ГЛАВА 13. ПОЕЗДКА В ПЕТРОГРАД. СМЕРТЬ МАВРИКИЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА И АЛЕШИ

ГЛАВА 13. ПОЕЗДКА В ПЕТРОГРАД. СМЕРТЬ МАВРИКИЯ АЛЕКСАНДРОВИЧА И АЛЕШИ

В крестные отцы Алеше я выбрала Розанова. Мы переписывались. Откормив Алешу, я поехала в Петроград -отдохнуть. Остановилась у старшей сестры Сережи, Анны Яковлевны Трупчанской.

С Розановым мы не виделись два с половиной года. Встречаемся как родные. В его кабинете беседа нескончаема. Его умиленное лицо, старческая гордость, что к нему, шестидесятидвухлетнему, приехала я, двадцати трех лет! Революция, война, его старость и юность моя – все смешалось.

– Ты – моя весна! – говорит он смеясь и хочет непременно со мной сняться на память, и мы идем к фотографу, но, когда карточки готовы, я ему на них кажусь непохожей.

– Я с тобой как молодой… – удивляется он.

– Вам потому так и хорошо со мной, – отвечаю я, – что я вам товарищ и спутник, и когда мы бродим по улицам -разве вы не чувствуете, что мы как два бурша – старый и молодой, два – мастеровых из гофмановских сказок?

Бродили, говорили о всех переменах в стране. Тогда возлагали большие надежды на Временное правительство -может быть, накормят страну? Но мне надо возвращаться к моим сыновьям, а у Марины – две дочки, как жизнь летит, нам уже двадцать пять и двадцать три года!

Розанов едет проводить меня на вокзал. Мы берем билет. Солдатами забиты поезда. Он волнуется, как я поеду одна. Я езжу одна с шестнадцати лет, я ничего не боюсь. Но Розанов трогательно, как отец, поручает меня кондукторше, поясняя, что «не от мира сего» и чтобы меня никто не обидел…

Тогда же на прощанье он рассказывал мне: «Ася, я для твоего ума исходил вчера пол-Петрограда, ища у букинистов и у друзей первую мою философскую книгу «о понимании» -так я хотел тебе ее подарить, но ее не нашлось – нигде»…

Еще в 1916 году вернулся из Франции Макс Волошин. В руне головы и бороды – серые нити.

Маврикий требует, чтобы я собралась с детьми в Крым, к Максу, – поправиться после кормления и работы по дому. Я истощена, я худа. Он мечтает взять отпуск и хоть на две недели приехать и самому туда. В Коктебель скоро начнут съезжаться на лето.

Я списалась с Пра, собираюсь. В те дни свиделись мой второй сын Алеша и вторая дочь Марины Ирина. Ему было одиннадцать месяцев, ей – шесть недель.

15 мая я уехала с детьми в Феодосию.

Мне трудно писать о том тяжелом для меня времени.

24 мая 1917 года на зов Марининой телеграммы я выехала из Феодосии в Москву к опасно заболевшему Маврикию -гнойный аппендицит. Но на московском вокзале узнала от Марины, что его накануне похоронили. Он умер по вине врачей, не сделавших ему операции: гной прорвался в брюшину… Марина не оставляла меня.

От могилы его я поехала назад в Феодосию, к оставленным У художника Н. И. Хрустачева детям, и перебралась в Коктебель. Там у Пра и Макса 18 июля 1917 года умер в пять дней от дизентерии Алеша. Макс был со мной неотступно.

Вскоре заболел Андрюша. Приехал на мою телеграмму Борис. Привез мне последнюю тысячу, оставшуюся у матери. Я ее не взяла, разумеется, провожая его к новой семье, к Марии Ивановне, когда кризис болезни Андрюши прошел. Но болезнь Андрюши длилась. «Ася, – писала Марина, – ты идешь сейчас через пустыню. Ее надо пройти, ты пройдешь. Сделаю все, чтобы приехать к тебе, может быть, поселюсь тоже с детьми на зиму в Феодосии. Жди меня. Тыдолжна жить».

Они приехала, побыла со мной. Уехала навстречу свиданью с Сережей к детям в Москву. События нас разделили на три с половиной года.