: она попыталась покончить с собой, ее полумертвой вынули из петли. Впрочем, вскоре после этого она вышла замуж. Но любить Адольфа не перестала. Встречаются упоминания о том, что периодически она появлялась у Адольфа, оставаясь на ночь. Впрочем, особого развития и, как следствие, известности их роман не получил.

Гораздо более известен и уж во всяком случае документально подтвержден роман с Ангелой Раубаль. Неясно, когда родственные чувства дядюшки переросли в нечто более откровенное и пылкое, но в 1927 году, когда Гели приехала в Мюнхен, она вела себя с Гитлером чрезвычайно откровенно, нисколько не стесняясь роли его любовницы. Судя по всему, роман их к тому времени уже был в разгаре. За всю биографию Гитлера это тот период, когда можно говорить именно о любви, а не об увлечении. Юная племянница буквально скрутила Адольфа в бараний рог: он старался сопровождать ее везде, куда бы она ни отправилась, быть при ней неотлучно. Он брал ее с собой даже на совещания партийного руководства. Мало того, Раубаль удавалось то, что соратники по партии считали просто невозможным – заставить Гитлера замолчать и хотя бы на полчаса прекратить поток пропагандистски-пророческих изречений. Дело в том, что, когда он оказывался за одним столом с соратниками по партии, остановить его было почти невозможно. Но, как вспоминает личный фотограф фюрера Генрих Гофман, «если за столом была Гели, все вращалось вокруг нее и Гитлер никогда не переводил разговор на себя. Гели была волшебницей. В ее естественной манере, которая была свободна от всякого кокетства, только одним своим присутствием она создавала наилучшее настроение всей компании. Все восторгались ею».

Не обошлось, естественно, и без сцен ревности: оказалось, что Гитлер – страшный ревнивец, способный закатить скандал буквально на пустом месте. Так, в качестве повода для ревности был воспринят, скажем, легкий флирт Раубаль с его шофером – Эмилем Морисом. Надо сказать, что и без того, несмотря на дружеские чувства к шоферу, Гитлер испытывал в его присутствии приступы комплекса неполноценности. Смуглый красавчик Эмиль – полунемец-полуфранцуз – пользовался у женщин почти таким же успехом, как Адольф, прилагая к этому намного меньше усилий. К тому же Гитлер смотрел на вещи вполне реалистично и понимал, что самого его красавцем назвать нельзя. Фюрер был мускулист, но склонен к полноте, имел впалую грудь. Позвоночник – заметно искривлен, так, что плечи находились на разном уровне – правое выше левого. Не слишком высокий рост – 175 см – в сочетании с привычкой сутулиться. Зубы неровные, желтовато-коричневого оттенка. Хроническая экзема. Гитлер стеснялся своего тела, и это делало его и без того тяжелый характер практически непереносимым. Во что в результате выливались сцены ревности – страшно себе даже представить.

Ангела в ответ поступила самым логичным для юной девушки образом – вместо того, чтобы подчиниться нажиму, превратила флирт в настоящий роман с любовными письмами и тайными встречами. Дальше, впрочем, если верить ей самой, дело не пошло, однако Гитлеру хватило и этого. Эмиль Морис, тенью следовавший за ним с 1920 года, человек, обращавшийся к Гитлеру на «ты», что было по-настоящему редким явлением, был изгнан с должности личного шофера фюрера и со всех партийных постов. Генрих Гофман попробовал было на правах старого знакомого намекнуть Гитлеру, что такая политика ни к чему хорошему не приведет, но получил суровую отповедь: «Я никогда не допущу, чтобы она попала в руки какого-нибудь мошенника или авантюриста. Я люблю Гели, я мог бы даже жениться на ней». Это был один из немногих случаев, когда Гитлер заговорил об узах брака, что и вправду свидетельствует о глубине его чувств.

Но Гели не хотела смириться с тем, что дядюшка так жестко контролирует ее личную жизнь, поэтому последовала череда интрижек, последовательно разрушенных суровым влюбленным. Так, за ней пытался ухаживать Отто Штрассер, однако Гитлер, и без того недолюбливавший этого представителя левого крыла партии, устроил колоссальный скандал, после которого о продолжении романа не могло идти и речи. Штрассер эту обиду не забыл и в своих воспоминаниях выставил Гитлера не только ревнивцем, но и извращенцем. Естественно, что отношения дяди и племянницы становились все напряженнее, и о прежней идиллии уже не было и речи. Последней каплей стало намерение Гели оставить занятия медициной, ради которых она, собственно, и приехала в Мюнхен, и заняться пением. Гитлер нанял для нее двух учителей, но этого ей показалось мало, и она решила вернуться в Вену, чтобы продолжить занятия там. Естественно, ревнивый Адольф не мог допустить, чтобы его возлюбленная настолько вышла из-под контроля. Разразился скандал. Гитлер вышел из квартиры, хлопнув дверью, и уехал – в этот день ему необходимо было отправиться в очередную пропагандистскую поездку по Германии. Однако на следующий день при выезде из Нюрнберга его настигло известие о том, что Гели покончила с собой – застрелилась из пистолета, принадлежавшего Гитлеру. Следует отдать должное фюреру: он действительно спешил вернуться. Документально зафиксировано, что по дороге в Мюнхен он был оштрафован за превышение скорости. Но, когда он вернулся, Гели была уже мертва. По данным медицинской экспертизы, смерть наступила в середине предыдущего дня – 18 сентября.

Полиция пришла к выводу, что речь идет все-таки о самоубийстве, однако слухи ходили самые разные. Рудольф Гесс, скажем, считал, что Гели убили, причем сделал это кто-то из соперников Гитлера. А Отто Штрассер и вовсе обвинял Адольфа в том, что убийца – он. По крайней мере, в книге «Гитлер и я» он цитирует интригующую беседу со своим братом Паулем, состоявшуюся весной 1936 года. «Только подумать, – проворчал Пауль однажды вечером, – что Грегор однажды удержал Гитлера от самоубийства». «Когда это было?» – спросил я несколько рассеянно. Пауль замкнулся, а потом продолжал тихим голосом: «После убийства его племянницы Гели». Вот тут я завелся: «Это тебе тоже рассказал Грегор?» Пауль кивнул: «Я поклялся хранить это в секрете. Грегор провел трое суток с Адольфом, который вел себя как сумасшедший. Грегор сказал мне, что он застрелил ее во время ссоры, вероятно, не осознавая, что творит. Вскоре после убийства Гели он хотел покончить с собой, но Грегор помешал ему». Мне хотелось выяснить другие подробности. «Ты знаешь, кто был там во время убийства, и как это случилось?» – «Я ничего больше не знаю. Грегор мне ничего больше не говорил. Он рассказал мне это во время приступа глубокой депрессии, и я хранил тайну все время, пока он был жив». Дальше в беседе шла речь о том, что Гитлер остался безнаказанным лишь благодаря наличию сторонников в мюнхенской полиции и среди высоких чинов баварского правительства. Так, Франц Гюртнер, министр юстиции Баварии, поддерживал НСДАП и вполне мог распорядиться не заводить уголовного дела.

В подтверждение истинности рассказа брата Отто Штрассер приводит свидетельство некоего отца Панта – мюнхенского священника: «Это был я, кто похоронил Ангелу Раубаль. Они сделали вид, что она совершила самоубийство. Я никогда не позволил бы захоронить самоубийцу в освященной земле. Из того факта, что я похоронил ее по христианскому обычаю, вы можете сделать выводы, которые я не могу вам сообщить».

В принципе, версия Отто Штрасера может быть не столь уж и далека от истины. Дело в том, что Гитлер совершенно определенно страдал расстройством психики, свойственным для большинства бывших фронтовиков – посттравматическим стрессовым расстройством, о чем мы еще будем говорить в одной из следующих глав. Современные медики считают, что оно не минует почти 90 % участников вооруженных конфликтов, и проводят специальные реабилитационные курсы, однако в начале прошлого века ни о чем подобном не могло идти и речи. Одним из проявлений этого расстройства вполне может быть склонность к нервным срывам, чрезмерная вспыльчивость, которая в сочетании с привычкой решать все проблемы при помощи оружия приводит к самым трагическим последствиям.

Как бы то ни было, а смерть Ангелы Гитлер пережил очень тяжело. Спустя много лет после ее похорон он скажет: «В моей жизни одна только Гели внушала мне подлинную страсть. У меня никогда раньше не возникала мысль жениться на Еве Браун. Единственная женщина, с которой я мог бы связать свою жизнь супружескими узами, была Гели». Комнату Ангелы Гитлер превратил почти в святое место, в усыпальницу, запретив кому бы то ни было туда входить. Исключение делалось для служанки, которая каждый день ставила в комнату букет свежих хризантем.

Недавно в прессе появилась статья, в которой говорится о якобы найденном сыне Гитлера и Гели Раубаль. Позволю себе процитировать ее целиком:

«Сенсационная новость пришла из США: чешский журналист Владимир Фалтинек из журнала «Гром» при помощи американских и японских коллег нашел сына Адольфа Гитлера, который подтвердил факт своего происхождения официальными документами. Фалтинек заявил, что потомок Гитлера живет в Индианаполисе, штат Индиана. И кроме него этот факт могут подтвердить японский и американский журналисты. По его словам, на контакт с журналистами сын Гитлера вышел сам: устал жить почти 60 лет во лжи и страхе. Как заявил Фалтинек, они долго сомневались: не самозванец ли этот человек или, чего хуже, сумасшедший. Однако господин Вернер Герман Шмедт предъявил фотографии. С отцом. Отец и мать рядом. Есть и свидетельство о рождении.

Кроме того, Вернер официально заявил, что готов сделать анализ ДНК, чтобы доказать – он на самом деле сын Гитлера. Но для анализа, по его словам, нужны и клетки его отца. Вроде бы в Москве, в бывшем КГБ, хранится череп Гитлера. Если правительство Касьянова даст Вернеру гарантии безопасности, он готов приехать в Россию на несколько дней. При рождении мальчик получил имя Вернер Герман Шмедт, а напротив имен родителей стоят только инициалы. Отец – Г. Мать – Р. Родился он 23 февраля 1929 года в Берлине, где и жил с мамой – Гели Раубаль до 1931 года, пока она не покончила жизнь самоубийством. Потом его воспитывали многочисленные няни, в Германии и Австрии. Все оплачивал отец – Адольф Гитлер. Он навещал сына каждый месяц, иногда и чаще.

Когда родился мальчик, Гитлер не просто признал отцовство, но и при каждой встрече с сыном постоянно говорил, чтобы тот называл его только папой. Гитлер любил сына и очень боялся за него. Он сам объяснил мальчику: никто не должен знать, что тот его сын. Ребенка фюрера могли украсть или убить. Поэтому Вернеру и дали фамилию Шмедт. Когда мать умерла, Вернеру было всего два года. По официальной версии Гели Раубаль покончила жизнь самоубийством. Гитлер же объяснял ее смерть другими причинами. Мол, у нее был маниакально-депрессивный психоз. Сын и отец встречались часто. Если Гитлер мог, он оставался ночевать в том замке или доме, где жил Вернер. Мальчика ведь каждый месяц перевозили из одного места в другое в целях безопасности. Самое яркое воспоминание Вернера – подарок отца на день рождения: Гитлер на 10-летие подарил Вернеру коня, которого фюреру преподнес Муссолини. В 1940 году состоялась последняя встреча Гитлера с сыном. Отец сказал, что идет война и они несколько лет не будут видеться: «Скоро наступит тот час, когда я дам тебе все, что пожелаешь».

В 1944 году Вернера увезли во Францию. А няню и весь персонал расстреляли. Гитлер понимал, что конец близок, и хотел спасти мальчика. Семь лет Шмедт колесил по Европе. И только весной 1951 года уехал жить в США».

На самом деле при ближайшем рассмотрении эта «информация» рассыпается как карточный домик. Гели Раубаль все время была на виду, и ее беременность просто не могла остаться незамеченной. То же касается и «частых визитов Гитлера к сыну»: вряд ли его в высшей степени напряженный график позволял бы уделять столько внимания отпрыску, тем более скрывая этот факт. Судя по всему, либо господин Фалтинек, либо господин Шмедт выдумали историю от начала и до конца.

Но вернемся в начало 1930-х годов. Смерть любимой женщины отнюдь не сделала Гитлера монахом. У Адольфа был широкий круг почитательниц, общения с которыми он не прерывал несмотря ни на что. Это были дамы зрелого возраста, о сексуальных отношениях с которыми говорить затруднительно как в силу возрастного различия, так и в силу их положения в обществе и, следовательно, страха за репутацию. Однако некие куртуазные отношения их с Гитлером связывали: им нравилось покровительствовать молодому политику, появляться в свете в его обществе. Их забавляла пылкость его речей и в то же время светскость его поведения. За то, что Гитлер служил их любимой игрушкой, они платили ему не только сердечной привязанностью, но и вполне реальной помощью. Полный список имен этих покровительниц теперь уже, пожалуй, не составить, но известно, что среди них были Хелена Бекштайн – супруга чрезвычайно состоятельного владельца фабрики музыкальных инструментов, княгиня Кантакузен – жена известного мюнхенского издателя Брукмана, госпожа фон Людендорф, благодаря которой Гитлер стал вхож в военные круги, госпожа Хоффман, на квартире которой происходили конспиративные встречи гитлеровского движения, госпожа Зайдлиц, на деньги которой первоначально издавался «Фелькишер Беобахтер» – партийная газета НСДАП, и многие другие. А с невесткой культового для Гитлера композитора Рихарда Вагнера – Винифред его связывали и вовсе теплые отношения. Эта дама зрелого возраста «купилась» на обходительные манеры Гитлера и считала, что он тайно влюблен в нее. Гитлер же просто любил музыку Вагнера, а связями его невестки пользовался для того, чтобы быть принятым в высокопоставленных кругах. Тем не менее Винифред вспоминала впоследствии: «Мы с Гитлером восхищались друг другом», называла его уникальным человеком и сохранила самые теплые воспоминания о нем. Мало того, книга «Моя борьба» написана на бумаге, которую приносила Гитлеру в тюрьму именно Винифред Вагнер. Впрочем, все так и закончилось не начавшись: оба они сохранили друг о друге самые теплые воспоминания, но не более.

Одновременно с этим у Адольфа было еще несколько увлечений. Среди них называют роман с Генриеттой Гоффман – дочерью его старого приятеля и «придворного» фотографа.

Впрочем, вполне может быть и так, что романа на самом деле не было. В конце концов, на том, что все было действительно так, настаивает Отто Штрассер, автор такого количества небылиц про Гитлера, что верить стоит далеко не каждому его слову. Во-первых, речь идет все-таки о дочери старинного приятеля, по отношению к которому Гитлер испытывал пиетет. Во-вторых, Генриетта была все-таки слишком юна для него. Нет, конечно, после смерти Гели Раубаль она, видя, что сердце Гитлера свободно, добивалась его благосклонности, но безуспешно. Стараясь добиться своего, она даже распускала слухи о том, как Адольф ухаживает за ней, но не добилась ничего, кроме довольно резкого увещевания отца, завершившегося словами «даже не надейся». Закончилось все на редкость благополучно: Генриетта влюбилась в Бальдура фон Шираха – одного из самых молодых партийных функционеров, любимца Гитлера, и весной 1932 года вышла за него замуж.

Что интересно: в борьбе за благосклонность Гитлера Генриетта соперничала с Евой Браун. Впрочем, «соперничала» – это слишком громко сказано. Во-первых, обеим девушкам в тот период просто ничего не светило, если, конечно, не считать общего благорасположения Гитлера. А во-вторых, будущая госпожа фон Ширах откровенно не считала глуповатую, по ее мнению, Еву серьезной соперницей.

Между тем Ева была отнюдь не глуповата, а напротив – довольно расчетлива. То есть, конечно, когда она познакомилась с Гитлером, она была наивной экзальтированной девочкой, но цели своей добиваться умела как никто. А цель ее была очевидна – пленить немца № 1, добиться того, чтобы он обратил на нее внимание и приблизил к себе.

Впервые Адольф увидел Еву осенью 1929 года, зайдя в фотоателье Генриха Гофмана. Подрабатывавшая там Браун сразу обратила на себя его внимание. Еще бы! Молоденькая, свежая 17-летняя девушка со скромной, естественной манерой поведения. Она получила воспитание в монастыре и на ту пору еще даже ни разу не целовалась с мужчиной.

Сама она вспоминала эту встречу так: «Однажды я осталась на работе, чтобы привести в порядок некоторые бумаги. Я только поднялась на стремянку, чтобы достать папку с верхней полки, и тут вошел шеф, а с ним какой-то мужчина в возрасте с дурацкими усиками, одетый в светлое английское пальто и с большой фетровой шляпой в руке. Они сели в другом углу комнаты. Скосив глаза, чтобы не оборачиваться, я заметила, как гость смотрит на мои ноги. За день до этого я укоротила юбку и не была уверена, что сделала это хорошо, поэтому смутилась. Когда я спустилась, господин Гофман представил меня: «Господин Вольф, это наша очаровательная фрейлейн Браун… Будь любезна, принеси нам из ресторана на углу пива и ливерного паштета». Я быстро съела бутерброд, из вежливости немного выпила. Знакомый шефа буквально пожирал меня глазами и непрерывно говорил комплименты. Мы побеседовали о музыке, обсудили последний спектакль. Потом Гофман отвел меня в сторону: «Ты не догадалась, кто такой господин Вольф? Разве ты не видела его портреты?» Я смущенно покачала головой. «Да это же наш Адольф Гитлер!..»

Надо сказать, что Еву принято изображать этакой дурочкой, купившей Гитлера своей наивностью. Тем не менее глупой она не была. В большей степени это был тщательно проработанный имидж. Дело в том, что Ева была очень неплохой актрисой, причем в самом прямом смысле – она играла в театре. Другое дело, что дальше любительских спектаклей ее карьера не продвинулась, но изобразить привлекательную глупышку ей однозначно было под силу. Говорит об этом характеристика, которую ей дали ее учителя. Они, правда, в один голос называли ее ужасным ребенком, но соглашались с тем, что «с головой у нее все в порядке, она должна найти себе достойное место в жизни».

Другое дело, что до сих пор неясно, сколько в ее романе с Гитлером было расчета, сколько любви, а сколько экзальтированной привязанности к популярному политику, человеку, гипнотизировавшему своими словами, своими обещаниями всю Германию. Но что абсолютно точно – так это то, что к завоеванию Гитлера Ева подошла системно. Весь следующий день после их первой встречи она посвятила изучению фотографий фюрера, которых в ателье Гофмана было множество. Никогда не интересовавшаяся всерьез политикой девушка начала читать газеты, слушать радио, бывать на митингах НСДАП. Надо сказать, что буря эмоций вокруг Гитлера была вполне понятна. Это мы, «перекушавшие» политической активности, с раздражением и досадой смотрим на слишком велеречивых, слишком активных политиков. Гитлер вряд ли пользовался бы успехом в наше время, вряд ли привлек бы столько внимания. А на ту пору, в первой половине прошлого века, он был явлением необычным. Он не оставлял равнодушным никого. Его любили, ненавидели, им восхищались и его поносили, но равнодушных не было. Всю эту бурю эмоций Ева пропустила через себя. Немудрено, что вскоре она была по-настоящему влюблена в Адольфа, что, правда, не делало ее менее рациональной: Браун понимала, что завоевание настолько одиозной личности не будет простым.

Гитлер же, естественно, не был равнодушен к ней: хорошенькая юная девушка, преданно взирающая снизу вверх, вряд ли оставит равнодушным мужчину, если он не пуританин или не схимник. «Нет ничего прекраснее, чем воспитывать юное существо, – заявлял он, не подозревая, что юное существо уже вовсю воспитывает его самого, – девушка в 18–20 лет податлива как воск. Мужчина должен уметь наложить на нее отпечаток своей личности». Он был галантен, целовал ей руки, говорил комплименты, дарил подарки, цветы и угощал конфетами. Еве это, безусловно, нравилось. Она продолжала наступление, стараясь соответствовать представлениям Гитлера о женской красоте: чтобы казаться чуть-чуть повыше – она была девушкой миниатюрной, всего 164 сантиметров роста, – она стала носить туфли на каблуке, пыталась придать большую пышность бюсту. При этом, понимая, что предмет ее обожания не слишком жалует умных женщин, она, неплохо образованная и вряд ли уступающая Адольфу в эрудиции, изображала дурочку, точно следуя его фразе: «Гениальный человек должен выбирать себе в жены глуповатых женщин. Представьте, если бы я имел женщину, которая указывала мне в моей работе!» Игра идет не на шутку. Гитлер увлекается ей все больше, становится все более галантен и мил в общении, но определенной границы не переходит: в это время у него в самом расцвете сложный роман с Гели Раубаль. Поэтому он, конечно, заботится о ней, следит, чтобы у нее хорошо шли дела на службе, охотно встречается, но дальше этого дело не идет. Гитлер играет на рояле, разговаривает на отвлеченные темы, рассказывает о себе, о том, каким он видит будущее, касается вопросов мистики, что было в ту пору модно, однако при этом соблюдает этикет и остается корректен донельзя.

Когда роман с Гели трагически завершился, Ева сделала следующий ход. Надо сказать, ход на редкость грамотный и продуманный. Вряд ли на него была бы способна девочка-дурочка, какой Браун любят рисовать гитлеровские биографы. Поняв, что для Адольфа значила его юная племянница, Ева резко меняет имидж, начав играть «под Гели». Она изменила даже походку, не говоря уже о манере одеваться, прическе и косметике. Ее задачей стало как можно достовернее изобразить улучшенную версию погибшей возлюбленной. И Гитлер, как и следовало ожидать, клюнул на умело заброшенную приманку. Впрочем, не сразу.

Дело в том, что это время было периодом небывалой политической активности Гитлера. Он ездил по стране, вербуя сторонников, стараясь, используя присущее ему ораторское искусство, произвести впечатление на возможно большее число немцев. Честно говоря, ему все чаще становилось вовсе не до женщин – только бы добраться до постели в конце трудного, выматывающего дня. Ева, судя по всему, поняла это в таком ключе, что Гитлер охладел к ней, и постаралась сделать все возможное, чтобы вновь привлечь его внимание. Для этого она пишет ему прощальное письмо и инсценирует самоубийство. Нужно сказать, что для этого девушке, вероятно, понадобилось все ее мужество. Инсценировка инсценировкой, а все равно оставался шанс, что она убьет себя по-настоящему.

Говорят и пишут, правда, что самоубийство вовсе не было инсценировано, однако в это как-то не верится. Дело в том, что в начале века у девушек, стремящихся покончить с собой, как-то больше в ходу был яд. Ева же попыталась застрелиться из револьвера. Похоже на то, что, раз начав играть Гели, она решила пойти до конца и привлечь внимание Гитлера, изобразив точно такое же самоубийство. Гитлер среагировал адекватно, именно так, как рассчитывала хитроумная барышня, и примчался с другого конца Германии с утешениями и огромным букетом цветов.

Впрочем, судя по всему, его тоже до последнего терзал червь сомнения: он подробно расспросил врача о том, не могло ли это быть инсценировкой. Но врач заверил Адольфа, что Ева стрелялась всерьез и только волею случая пуля прошла мимо. После этого Гитлер уже не сопротивлялся. В беседе с Генрихом Гофманом через несколько дней он уже утверждает, что Ева, бесспорно, сделала это из любви к нему. Роман разгорелся не на шутку.

Впрочем, цель Евы еще далеко не была достигнута. Во-первых, Гитлер по-прежнему придерживался позиции «Моя невеста – Германия». В то время он говорил:

«По сравнению с миром женщины мир мужчины гораздо обширнее. Мужчина – весь во власти долга, он лишь иногда возвращается мыслью к женщине. Мир женщины – это мужчина! Обо всем остальном она думает только время от времени. Зато женщина может любить гораздо сильнее, чем мужчина. Интеллект в ее жизни не играет никакой роли. Моя мать, например, сильно проигрывала по сравнению с дамами-интеллектуалками. Но она жила ради мужа и детей, она подарила немецкому народу великого сына! Счастье некоторых государственных деятелей, что они не женаты: иначе произошла бы катастрофа. Мужчина – раб своих мыслей. Над ним властвуют долг и обязанность! Иногда он должен сказать: «Какое мне дело до жены, какое мне дело до ребенка!» Представьте, что муж – весь во власти своих мыслей, а жена в это время ноет: «Тебя нет со мной…» Меня, например, жена постоянно встречала бы упреками: «А я?..» К тому же очень мучительно подчиняться воле жены. У меня было бы угрюмое помятое лицо – и я бы перестал выполнять свои супружеские обязанности. Не думаю, что такой человек, как я, когда-нибудь женится».

Было еще и второе. А именно – в самый разгар романа с Евой Гитлера настигает еще одно серьезное увлечение – Юнита Валькирия Митфорд. Виною всему – пристрастие Гитлера к Англии и второе имя молодой женщины. Молодая аристократка придерживалась крайне правых взглядов, и, когда, приехав в Германию, ей довелось познакомиться с Гитлером, она пришла от него в полный восторг. Гитлер тоже относился к ней с глубочайшей симпатией. Мало того что она была английской аристократкой из старинного рода, мало тог, что само имя Валькирия не могло не привлечь внимания фюрера, так еще и внешность ее вполне соответствовала самым строгим канонам арийской расы. Высокая, почти на голову выше многих «истинных арийцев» – соратников Гитлера по партии, со светло-русыми волосами и голубыми глазами, обладающая развитыми крупными формами, Юнита произвела на Адольфа благоприятнейшее впечатление. «Кто же воплощает в себе прототип германской женщины?» – несколько удивленно спросил он у Альберта Шпеера после первой встречи с англичанкой. Шпеер же откровенно забавлялся, наблюдая, как аристократка буквально пожирает Гитлера влюбленными глазами.

Увлечение Юнитой едва не стоило Гитлеру жизни Евы Браун. Узнав, что у ее возлюбленного появилась новая пассия, молодая женщина, измученная его постоянным отсутствием и тем, сколь мало он ей оказывает внимания, погружаясь в свои политические дела, решает покончить с собой. На этот раз – всерьез. «Как деликатно сообщила госпожа Гофман, он нашел мне замену, – записывает Ева в дневнике в последних числах мая 1935 года. – Ее зовут Валькирия, и выглядит она весьма аппетитно». И дальше: «Только что отослала ему решающее для меня письмо. Посчитает ли он его важным? Ну, посмотрим. Боже мой, я боюсь, что он сегодня не даст ответа. Если бы хотя бы один человек мне помог, все это не было бы таким ужасным и безнадежным. Может быть, мое письмо дошло до него в неподходящее время. Может быть, мне не надо было писать. Как бы то ни было, неизвестность переносить ужаснее, чем внезапный конец. Я решила принять 35 пилюль, это должно быть смертельно. Если бы он хотя бы попросил позвонить». Спасла ее старшая сестра, совершенно случайно зашедшая в гости. Она вызвала врача и позаботилась о том, чтобы о произошедшем как можно скорее сообщили Гитлеру. Сложно измерить меру его раскаяния, но факт остается фактом: с этих пор он каждый день находил время для того, чтобы позвонить Браун или написать ей несколько строк.

Увлечение Юнитой между тем продолжалось. Сомнительно, что оно вылилось во что бы то ни было серьезное. Во всяком случае, говорить о любовной связи немецкого диктатора и английской аристократки – значит выдумывать очередную легенду. Впрочем, леди Митфорд была, что называется, девушкой без комплексов, хотя и склонной к истерии и несколько «трагедийному» восприятию жизни, так что с уверенностью никто ничего не скажет. Но вот что точно – так это то, что Гитлер как мог «распускал хвост» перед англичанкой, демонстрируя ей достижения своего режима, и использовал ее восхищение в пропагандистских целях. За семь лет знакомства с Гитлером юная леди стала убежденной национал-социалисткой и антисемиткой. Ее статьи антисемитского содержания вполне могут поспорить в резкости с текстами Юлиуса Штрайхера, а речи, произносимые на партийных митингах, которые она посещала в качестве почетной гостьи, проникнуты восхищением тем, что происходит в Германии. Забавно, что несмотря на это приближенные Гитлера не доверяли Валькирии, считая ее английской шпионкой. Вслух это, однако, не произносилось, ибо могло вызвать яростный гнев фюрера.

Однако вскоре все закончилось. 3 сентября 1939 года британский посол сообщил немецкому правительству об объявлении войны. Для Юниты это было настоящей трагедией: дело в том, что, являясь ярой приверженкой гитлеровских идей, она оставалась патриоткой своей страны. Самой горячей мечтой ее было установить режим, подобный гитлеровскому, у себя на родине, но войны Германии с Англией она пережить не могла. Вложив в конверт прощальное письмо, фото Гитлера и подаренный им партийный значок, она отправляется в Английский сад в Мюнхене и пускает себе пулю в висок. Попытка самоубийства была решительной и неудачной лишь отчасти. Не сумев покончить с собой именно в тот день, леди Митфорд здорово сократила свой срок земного существования. В 1948 году она умерла от последствий этого выстрела: ни один врач не взялся извлечь застрявшую у нее в голове пулю.

Гитлер попытался наладить отношения, приехал к Юните в больницу с огромным букетом цветов и вернул ей партийный значок. Женщина буквально бьется в истерике. Партийный значок она проглатывает. Гитлер слегка озадачен. Он, конечно, привык иметь дело с барышнями экзальтированными и истеричными, но не настолько же! «Гофман, я начинаю бояться!» – говорит он приятелю, выйдя из палаты. Через несколько дней, еще не оправившись толком от ранения и от истерики, Митфорд уехала в Англию. Там ее жизнь была, как уже говорилось, недолгой, но отнюдь не легкой: на протяжении всех лет, что ей оставалось прожить, за ней оставалась дурная слава женщины, общавшейся с «врагами короля». Однако, несмотря ни на что, она до последнего часа оставалась преданной почитательницей Гитлера.

Еве после того, как Юнита исчезла с горизонта, стало жить гораздо легче, однако она находила новые поводы для ревности, хотя и не с такими печальными для себя последствиями. Гитлер флиртовал со знаменитыми актрисами – Ольгой Чеховой, Лили Дагобер, оказывал знаки внимания массе женщин. Впрочем, как он объяснял это Еве, делалось это для того, чтобы просто повысить его авторитет, добавить светскости имиджу. Судя по всему, если Адольф и обманывал влюбленную в него женщину, то ненамного. Он, разумеется, получал огромное удовольствие от «букета» прекрасных дам, но удовольствие чисто эстетическое. Разумеется, Ева хотела от него ребенка. Мало того, тема эта, судя по всему, поднималась не один раз. Но Гитлер был однозначно против и предпринимал меры, чтобы досадных случайностей не произошло. По крайней мере, прислуга удивлялась огромному количеству противозачаточных средств в аптечке Евы. Свою решимость он обосновывал просто: «Из меня вышел бы плохой отец семейства. И вообще потомки гениев редко наследуют их выдающиеся качества».

Ближайшее окружение Гитлера Еву откровенно недолюбливало. Судя по всему, в первую очередь из своеобразной ревности. Гитлер, стремясь как-то смягчить эту ситуацию, старался выдерживать в публичном общении с Евой некоторую дистанцию. Так, скажем, она почти никогда не ездила вместе с правительственной колонной, сопровождавшей его, а приезжала отдельно, чуть позже, в компании его секретарш. На людях она обращалась к возлюбленному «мой фюрер» и никак иначе. Впрочем, со временем обращение это вкупе с общением на «ты» стало чем-то гораздо большим, чем формальным именованием. По крайней мере, ревнивцы из гитлеровского окружения видели в нем даже некий сексуальный подтекст.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.