На государевой службе

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

На государевой службе

Так уж случилось, что в России за Яковом Вилимовичем Брюсом прочно закрепилась слава чернокнижника, «колдуна с Сухаревой башни», астролога и алхимика, обладающего неким тайным знанием. Однако, несмотря на все эти «титулы», имя Брюса неизменно произносилось и произносится с уважением. Не только нам, отстоящим от петровского времени на многие поколения, Яков Брюс представляется человеком-загадкой. Его современники тоже чувствовали, что это неординарная личность, непохожая на других соратников Петра. Действительно, в отличие от ряда новоиспеченных вельмож, сочинявших свои родословные и доказывавших свое родство с августейшими предками из Европы или Азии, Брюс был самым настоящим «выезжим» потомком шотландских королей. Благодаря тому, что в его жилах текла королевская кровь, он никогда не страдал комплексом человека, попавшего «из грязи в князи». Ему было присуще внутреннее благородство, не позволявшее идти на сделки с совестью.

В то время как некоторые представители знатных и незнатных родов, волею судьбы оказавшиеся у кормила власти, не могли похвастаться элементарной грамотностью, Брюс был европейски образованным человеком, знавшим несколько языков. Тогда как большинство попутчиков Петра I поддерживали царя в его реформаторской деятельности, не задумываясь о ее глубинном значении и лишь увлекшись ею как азартной игрой, Яков Вилимович всецело понимал смысл приближения России к европейскому миру, поскольку сам был генетическим носителем черт европейского устройства. В противоположность многим российским сановникам, не брезговавшим запускать руку в государеву казну и брать взятки, этот шотландец не был мздоимцем и казнокрадом. Отчасти причиной тому было все то же королевское происхождение, а отчасти – строгий надзор за иноземцами, находившимися в русской службе. То, что могло сойти с рук россиянину, способно было погубить «немца».

Будучи иноземцем, иноверцем, Брюс тем не менее чувствовал себя человеком России. Свято помня о своих шотландских корнях и тщательно изучая английскую генеалогию, он, однако, не мыслил себя вне службы русскому царю и не пытался вернуться на свою историческую родину. Кто знает, переживи семейство Брюсов кромвелевское лихолетье в Англии, туманный Альбион мог бы гордиться великим ученым Якобом Даниэлем Брюсом, поскольку для его научных занятий в Англии условий было куда больше, чем в России. Но, по счастливому стечению обстоятельств, Россия стала родиной русского шотландца, внесшего большой вклад в петровские преобразования. Попробуем же увидеть, кем был в реальности наш герой.

Дальние предки Якова Вилимовича Брюса были августейшими особами. Роберт I Брюс правил в Шотландии в 1306–1329 годах, Эдуард Брюс был королем Ирландии в 1316–1318 годах. Их ближайшие потомки носили титулы лордов Клокмэннэн. Во времена Кромвеля одному из продолжателей знатного рода, Вилиму Брюсу, пришлось покинуть родину и попытать счастья в России. В числе других иноземцев, надеявшихся сделать себе карьеру на русской службе, Вилим Брюс в 1647 году прибывает в русское государство и получает чин полковника. Россия в то время не вела крупных военных действий. Поэтому многие вновь прибывшие иноземные офицеры не могли проявить себя на командном поприще и записывались рядовыми воинами, чтобы получать сносное жалованье. Только к началу войны России с Речью Посполитой в 1654 году Вилим Брюс смог принять участие в боях в чине полковника. Более десяти лет он командовал полком в Пскове. За заслуги перед российской короной был произведен царем Алексеем Михайловичем в генерал-майоры. Во время службы в Пскове у него родились два сына: в 1668 году – Роберт, а в 1670-м – Якоб. Позже их стали называть на русский манер – Романом и Яковом.

В 1680 году Вилима Брюса не стало. Спустя три года оба брата были записаны в царские потешные полки. Принять участие в настоящем военном походе Якову Брюсу пришлось в 1687 году во время Крымской кампании. Он был в ранге прапорщика солдатского строя. В 1689 году Яков разделил участь воинов второго Крымского похода, что, однако, не помешало ему быть щедро вознагражденным правительницей Софьей Алексеевной.

Переломной вехой в жизни Я. В. Брюса стал 1689 год, когда он в споре царевны Софьи и Петра за корону принял сторону последнего и прибыл вместе с другими воинами в Троице-Сергиев монастырь. Это и оказало решающее влияние на его дальнейшую судьбу: в 1694 году Брюс в чине поручика армии потешного генералиссимуса Ф. Ю. Ромодановского учавствовал в Кожуховских маневрах, а в следующем году отправился в первый Азовский поход, закончившийся, как известно, неудачей. В мае 1696 года Брюс вторично оказался у стен Азова. На этот раз Петру удалось овладеть крепостью, и Брюс в награду получил чин полковника.

В 1697 году новоиспеченный полковник отправляется «к генералу и адмиралу и наместнику Новгородцкому, ко Францу Яковлевичу Лефорту… в Голанскую землю во град Амстердам», о чем свидетельствует выданная ему «Проезжая грамота», обязывавшая всех, «какова ни есть состояния… со всеми при нем будучими людьми, рухлядью и вещи… пропускать везде без задержания».[587]

Из Амстердама Брюс отправился в Лондон, где учился «математическому делу» и одновременно по заданию Петра закупал разнообразные инструменты, в том числе астрономические и математические. Ему же поручалось сделать «краткое описание законов… шкоцких и агленских… о наследниках (или первых сынах)».[588] Все эти поручения отрывали Брюса от обучения, и он 15 сентября 1698 года писал царю в Москву: «Перед отъездом твоим государским был мне твой… приказ, чтоб мне пробыть в Лондоне только до первых чисел сентября месяца. И я зело желал, чтоб к тому времени докончить свое ученье, да воистинно не мог», хотя и старался. Если «Бог изволит, чаю сего месяца сентября в последних числах докончить и ехать отсюда».[589]

В Лондоне Брюс посещал обсерваторию, где прослушал лекции по астрономии у Джона Флимстида и Эдмунда Галлея. Позднее, в России он довольно подробно описывал царю правила наблюдения за солнечным затмением и способы его фиксации, пользуясь знаниями, полученными в Англии.

Во время пребывания Петра I в Лондоне в составе Великого посольства Яков Брюс посетил монетный двор в Тауэре, о чем свидетельствует запись в волонтерском путевом «Юрнале 206 (1698) году»: «В 13 день апреля был десятник (царь. – И. К.) с Яковом Брюсом в Туре, где денги делают».[590]

В это время смотрителем монетного двора был Ньютон. Имеющиеся в нашем распоряжении источники не дают прямых указаний на то, что Брюс встречался тогда с великим физиком. Но с определенной долей уверенности можно предположить, что русского царя знакомил с денежным производством сам смотритель двора. Вероятно, и Яков Вилимович Брюс общался с Ньютоном, пусть даже по вопросам, касающимся технологического процесса чеканки денег. Неоднократно наведывался Брюс на литейный завод и в арсенал, где наблюдал за стрельбой из современных пушек.

Время, проведенное Я. В. Брюсом в Лондоне, стало для него школой очного знакомства с западноевропейским миром и заложило фундаментальные для того времени знания по математике, физике и основам астрономии. Пребывание в Европе позволило ему увидеть уровень мастерства в изготовлении различных приборов, которого он позже стремился добиться от русских умельцев.

По возвращении из Англии Яков Брюс из атмосферы научной жизни окунается в действительность российского бытия. Самым интересным занятием для него было бы дальнейшее продолжение самообразования и проведение собственных научных исследований. Но тогда еще не мыслили о возможности служить только на ученом поприще. Польза виделась лишь в зримых результатах труда. Поэтому Брюс в 1700 году пожалован в генерал-майоры от артиллерии и ввиду начала войны со Швецией принужден заниматься военной и хозяйственной службой государству.

Первое поручение, данное царем в этом же году, не принесло генералу лавров – он слишком долго двигался со своим полком из Москвы к Новгороду и достиг его только через 15 дней, чем вызвал гнев царя, отстранившего его от должности командира полка. Это обстоятельство было обыграно во враждебной России брошюре, где на примере Брюса описывалось недоброжелательное отношение русского царя к иностранцам.

Пасквиль, авторство которого приписывали Нейгебауэру, поставил в двусмысленное положение и супругу Брюса, которая якобы разделяла ложе с Меншиковым, что является сущей воды клеветой. Само по себе появление небольшой книжицы в Германии, да еще без обозначения типографии, не дало бы почвы для запятнания чести Брюса в России, где вряд ли нашлось много людей, знакомых с ее содержанием. Но в 1705 году соотечественник Нейгебауэра барон Гюйссен, благожелательно относившийся к России, опубликовал собственную брошюру на немецком и русском языках под выразительным названием «Пространное обличение преступного и клеветами исполненного пасквиля». Этой брошюрой автор, намеревавшийся разоблачить клеветнические инсинуации Нейгебауэра и защитить доброе имя Брюса, оказал последнему медвежью услугу, ибо воспроизвел на русском языке к тому времени забытую историю и сделал ее содержание достоянием широкой публики. Оправдывая Брюса, он нанес ему душевную рану. Гюйссен писал, что Брюса послали осаждать Нарву, а также обязали «доставить туда из Новгорода нужные военные припасы для войск… Это повеление он не исполнил с надлежащею быстротою… Это обстоятельство и было сначала поводом к обвинению генерала: его арестовали и отдали при Нарве под военный суд. Однако по прошествии нескольких дней, когда выслушаны были оправдания Брюса, и когда они найдены основательными, его освободили с возвращением прежнего звания и допущением к исправлению высших должностей». Коснулся автор и сюжета об измене супруги Брюса: ее не могло быть, писал Гюйссен, ибо во время пребывания Меншикова под Нарвой жена Якова Вилимовича находилась в Москве. Опровергая навет в супружеской неверности, автор «Пространного обличения…» продолжал: «Эта самая дама, вполне достойная любви и уважения, довольно полна, известных лет, прекрасной репутации, совершенно христианской жизни и поведения, и более всего занята заботами о своем хозяйстве, нежели галантными похождениями». Реакция самого Якова Вилимовича на обе эти брошюры нам неизвестна. Вероятно, первая из них преподносила вымышленные факты. Если бы дело обстояло так, как излагал Нейгебауэр, то вряд ли после этого Брюс, обладавший обостренным самолюбием, стал бы поддерживать с Меншиковым не просто официальные, но и приятельские отношения, о которых будет сказано ниже.

Вернемся, однако, к военной и гражданской карьере Брюса. Как ни странно, катастрофа, постигшая русскую армию под Нарвой, благоприятно отозвалась на его дальнейшей судьбе. Назначенный вместо него командиром полка новгородский воевода князь И. Ю. Трубецкой оказался вместе с другими офицерами в шведском плену. В этих условиях Петру ничего не оставалось, как в 1701 году назначить проштрафившегося генерала новгородским воеводой. В обязанности Брюса входило укрепление города, заготовка припасов для артиллерии, изготовление станков для пушек, а также лестниц для готовившегося штурма Шлиссельбурга.

С поставленными задачами Брюс успешно справился, проявив при этом инициативу и изобретательность. Так, он не ограничился укреплением одного Новгорода, но принял меры для сооружения крепостей в прочих городах округи и просил у царя «изволения… пушечной двор на лето строить, и для того я к тебе, милостивому государю, чертеж послал». С целью сбережения дубового леса, которым столь дорожил царь, Яков Вилимович, зная о том, что пушкам не предстоял длительный путь, предложил изготавливать станки для них из соснового леса. Петр одобрил действия Брюса: «Приготовление, как ваша милость писал, зело изрядна».[591]

В 1704 году Яков Вилимович вместо попавшего в плен имеретинского царевича Александра Арчиловича был назначен исполнять должность генерал-фельдцейхмейстера, то есть главного начальника артиллерии. Эту должность он занимал вплоть до своей отставки в 1726 году. Выбор царя оказался удачным – в России едва ли можно было сыскать более знающего артиллерийское дело человека, чем Я. В. Брюс, основательно изучивший как теорию, так и литейное дело во время пребывания в Англии. Брюс столкнулся с плачевным состоянием русской артиллерии: в армии отсутствовали нормативные акты, определявшие права и обязанности Пушкарского приказа и пришедшего ему на смену Приказа артиллерии. О недооценке артиллерии свидетельствовало и отсутствие точно установленных источников ее финансирования, и меньший, чем у походных офицеров, размер получаемого жалованья.

С самого начала вступления в должность Яков Вилимович либо донимал жалобами царя, либо сам получал жалобы на отсутствие денег. Князь Ф. Ю. Ромодановский, некоторое время занимавшийся заготовкой в Москве артиллерийских припасов, писал Брюсу: «Истинно ни в которых приказах нигде денег нет… Лучится и впредь какое литье – меди красной взять негде: без денег не дают».[592] Скудное состояние артиллерии отражалось и на материальном положении пушкарей, вынужденных «таскаться по миру» в поисках подаяний. Брюс в 1708 году доносил, что «уговорщики» – поставщики пороха – претерпевали «великое задержание в деньгах, како никогда не бывало, отчего принуждены то дело покинуть». Казна задолжала им 70 000 рублей. Даже чиновники артиллерийского ведомства жаловались своему начальнику, что «ныне в Приказе артиллерии в остатке денег ничего нет, а из губерний денег ни откуда не дают и затем на последнюю треть 714 года артиллерийским служителям и мастеровым людям, которые работают из кормовых дач, за работные дни уже два месяца не дано, от которых непрестанная докука, что без жалованья помирают голодом».[593]

Генерал-фельдцейхмейстеру, а эта должность из временной стала для Брюса постоянной в 1711 году, когда было получено известие о смерти пленного Александра Арчиловича, довелось преодолевать множество других трудностей, глухое сопротивление вводимым им новшествам. Так, в 1708 году он писал князю Репнину: «Хотя мне великие противности и обиды были от ненавидящих артиллерии проходячей зимы, також и в походах зимних, однакож я на сердце держал, мысля, что инако будет, не дознав простотою своею лукавство людское». Отчаяние сквозит и в письме Брюса Б. П. Шереметеву в 1711 году: «Как стал при артиллерии служить, такого превеликого оскудения и нужды в провианте артиллерийских служителей не видал. Из которых иные уже не ели ничего дней по пяти и шти. И не чаю, чтоб могли в такую нужду оные войти, ежели б я сам при них был».[594] Такую картину увидел Брюс после своей вынужденной отлучки от армии, когда командиры других родов войск мало заботились об артиллеристах. Оговоримся: подобного рода трудности во время Прутского похода претерпевали не только артиллерийские служители, но и вся участвовавшая в нем армия.

Отвлечься от мрачных мыслей Якову Вилимовичу помогали научные занятия. Конечно, для серьезной научной работы у него просто не хватало времени. В это время он активно занимается популяризацией европейской науки и интенсивным самообразованием. Этому способствовала его работа в качестве переводчика иностранных книг на русский язык. Блестящее знание немецкого, английского и русского языков позволяло Брюсу делать переводы, вполне соответствовавшие требованиям царя: переводчику надлежало руководствоваться не стремлением достигнуть максимальной близости к оригиналу, а заботой о том, чтобы, сохраняя смысл переводимого, создать текст, доступный пониманию читателя. В основном это были труды по механике, фортификации, баллистике, математике, книги, касающиеся этикета, а также грамматики иностранных языков. Переводом книг Яков Вилимович занимался, не покидая своей должности, и не только в периоды относительно спокойного состояния дел, но и будучи в действующей армии, буквально «на колесах». Свидетельством тому являются жалобы Брюса о том, что «токмо за походом… я не мог оную (книгу. – И. К.) сам прочесть. И ежели получю час свободной, то немедленно оную выправя, пришлю к вашему величеству…».[595] В марте 1709 года Брюс просил прощения у царя за то, что отправляет ему книгу, переведенную на русский язык, без переплета, поскольку там, где он стоит с армией, переплетчиков нет. В общей сложности за 1707–1717 годы Яков Вилимович перевел на русский около 15 книг. Если учесть, в каких условиях он это делал, то надлежит признать высокую работоспособность переводчика.

Среди книг, пользовавшихся огромной популярностью среди современников, достойно быть отмечено «Юности честное зерцало» – наставления молодым людям, извлеченные из иностранных книг и касающиеся поведения в семье, в обществе, на улице.

Знакомство с иностранными публикациями по военному делу помогало Якову Вилимовичу в должности начальника артиллерии. Стараниями Брюса артиллерии был придан статус особого рода войск, что было закреплено Уставом воинским 1716 года: артиллерия «стоит якобы особливый корпус». Устав определял и ее положение в боевых порядках: «Артиллерия обыкновенно в поле стоит за полками или в средине фронта и получает оная ежедневно обыкновенной от инфантерии караул». Благодаря хлопотам генерал-фельдцейхмейстера царь издал указ о подчинении тульских оружейных заводов, а также порохового производства в Москве начальнику артиллерии.

Одним из средств придания артиллерии самостоятельности была передача ее в 1718 году в ведение Берг– и Мануфактур-коллегии, президентом которой был назначен генерал-фельдцейхмейстер Брюс.

Помимо организационных вопросов, связанных со становлением артиллерийского дела, Яков Вилимович внес немалый вклад в развитие практической артиллерии. Это стало возможным благодаря его занятиям физикой и математикой. В 1708 году вышел из печати сборник задач, составленных Я. В. Брюсом, под названием «О превращении фигур плоских во иныя такова же содержания». Среди прочих геометрических задач в нем содержались задания, решение которых имело практическое значение при изготовлении артиллерийских орудий. Петр часто просил Брюса прислать указания, каким способом можно измерить объем мортирных камер для определения количества пороха, входящего в них. Государь сам занимался построением различных чертежей для артиллерийских орудий, периодически консультируясь с Брюсом и требуя прислать образчики построения разных типов мортирных камер. Предложить царю единый способ вычислений для построения камер Яков Вилимович не решался, чтобы не поставить того в затруднительное положение, так как для этого требовались сложные вычисления, с которыми августейший ученик едва ли справился бы. Поэтому Яков Вилимович предпочитал сам делать нужные расчеты и присылать готовые образцы требуемых пропорций, предварительно сообщив, что «невозможно лехкаго генералного правила о преложении механически дати, кроме вычета немалого, и то кубического… а иногда прилучится така пропорция камеров, что токмо квадратически и тройною строкою вычисляется».[596]

Будучи хорошо осведомлен в тонкостях артиллерийской техники, генералфельдцейхмейстер старался приблизить состояние российских орудий к иностранным образцам. В период пребывания Брюса начальником артиллерии было введено измерение английскими футами и дюймами взамен аршинов и вершков. Тогда же была впервые применена артиллерийская шкала, изобретенная еще в XVI веке нюрнбергским механиком Георгом Гартманом.

Получив от Петра задание «сыскать способ, как бы возможно скорея стрелять из больших пушек»,[597] Яков Вилимо-вич изобрел «способ», при помощи которого в течение семи минут было произведено 15 выстрелов. В конструкцию пушки были внесены изменения, чтобы сделать ее пригодной для частой стрельбы. Помимо изобретения скорострельной пушки Брюс трудился и над созданием собственного рецепта пороха. Все это убеждает нас, что артиллерийское ведомство имело в лице своего руководителя не только хорошего распорядителя, но и прекрасного артиллериста-практика.

Едва ли не самым важным итогом деятельности Якова Вилимовича на поприще управления артиллерийским ведомством явилось повысившееся значение артиллерии в решающих победах Северной войны. Он принимал участие в битве при Лесной, но особенно отличился в Полтавской баталии, где артиллерии принадлежала решающая роль в разгроме противника. Артиллеристы Брюса, подпустив неприятеля на 200–300 шагов, залпами из 87 орудий нанесли ему колоссальный урон. Вклад Брюса в победу был высоко оценен Петром, наградившим его орденом Андрея Первозванного.

В следующем году Брюс по просьбе Шереметева командовал артиллерией при осаде Риги, а в 1711 году участвовал в злополучном Прутском походе. Здесь с особенной силой сказалась роль артиллерии не только во время сражения, но и после него, когда она сдерживала наступательный порыв турок, пытавшихся разгромить арьергард отступавшей русской армии.

Плодотворная деятельность Брюса на посту генералфельдцейхмейстера отражена в цифрах: к 1725 году Россия обладала пятью тысячами крепостных, осадных и полевых полковых орудий и почти четырьмя тысячами пушек корабельной артиллерии. Медные орудия отливали в Москве и Петербурге, чугунные – на Олонецких заводах, на Урале и Систербеке. Артиллерия внесла немалый вклад в победоносный исход Северной войны.

Организационное совмещение Берг– и Мануфактур-коллегии с артиллерийским ведомством усложняло положение этих учреждений. В течение долгого времени не было ясности относительно количества средств, отпускаемых на конкретные нужды артиллерии, поэтому она играла роль бездонной бочки, поглощавшей средства Берг– и Мануфактур-коллегии. Вскоре артиллерия была выведена из-под контроля коллегии и стала существовать самостоятельно. Однако Яков Брюс продолжал исполнять две должности: генерал-фельдцейхмейстера и президента Берг– и Мануфактур-коллегии.

Выяснить роль Брюса в управлении Берг– и Мануфактур-коллегией достаточно сложно. Объясняется это тем, что коллегиальная система предполагала четко установленную Генеральным регламентом процедуру вынесения коллежских указов. Каждая коллегия при рассмотрении дел руководствовалась своим регламентом, определявшим ее права и обязанности. Регламент Берг-коллегии, называвшийся Берг-привилегией, был опубликован среди аналогичных документов первым – в 1719 году. Берг-привилегия объявляла в стране горную свободу, то есть право каждого, обнаружившего залежи руды, основывать заводы на любой земле, кому бы она ни принадлежала: помещику, монастырю или государству.

Повседневная деятельность Берг-коллегии состояла в выдаче разрешений на постройку заводов и взимании налога с выплавленного чугуна или меди. Процедура складывалась из следующих элементов: житель (кроме крепостного крестьянина), обнаруживший руду, подает прошение разрешить сооружение завода, прилагая при этом образец руды. В лаборатории Берг-коллегии руда подвергается контрольной плавке на предмет наличия в ней железа или меди и определения возможной рентабельности предприятия. При положительном результате экспертизы на место, где предполагалось построить плотину и завод, Берг-коллегия отправляет чиновника для выяснения двух вопросов: сможет ли плотина создать пруд, способный обеспечить работу приводимых водой в движение механизмов в течение всего года, в особенности в зимние месяцы, и наличие лесных угодий, достаточных для заготовки древесного угля, используемого в те времена в доменных и медеплавильных печах.

При удовлетворительном ответе на оба вопроса Берг-коллегия, опираясь на Берг-привилегию 1719 года, выносила определение, разрешавшее просителю построить завод. Эта рутинная практика не знала отступлений от раз принятого порядка.

В соответствии с Генеральным регламентом первыми подписываются под указом асессоры, затем советники, вице-президент; последним ставит свою подпись президент. Подобная последовательность была установлена с целью устранить давление на нижестоящих чиновников вышестоящими. Но коллегиальность в вынесении решения лишает возможности установить роль каждого члена присутствия коллегии. Одно можно сказать с определенностью – при Брюсе прослеживается четкая работа учреждения: жалобы на волокиту отсутствовали.

Возникает вопрос, почему президентом Берг-коллегии был назначен шотландец Я. В. Брюс – во всех остальных коллегиях (за исключением военной, где Петр определил двух президентов: А. Д. Меншикова и иностранца Вейде) иноземцы использовались в качестве специалистов на должностях вице-президентов.

Дать ответ не трудно – в те времена считалось, что артиллерийский офицер более всех знаком с горнорудным, точнее, с литейным делом, следовательно, должен справиться с управлением металлургическими заводами. Напомним, заводами Олонецкого района с 1713 года управлял артиллерийский полковник Вильгельм де Геннин; в качестве управляющего уральскими заводами в 1720 году был отправлен капитан артиллерии В. Н. Татищев. Факт назначения иностранца президентом коллегии свидетельствует о полном к нему доверии Петра как к специалисту, разбирающемуся в горнорудном деле.[598]

Одна из первостепенных задач, возникших в процессе проведения реформы центральных учреждений, состояла в укомплектовании их кадрами – людьми, способными выполнять чиновничьи обязанности в коллегиях, существенно отличавшиеся от обязанностей приказных служителей XVII века. Брюсу царь поручил не только «запустить» коллегиальный механизм, но и организовать наем иностранных специалистов.

Поиск специалистов, пригодных к исполнению чиновничьих функций в коллегии, был поручен Брюсу не случайно. У Якова Вилимовича имелся богатый опыт в этом деле. Благодаря тому, что он был разносторонним человеком, царь использовал его для вербовки компетентных иностранцев в различных областях науки и искусства. Первая большая партия таких людей была нанята еще в 1698 году в Амстердаме (всего до 1000 человек). В сентябре 1711 года Брюс отправился из Карлсбада в Германию для найма на русскую службу офицеров и мастеровых людей. Для этих целей ему была выдана «Полномочная грамота», удостоверявшая волю царя предоставить Брюсу «полную мочь с теми людьми, которых он потребных в службу нашу изобретет… и о заплате трактовать и контракты заключать».[599] В 1713 году по случаю смерти прусского короля предполагалось, что многие работавшие у него мастера получат отставку. Желая привлечь их на русскую службу, Петр I просит Меншикова отпустить генерала Брюса в Берлин «и для того дайте ему тысяч десят или пятнадцат ефимков».[600]

Из перечисленных эпизодов, связанных с приемом на русскую службу иноземцев, видно, что Брюс был в этой области вполне компетентным человеком. Правда, для работы в коллегии нужны были не «вольные художники» и не мастеровые люди, а чиновники, способные адаптироваться к российским условиям. Якову Вилимовичу было предложено вербовать «удобных асессоров из шведских полоняников лифляндцов, эстляндцов и ингерманландов, и из самих шведов, обретающихся в Российском государстве».[601]

Хотя шведам были обещаны «высокая милость и двойное жалованье», а служба в гражданских учреждениях, по мнению Брюса, не нарушала присяги военнопленных на верность королю, желающих откликнуться на призыв не обнаружилось. Из Симбирска шведы сообщали, что «нам милостиваго нашего королевского величества… никогда не можно оставить, понеже мы у его королевского величества верно под крестом были». Военнопленные, находившиеся в Саранске, мотивировали свой отказ тем, что они не разумеют гражданской службы.

Помимо пленных шведов в коллегии приглашались специалисты из-за границы и работающие в России иностранцы. Эффективному использованию навыков и знаний наемных иноземцев препятствовало незнание ими русского языка и порядков. Показательно в этом плане поведение берг-советника Михаэлиса, человека знающего, но амбициозного, свысока смотревшего на русских и вследствие этого постоянно находившегося с ними в конфликте и донимавшего Брюса непрерывными жалобами. Президент коллегии высоко ценил познания иноземца и в то же время считал, что его поступки были «не без противности добрым порядкам».[602]

Берг-советник Михаэлис был не единственным иностранцем в Берг-коллегии. В ее штате в 1721 году насчитывалось помимо Брюса шесть иноземцев. Лишь в следующем году из десяти членов Берг-коллегии русских стало шесть. Правда, в те годы еще сохранилась традиция определять на гражданскую службу лиц, непригодных нести тяготы военной службы. Так, асессор Петр Ханыков в 1726 году просил увольнения и жаловался на «головную болезнь и в руках великий лом», а другой асессор, Герасим Мансуров, жаловался на «старость, дряхлость и глухоту».[603]

Брюс испытывал трудности не только при укомплектовании штата Берг-коллегии, но и при подборе управляющих казенными заводами на Урале. Чиновники старой и новой столиц приравнивали назначение на Урал к ссылке. Брюс жаловался А. В. Макарову, что из местных жителей на должность управляющего найдется «лишь малое число, а из Москвы приказные люди ехать не желают» даже за большое жалованье «и ставят себе в обиду». Яков Вилимович видел выход в том, чтобы ему было разрешено привлекать к канцелярской службе ссыльных, «лишь бы которыя не за интересные его величества», то есть казнокрадство, «в Сибирь сосланы».[604]

Помимо кадровых вопросов президенту доводилось оказывать помощь незадачливым промышленникам из купцов и даже вельмож, бравшихся за организацию производства, о котором имели весьма смутное представление: им выдавали ссуды, помогали советами и т. д.

Источники донесли до нас любопытный факт, когда в роли владелицы предприятия выступила женщина – Елена Шмидт, вдова иноземца, владевшего пороховым заводом. Эта дама, по словам Брюса, продолжила дело покойного супруга и обучила, «как порох делать и селитру литровать, уголье жечи по голанскому маниру», одного подмастерья и двух учеников. В ответ на просьбу Елены Шмидт остаться на службе у порохового дела президент коллегии обратился к Макарову, чтобы тот исхлопотал у царя разрешение «пороховой мастерице» остаться на царской службе, поскольку она, рассуждал Яков Вилимович, может «в другие государства отъехать и секрет свой открыть».

Важным моментом в существовании Берг– и Мануфактур-коллегии было разделение этого учреждения на Бергколлегию и Мануфактур-коллегию в 1722 году. Президентом Мануфактур-коллегии стал Василий Новосильцов, а Берг-коллегию продолжал возглавлять Брюс. Такое разделение произошло ввиду невозможности контролировать одним учреждением горнорудное дело и организацию различных мануфактур и фабрик. Кроме того, Брюс, вынужденный совмещать должности генерал-фельдцейхмейстера, президента коллегии и члена Сената, вряд ли мог охватить такой объем работы. После 1722 года Яков Вилимович постепенно становится лишь формальным руководителем Берг-коллегии. Он все реже присутствует в коллегии, ограничиваясь лишь передачей некоторых распоряжений. Очень много доношений Берг-коллегии в Сенат и Кабинет направляется без подписи Брюса. В июле 1726 года Я. В. Брюс оставил пост президента Берг-коллегии. Для самого Якова Вилимовича работа в коллегии не была делом, которое его всецело занимало, поскольку он совмещал его с должностью генерал-фельдцейхмейстера, а также с продолжительными дипломатическими миссиями, связанными с заключением российско-шведского мира.

Дипломатическая деятельность Я. В. Брюса не принесла ему удовлетворения. Несмотря на разносторонность своих способностей, он не чувствовал в себе склонности к дипломатии и не был искушен в искусстве политических интриг.

Первое крещение на дипломатическом поприще Брюс получил в 1710 году, когда царь велел ему взыскать с Данцига контрибуцию в размере 300 тысяч ефимков за множество прегрешений против России: власти города признали королем изгнанного из Речи Посполитой Станислава Лещинского; препятствовали согражданам поступать на русскую службу; чинили «помешательства» русским курьерам, державшим путь на Запад; конфисковывали товары у русских купцов и др.

Инструкция уполномочивала Брюса угрожать бомбардировкой города, если магистрат не уплатит требуемой суммы. С этой целью Брюс должен был приказать «брегадиру Петру Яковлеву с полками драгунскими и солдатцкими, определенными на транспорт в Датскую землю, ко Гданску приступить и всяко устращивать бомбардированием».

Указ, однако, не удалось осуществить – предстояла война с Османской империей, и Петр справедливо рассудил, что обострение ситуации вокруг Данцига могло вызвать вмешательство в конфликт Речи Посполитой, и тогда России довелось бы вести войну на два фронта. 10 февраля 1711 года царь велел Брюсу ограничиться «пристращиванием», не прибегая к силе. Кроме того, царь разрешил Брюсу довольствоваться половинной суммой контрибуции.

В таких условиях Брюсу ничего не оставалось, как угрожать магистрату, который, зная, что генерал не располагает возможностью реализовать угрозы, игнорировал претензии России. Погрозив городу, Брюс ни с чем отправился к армии, двигавшейся к Пруту.

После Прутского похода Петр вновь отправил Брюса к Данцигу «для того же дела, для которого ты в прошлом 710 году от нас к нему был отправлен». К прежним обвинениям магистрату Данцига добавились новые – оказание денежной помощи шведам.

Отправляясь выполнять поручение Петра и зная, что без военной силы его усилия окажутся такими же безуспешными, как и в первый раз, Брюс, чтобы снять с себя ответственность за неудачу, составил царю вопросные пункты, как ему следует поступать в тех или иных случаях. На коренной вопрос Брюса «ежели в договор не пойдут, бомбардировать ли», царь дал неопределенный ответ: «чинить по разсуждению», которым ответственность за бомбардировку возлагал на генерал-фельдцейхмейстера.

Ни устные угрозы Брюса, ни настырность Меншикова, прибывшего под Данциг для оказания ему помощи, без наличия у стен города значительного числа русских полков результатов не дали – жители города упрямо твердили: «Мы слава Богу в таком состоянии, что довольное число всего к обороне имеем». В итоге Брюс, по собственному признанию, «паки от них ничего кроме стыда не получил».[605] После очередной угрозы, что царь силой заставит их заплатить требуемую сумму, генерал отправился в Померанию в распоряжение Меншикова, командовать там артиллерией.

Будучи по природе человеком уравновешенным, Яков Вилимович крайне редко выражал свои эмоции, касающиеся тех или иных неприятностей по службе. Продумывая свои действия и умея надеяться сам на себя, Брюс не испытывал чувства стыда за свои действия в должности начальника артиллерии или президента Берг-коллегии. Слово «стыд» вырывается в письмах Брюса только по поводу его деятельности на дипломатическом поприще. Справедливости ради отметим, что поручение царя Брюс и не мог выполнить, ибо словесные угрозы без подкрепления их военной силой не могли принести успеха.

Надо полагать, что и Петр не обвинял Якова Вилимовича в провале миссии. В противном случае он не привлек бы генерала еще дважды к выполнению дипломатических поручений в качестве главы делегации на переговорах о мире со Швецией на Аландских островах и в Ништадте.

Оба поручения Петра заслуживают подробного рассмотрения не только потому, что последнее из них завершилось подписанием выгодного для России Ништадтского мирного договора и положило конец кровопролитной войне, но и вследствие того, что они высвечивают черты характера главных действующих лиц: делегация России оба раза состояла из двух человек (не считая вспомогательного состава) – Брюса и советника Посольской канцелярии Андрея Ивановича Остермана. Интерес к этим людям подогревается тем, что перед нами выступают две личности с противоположными чертами натуры: уравновешенный, бесхитростный, честный, с высокими нравственными понятиями Брюс и едва ли не самый маститый интриган своего времени, карьерист, умный и тонкий знаток человеческих слабостей, имевший необыкновенную способность втираться в доверие, скрывая свои подлинные чувства и намерения, – Остерман.

В конце апреля 1718 года русская делегация прибыла на остров Аланд, где должны были состояться переговоры. Главам делегации велено было поступать «обще по данной инструкцией». С шведской стороны делегацию возглавлял барон Герц, членом ее был граф Гилленборг. Переговоры обещали быть трудными и затяжными, ибо царь хотя и знал об истощении экономических и людских ресурсов Швеции, но был осведомлен о нежелании упрямого Карла XII уступить хотя бы пядь своей земли, надеясь на помощь извне, в особенности со стороны Англии. Русской стороне было известно, что шведская делегация намеревается прибыть на конгресс в сопровождении богато экипированного эскорта и представительной свиты, в роскошных каретах, как писал Остерман, «в чрезвычайно великом уборе и богатстве». Чтобы не ударить лицом в грязь и поддержать престиж русского двора, Остерман, возложивший на себя хозяйственные заботы, полагал, что русской делегации надлежало «при съезде… хотя не богато, однако же честно и порядочно себя содержать».

В Петербурге с пониманием отнеслись к просьбе Остермана и в начале мая отправили на Аланд серебряный сервиз, заимствованный у адмирала Ф. М. Апраксина, и высокосортное вино из царского погреба. Я. В. Брюс обратился с просьбой к А. Д. Меншикову «прислат из домовых своих рюмок с государевым гербом и имянем ради такой публики», на что Александр Данилович охотно откликнулся. Рюмки необходимы были для демонстрации искусной работы русских мастеров.[606]

Первая встреча делегаций состоялась 9 мая 1718 года. Русские послы, первыми явившиеся с визитом, были приняты шведами «ласково и со всем почтением». В отличие от русских, приехавших в экипажах, шведы с ответным визитом прибыли в резиденцию русской делегации пешком, зато «в тридцати семи персонах, в том числе было 14 лакеев, которые напереди шли, офицеров и секретариев 17 человек».

Пребывание Брюса на Аланде не ограничивалось участием в дипломатических переговорах, которые, как увидим ниже, в основном вел Остерман. Генерал-фельдцейхмейстер и президент Берг– и Мануфактур-коллегии был озабочен снятием карты островов, добыванием документов о структуре и обязанностях должностных лиц шведских учреждений, наймом специалистов. Помимо исполнения функций дипломата Брюс руководил, насколько это было возможно, работой коллегии и артиллерийского ведомства.

Между тем вкрадчивый Остерман вел конфиденциальные переговоры с глазу на глаз с Герцем, не ставя в известность Брюса об их содержании. Вполне вероятно, что Яков Вилимович не всегда одобрил бы приемы Остермана, которыми тот добивался уступок от Герца, и, возможно, терзался бы сомнениями всякого рода. Оснований для этого было предостаточно. Дело в том, что Остерман помимо общих реляций, подписанных вместе с Брюсом, отправлял Петру и вице-канцлеру П. П. Шафирову отдельные донесения о результатах секретных переговоров с Герцем. Без ведома Брюса Остерман сносился с Посольской канцелярией, информируя ее о том, что считал необходимым утаивать от руководителя делегации.

Характерная в этом плане деталь: после гибели Карла XII в Петербург для инструкций был вызван не руководитель делегации, а Остерман. Более того, Яков Вилимович, находясь на Аланде, пребывал в полном неведении, как ему поступать, ибо не получил указаний ни от царя, ни от Шафирова. Оскорбленный Брюс жаловался Макарову, что четыре с лишним недели «ни единой строки на мои письма ис Посольской канцелярии получил, отчего я не без великого стыда (курсив мой. – И. К.) здесь ныне», ибо шведский министр постоянно требовал от него ответа на свои предложения, о которых Брюс сообщал Посольской канцелярии. Яков Вилимович в отчаянии: «И хотя бы о тех делах ответствовали, которыя решит могут без утруждения его величества. Однакож и того не чинят!» В подобных условиях Брюс счел необходимым предупредить, что он вряд ли сможет успешно выполнить поручение царя. Наконец он получил ответ Посольской канцелярии, советовавшей «тужить по королю швецкому», на что Яков Вилимович не без иронии ответил, что для изготовления траурных платьев для свиты требуется 150 аршин сукна, не считая подкладки. «А одному мне в черном быть, а людем в цветном – неприлично».

Оставшись в одиночестве и общаясь с Гилленборгом, Брюс убедился в неблаговидном поведении своего коллеги и признал, что он, глава делегации, был «водим за нос» Остерманом. Воспоминания о старых мелких обидах, нанесенных ему Остерманом, больно ранили душу. Его беспокоило не то, что он не может полноправно принимать участие в конгрессе. Политика и дипломатия его никогда не интересовали. Обидно было другое. Он – человек, пользующийся авторитетом в государстве, назначенный самим царем руководить российской делегацией, в реальности служил средством придания полновесности и значимости русской миссии. За этой мыслью зловеще тянулась другая, еще более горькая. Стал ли он «свадебным генералом» по милости Остермана и Посольской канцелярии или эту роль ему уготовил сам государь? Теперь надо было как-то защитить свою честь. Можно написать царю жалобу на Остермана и Посольскую канцелярию. Но это стало бы распиской в собственной несостоятельности. Промолчать, сделать вид, что ничего не заметил, продолжать играть роль первого уполномоченного, следуя выражению: «Не обкраден тот, кто не знает, что его обокрали»? Да, это, наверное, лучше всего. Однако смириться с таким решением не давала мысль о том, что его теперешняя роль была санкционирована государем. Петр, возможно, обо всем знает. И считает, что наивный раб его Якушко Брюс ни о чем не догадывается. Сознавать, что тебя считают глупцом? Это было выше его сил. Теперь единственное желание руководило Брюсом: узнать, ведает ли государь о том, что с ним произошло. Это желание пересиливало даже гордое стремление сохранить все по-старому, дабы не сообщить о собственном бессилии. Боязнь утратить милость царя заставила Якова Вилимовича еще раз вспомнить о тех обидах, которые были ему нанесены.

Впервые он заподозрил что-то неладное в странной истории с кортиком. В мае 1718 года во время разговора, касавшегося разных ремесел, существовавших в Швеции, Герц подарил Якову Вилимовичу «кортик железом оправленной, который зделан от некоторого подмастерья в Стекголме». Брюс, стремившийся даже в приватных беседах подчеркивать достоинства земли русской, отвечал, что благодаря тщанию Петра I «не токмо такие работы, но иныя к главнейшей всенародной ползе надобнейшие ремеслы» в хорошем состоянии находятся. Кортик Брюс переадресовал государю, прося его прислать на Аланд какую-нибудь диковинку, чтобы можно было преподнести ее Герцу. Яков Вилимович тщетно ждал ответа из Петербурга. Роль хвастуна и болтуна абсолютно не подходила ему. Он отправляет письмо Макарову с выражением надежды, что кабинет не пожелает его «в стыду (курсив мой. – И. К.) оставит». Но напрасно ждал Брюс посылку из столицы. Ее получил Остерман и от своего имени одаривал оружием шведов, не сообщив об этом первому уполномоченному. Тогда выходка советника Посольской канцелярии больно задела Якова Вилимовича. Но он не стал жаловаться в Петербург, дабы там не подумали, что между двумя уполномоченными произошел разлад, способный «высоким интересам какое препятствие чинить». А вот другой эпизод встал в общую цепочку унижений и обид. Из Посольской канцелярии на Аланд были присланы меха, драгоценные камни, китайские позолоченные обои и прочие вещи, которые следовало употребить для размягчения сердец шведских послов. Остерман даже не уведомил Брюса о том, кого он собирается одаривать этими вещами. Презенты он вручал по своему усмотрению. Узнав об этом, Яков Вилимович был шокирован. Советник ставил делегацию в положение, когда ее правая рука не знала, что делает левая. Но и это не побудило еще первого уполномоченного жаловаться государю.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.