30 сентября – Василий КАЧАЛОВ
30 сентября – Василий КАЧАЛОВ
Этот гениальный актер относился к славной плеяде первых мхатовцев, считался одним из лучших реалистичных русских актеров. Став знаменитым еще до революции, он и после нее не уехал из страны, а принял советскую власть и продолжил свое служение народу.
Василий Шверубович (псевдоним Качалов он возьмет себе чуть позже) родился 30 января 1875 года (по старому стилю) в городе Вильно в семье священнослужителя: его отец Иоанн Шверубович был настоятелем вильненской церкви. В семье росли несколько детей (три сына и две дочери), и Василий среди них был самым младшим и самым любимым. Отец мечтал, чтобы его сыновья пошли по его стопам и положили жизни свои на служение церкви, но мечтам этим не суждено было сбыться: все сыновья избрали иные пути. Старший сын, Анастасий, стал оперным певцом, средний, Эразм, посвятил себя армии – стал кавалеристом, а Василий выбрал театр.
Любовь к искусству пришла к Василию через старшего брата, который мечтал стать оперным певцом. Василий тоже любил оперу, однако еще больше ему нравился драматический театр. Спектакли заезжих театров, которые часто приезжали в Вильно, Василий смотрел по многу раз, а в гимназии, где учился, посещал драматический кружок. Роли в драмкружке он играл разные: Гамлета, Отелло, Хлестакова, Подколесина. Его талант настолько ярок, что Качалов становится кумиром сверстников на родной Большой улице и лучшего в Вильно сквера, где проходят его сценические опыты, под названием «Телятник».
Как гласит легенда, «крестным отцом» Качалова в искусстве был знаменитый актер Павел Орленев. Однажды он гастролировал в Вильно, но забыл захватить с собой один из сценических костюмов. Причем это досадное недоразумение обнаружилось буквально за пару часов до спектакля, когда времени на то, чтобы найти что-то подходящее, почти не оставалось. И выручил Орленева именно Качалов, который одолжил похожий костюм у своего приятеля, который жил в доме напротив театра. Орленев в знак благодарности за этот благородный поступок устроил Качалову прослушивание. И был буквально потрясен талантом юноши (Качалову в ту пору шел 15-й год). По словам самого Орленева: «Когда он замолчал, я бросился ему на шею и сказал: „Вы просите у меня совета, поступить ли вам в драматическую школу. Да вы сам – школа! Вы учиться никуда не ходите. Вас только испортят. Поступайте прямо на сцену – страдайте и работайте“.
Летом 1893 года Качалов закончил гимназию и отправился в Петербург. Но совсем не для того, чтобы стать артистом. Несмотря на восторженные отзывы Орленева и других известных театралов, сам Качалов все еще сомневался в своем актерском таланте и решил прежде попытать счастья на ином поприще – поступил на юридический факультет столичного университета. На втором курсе он попал в театральный кружок, которым руководил артист Александринского театра Владимир Давыдов. Именно он, по существу, оказался первым, кто по-настоящему, профессионально стал обучать любителя Качалова актерскому мастерству. Это обучение очень скоро дало свои плоды. В ноябре 1895 года Качалов сыграл роль Несчастливцева в «Лесе» Островского и заработал первый успех. О нем заговорили в театральных кругах, о нем стали писать в газетах, у него начало появляться имя.
Слава Качалова росла день ото дня. Как-то летом, в каникулы, он нанялся играть в любительский театр в дачном местечке Стрельна под Петербургом. Но его заприметили руководители другого театра – из дачного поселка Мартышкино – и уговорили сыграть несколько спектаклей у них. При этом пообещали платить Качалову приличные для студента деньги – три рубля за выступление. Но едва Качалов стал выступать, как народ, прослышавший о талантливом актере, повалил в театр, и гонорар Качалова вырос многократно – до пятнадцати рублей. Это был настоящий рекорд, поскольку эта сумма была равна сбору всей стрельнинской труппы. Надо отдать должное Качалову, но он не зазнался после такого успеха: на полученные деньги покупал своим коллегам водку и модные тогда воротнички из целлулоида – «Монополь». В те дни многим, кто видел Качалова на сцене, казалось, что вскорости его ждет ослепительная слава в любом из столичных театров столицы. Увы, но вышло несколько иначе.
В 1896 году Качалов был принят в труппу Театра Суворина и там… абсолютно потерялся. Волею режиссера он играл третьестепенных, неприметных персонажей без имени и лица. И все, кто видел Качалова на студенческой сцене, теперь не могли поверить, что это один и тот же человек – таким невыразительным выглядел на сцене Суворинского театра их недавний кумир. Эта ситуация угнетала Качалова. Чтобы как-то заглушить боль и тоску от происходящего, он кидается в омут пьяных кутежей и случайных увлечений. Как писал биограф актера А. Таланов: «Беззаботная актерская братия увлекала на частые трактирные кутежи и утехи. Бездарные неопределенные личности, называвшие себя жрецами чистого искусства, отнимали время на пустопорожние словопрения о мнимых проблемах. Немало талантливых людей погубила богема. Неотвратимо засасывала она людей, лишенных силы воли, чтобы вырваться из ее омута…»
К счастью, у Качалова сила воли была, и он сумел вовремя одуматься. 21-летний молодой актер нашел в себе силы совершить решительный шаг: он покинул столицу, университет, Театр Суворина и три года работал в глубинке, в провинциальных театрах России.
В 1900 году Качалов работал в Казани у известного антрепренера М. Бородая. И слава вновь вернулась к молодому актеру. Эта слава перешагнула пределы города и достигла Москвы. Как итог: вскоре на имя Качалова пришла телеграмма от Владимира Немировича-Данченко с предложением перейти в труппу Художественного театра. Любой другой актер при получении подобной депеши, не раздумывая ни секунды, бросился бы на зов, не ставя никаких условий. Но Качалов был не такой человек. Он отбивает ответную телеграмму: «Согласен. Условие: в месяц 250 рублей».
Когда в МХТ получили этот ответ, там произошел шок. Таких денег, которые требовал себе молодой артист, не имели даже звезды Художественного: например, оклад ведущих актеров Всеволода Мейерхольда и Ольги Книппер составлял 100 рублей, а актер Иван Москвин, блестяще игравший царя Федора Иоанновича, получал 75 рублей. А тут – сразу 250!
Десять дней руководители МХТ Константин Станиславский и Владимир Немирович-Данченко не давали ответа на «ультиматум» Качалова. Думали, возмущались. Наконец в Казань полетела телеграмма, текст которой сразил всех, в том числе и Качалова: «Согласны двести. Выезжайте». Так Качалов попал в Художественный театр. Однако начало его работы в нем было более чем удручающим.
Прежде чем быть зачисленным в труппу МХТ, Качалову предстояло пройти экзамен – показаться в двух картинах «Смерти Ивана Грозного». Этот просмотр состоялся 6 марта 1900 года. На него собралась вся труппа МХТ, которая воочию хотела посмотреть на редкий экземпляр – «двухсотрублевого» артиста. На репетициях, по традиции провинциального театра, Качалов только условно, почти шепотом повторял слова роли, чтобы потом на спектакле по-настоящему «заиграть». Но «по-настоящему» не получилось. Спектакль выявил полный провал новоявленного актера: он играл растерянно, напыщенно, бестолково. Убежав за кулисы, Качалов стоял там, потрясенный собственным провалом, и не знал, что делать. Там его нашел Станиславский. Сказав для начала несколько дежурных успокоительных фраз, Константин Сергеевич затем произнес: «Вам предстоит ужасная работа над самим собой. Я даже не знаю, сумею ли объяснить вам, какая именно».
После провального экзамена Качалову доверили роль Мороза в «Снегурочке». Но он и с ней не справился. Его перестали вызывать на репетиции, в общем, поставили на нем крест. И вновь, как это уже было неоднократно, беда не сломила воли Качалова, а заставила его мобилизоваться. И первое, с чего начал, – стал приходить на репетиции «Снегурочки» самостоятельно и высиживал их до конца, мысленно проговаривая все роли. На ввод в спектакль не надеялся, но все равно приходил. И случилось чудо. Роль Берендея никак не шла у двух актеров (одним из них был сам Станиславский), и Константин Сергеевич внезапно предложил ввестись Качалову. Роль надо было выучить за одну ночь, поскольку назавтра театру предстояло уезжать с гастролями в Крым. И Качалов совершил невозможное – выучил роль Берендея назубок. И утром следующего дня сыграл ее так, что Станиславский расплакался от счастья. И Качалова взяли на гастроли.
Свою единственную на всю жизнь любовь Качалов встретил в Казани, когда работал у Бородая. Это была молодая актриса того же театра Нина Литовцева, игравшая в амплуа драматической инженю. Роман с ней начался у Качалова вскоре после его поступления в Казанский театр, однако играть свадьбу молодые не спешили – работа отнимала много сил, да и своего угла у них тогда еще не было. А потом и вовсе стало не до этого – Качалов отправился покорять Москву. Как мы знаем, покорить ее с первого захода не получилось. Когда Литовцева узнала о провале своего возлюбленного, она немедленно примчалась в Москву, чтобы поддержать его своим присутствием. Во многом именно эта поддержка со стороны любимого человека помогла Качалову не сломаться под ударами судьбы. И свой триумф в роли Берендея он посвятил Нине. Некоторое время спустя молодые поженились, у них родился сын Вадим.
Прошло всего лишь немного времени после того, как Качалов был зачислен в основной состав МХТ, и его талант раскрылся во всю свою ширину и мощь. Он стал одним из самых популярных актеров Художественного театра и играл ведущие роли. Главными вехами на этом пути стали роли Тузенбаха в «Трех сестрах», Барона в «На дне», Чацкого в «Горе от ума», наконец, Гамлета. Слава Качалова была настолько большой, что в 1906 году ему предложили перейти в ведущий театр страны – в Александринский, посулив все мыслимые блага: главные роли, солидный оклад и хорошее жилье. Но Качалов отказывается от заманчивого предложения, причем движет им не только нежелание поставить в сложное положение коллег по Художественному театру, а… неверие в собственные силы. Но это неверие в свой талант происходило не от внешних причин, а от безмерной требовательности художника к себе. Ни малейших поблажек в своем творчестве – неизменный качаловский закон.
Октябрьскую революцию 1917 года Качалов встретил с воодушевлением. И иначе быть не могло, поскольку революционные идеи завладели Качаловым еще задолго до этого. Да и могло ли быть иначе – ведь Качалов работал в МХТ, основатели которого во главу угла своего творчества ставили прежде всего вопрос идейности. «Мы очень отстали от идей свободы, в смысле сочувствия страданиям человечества», – писал в начале века Немирович-Данченко.
В начале 1903 года Качалов близко сошелся с видным большевиком Николаем Бауманом, и тот одно время скрывался от жандармских ищеек именно на квартире Качалова. Когда об этом стало известно полиции, на Качалова было заведено особое дело под номером 722. За актером было установлено негласное наблюдение, его почта перлюстрировалась. Но Качалова это не испугало. И он не раз выступал на так называемых благотворительных концертах для сбора средств в партийную кассу. Однажды он даже ухитрился дать такой концерт в зале Благородного собрания. Поэтому в донесениях полицейских чиновников Качалов проходил как политически неблагонадежный.
Вскоре после революции взгляды Качалова на происходящие события несколько изменились. И когда началась Гражданская война, он уже не мог однозначно сказать про себя, что он убежденный сторонник революционной доктрины. Отсюда и его скитания.
В 1919 году труппа Художественного театра раскололась: одна часть осталась в Москве, другая отправилась на гастроли в Харьков (в последнюю входил и Качалов). Харьков тогда был «красным», но длилось это недолго – спустя несколько дней город заняли отряды белогвардейцев. И Качалову с товарищами уже пришлось выступать перед ними (этот эпизод показан в телефильме «Адъютант его превосходительства»). А когда город вновь перешел в руки красных, мхатовцев там уже не было – они предпочли покинуть Харьков вместе с белыми. Начались скитания труппы по южным городам, а потом театр оказался за границей – сначала в Болгарии, потом в Чехословакии, Дании, Швеции.
Три года мхатовцы жили вдали от родины, пока наконец не приняли решение вернуться в Москву и воссоединиться с коллегами. Случилось это в 1922 году. А три года спустя судьба свела Качалова с Сергеем Есениным. До этого оба знали друг о друге только понаслышке, но это не мешало одному восторгаться талантом другого. Например, Качалов с удовольствием читал стихи Есенина со сцены, причем как в России, так и за границей. И вот теперь они познакомились лично – дома у Качалова. Результатом этой встречи стало известное стихотворение Есенина «Собаке Качалова» (у великого актера в доме всегда жили животные, а в тот приход Есенина там обитала овчарка Джимми). Эти стихи теперь известны каждому:
Дай, Джим, на счастье лапу мне,
Такую лапу не видал я сроду.
Давай с тобой полаем при луне
На тихую бесшумную погоду.
К сожалению, конец у этой истории получился печальный. Спустя несколько месяцев после появления на свет этого стихотворения Есенин покончил с собой. А еще через пару лет Качалов вынужден был отдать Джима другим людям, поскольку пес совсем отбился от рук: стал набрасываться на домашних, а однажды даже укусил своего хозяина. Но без собаки Качалов все равно не остался – завел себе потом другую, но уже не овчарку, а пуделя, которые всегда отличались веселым нравом и большим интеллектом.
Что бы ни говорили, но советская власть умела привечать свои таланты. Если те, конечно, эту власть поддерживали. Качалов советскую власть принял, и хотя ярым глашатаем ее никогда не был и даже в партию не вступил, однако власть делала все возможное, чтобы приблизить к себе великого человека, хотя бы посредством разного рода наград и высоких званий. В 1927 году, к 10-летию Октябрьской революции, Качалову было присвоено звание народного артиста республики. Восемь лет спустя актер был награжден орденом Трудового Красного Знамени. Наконец, в 1936 году он получил звание народного артиста СССР, а год спустя – орден Ленина.
Качалова обожал Сталин (ярый мхатовец) и лично следил за тем, чтобы актер ни в чем не был притесняем и обижен. И когда вскоре после войны вождь узнал, что у Качалова вновь появились серьезные проблемы со здоровьем, он распорядился, чтобы врачи сделали все возможное, чтобы актер выздоровел. Увы, но даже приказ всемогущего вождя не смог изменить ситуацию – чуда не случилось. У Качалова был обнаружен рак легкого, и трагический исход был неизбежен.
В феврале 1940 года Качалову исполнилось 65 лет, и власть не оставила эту дату без внимания. Торжества были пышными. Юбиляр в тот день получил сотни поздравительных телеграмм, выслушал много поздравлений, просмотрел бесчисленные статьи в газетах и журналах. А на следующий день после торжеств слег на больничную койку. Как признавался другу сам Качалов: «Мой юбилей меня очень утомил, и, кроме грусти на душе, от него ничего не осталось – я так ясно чувствовал, что это юбилейное чествование – последняя генеральная репетиция того спектакля – похорон, которого недолго ждать, того окончательного „итога“, перед которым этот юбилейный „итог“ был предпоследним. Очень я почувствовал на этом юбилее свою конченость…»
К счастью, судьба оказалась благосклонна к Качалову – этот «итог», о котором с грустью говорил актер, наступил не тогда, в 40-м, а восемь лет спустя. И Качалов еще успел многое увидеть и пережить: нападение на страну фашистских орд, первые горькие поражения Красной Армии, затем ее победы и взятие Берлина. И только после победы здоровье актера начало стремительно сдавать.
В сентябре 1947 г. Качалов лег в «Кремлевку». И живым оттуда уже не вышел. Великий актер скончался внезапно 30 сентября от кровоизлияния в легких. Буквально за несколько дней до смерти, когда Качалова в больнице навестила его жена, он сказал ей на прощание одну-единственную фразу: «Любопытства нет, но и страха нет тоже».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.