О кафедрах прикладных наук[70]

О кафедрах прикладных наук[70]

В числе прочих сотоварищей[71] мне было предложено изложить письменно соображения, в силу которых я считаю полезным включение в состав Отделения физико-математических наук кафедр по так называемым прикладным или техническим наукам.

Исполняя это поручение по отношению к группе наук физико-механических, я невольно перечитал перевод известной речи Вил. Дж. Макгорна Ранкина: «De concordia inter scientiarum Machinalium Completationem et Usum,[72] помещенной как введение в его руководстве «Прикладной механики».

Эта речь была произнесена Ранкиным 3 января 1856 г. при занятии кафедры гражданского инженерного искусства и прикладной механики, незадолго перед тем учрежденной при Глазгоуском университете. Соображения, высказанные знаменитым ученым и инженером, одним из основателей термодинамики, не утратили своей силы и по наше время; поэтому я позволяю себе привести краткие выдержки из этой речи, ибо, по сути дела, академическая и университетская кафедры весьма близки, и учреждение кафедры инженерной науки при древнем университете представлялось столь же необычным, как и при одной из старейших академий.

«Противопоставление теории и практики, — говорит Ранкин, — ведет свое начало еще от древних греков, являющихся родоначальниками нашей культуры и нашими учителями в областях геометрии, философии, поэзии и искусств вообще; но по отношению к физике и механике познания древних греков были проникнуты целым рядом заблуждений, получивших особенно пагубное развитие во времена средневековой схоластики. Остаточное ее влияние может быть прослежено и по наше время и сказывается в существовании ошибочного представления о двойственной системе законов природы. Одна система — теоретическая, математическая, рациональная, открываемая умозрением; она приложима к телам небесным, не уничтожимым, эфирным, и составляет область благородных и свободных искусств — Artes liberales.

Другая система — практическая, механическая, эмпирическая, открываемая опытом; она приложима к телам земным, грубым, уничтожимым, и составляет область простых ремесл, некогда называвшихся подлыми художествами. К этим же старинным временам относится и возникновение представления о том, что люди науки не приспособлены к житейским делам, в подтверждение чего сочинялись анекдоты, переходившие из века в век и в каждом веке прилагавшиеся с малыми изменениями к выдающимся ученым этого века.

В течение XV, XVI и XVII столетий схоластическое мировоззрение, ошибочно называемое аристотелевым, рушилось, а вместе с ним отпала и двойственная система законов природы. Возникла и получила признание истина, что в естественных науках правильная теория состоит просто из фактов и здравых из них выводов, приведенных в систематическую форму. К этим же векам относится и возникновение основанной Галилеем науки о движении, развитой и доведенной затем Ньютоном до высокого совершенства. Тогда же было установлено, что небесная и земная механика суть отделы единой науки, что они зиждутся на тех же самых немногих простых началах и что одни и те же законы управляют движением тела на земле и в беспредельном пространстве. Было постигнуто, что никакой материальный предмет, сколь бы мал он ни был, никакая сила, сколь бы слаба она ни была, никакое явление, хотя бы самое обыденное, не должны почитаться недостойными внимания исследователя природы; что заводские производства и механические работы представляют много весьма поучительного и для людей науки, и что научное изучение практической механики заслуживает внимания со стороны самых искусных и сведущих математиков.

После этого начало исчезать представление о непригодности людей науки для деловых занятий. Не в силу дворцового благоговения или парламентского влияния Ньютон был назначен сперва хранителем, а затем управляющим Монетного двора — мудрый министр признал, что во всей Англии Ньютон был самым подходящим человеком, чтобы управлять Монетным двором и осуществить намеченную весьма важную реформу. Известно, что он оправдал это доверие: в короткое время он усилил выпуск монеты в восемь раз против того предела, который почитался крайним его предшественниками. Но вредное влияние на чистую науку заблуждения о предполагаемой несовместности теории и практики сказывается и посейчас, хотя и в гораздо меньшей степени, нежели в древние и средние века. Оно до сих пор служит препятствием к взаимному пониманию между людьми науки и людьми практики, и оно же ведет к тому, что люди зачастую затрачивают на решение задач, представляющих не более как остроумное математическое упражнение, много времени и умственного напряжения, которые с большею пользою могли бы быть приложены к вопросам, имеющим связь с техникою. Кроме того, иногда самые результаты исследований действительно важных практических вопросов представляются в форме, слишком сложной для приложений. Таким образом, та польза, которая могла бы быть из них извлечена, остается утраченной для общества в продолжение многих лет, и ценные практические выводы, которые можно было бы предвидеть и умозрительно, предоставляются к открытию медленным и дорогостоящим путем опытов.

В инженерном и строительном деле разъединение теории и практики сказывается часто неправильным использованием материала, приводящим к сооружениям, хотя и громоздким и дорогим, но несущим в себе зачатки слабости и разрушения от времени.

Другое зло от разъединения теоретических и практических знаний проявляется в затрате многими изобретателями времени и средств на неосуществимые изобретения, вроде вечного двигателя или, точнее говоря, неистощимого источника энергии. В противовес этому оно же приводит и к излишней недоверчивости и осторожности, проявляющихся в стремлении лишь повторять удачные сооружения и механизмы, что влечет за собой застой дела вместо его совершенствования. Постепенно развивавшееся сознание взаимного содействия, оказываемого людьми науки и людьми практики друг другу, все более и более распространялось, и для содействия этому распространению в течение последних 10–15 лет (т. е. с 1840-х годов) основаны специальные кафедры при нескольких британских университетах и коллегиях, как то: в Лондоне, Дублине, Белфасте, Карке, Галлоуейсе и здесь, в Глазго.

Совокупность механических знаний можно подразделить на три отдела: чисто научное знание, чисто практическое и смешанное, относящееся к применению к практике научных начал, которое возникает при понимании согласия между теорией и практикой. Вот для распространения знаний этого последнего рода и основана настоящая кафедра».

Как видим, соображения, высказанные более 60 лет назад знаменитым шотландским ученым и инженером, не потеряли своей силы и теперь, когда практические применения научных открытий и истин из области физико-механических наук развились до таких размеров, о которых Ранкин вряд ли в то время мог даже мечтать.

В этом развитии едва ли не первое место принадлежит Вильяму Томсону, который занимал в Глазгоуском университете кафедру физики в течение 54 лет и проявлял мощь своего гения в равной мере как в вопросах практических приложений, так и установления самых отвлеченных научных истин, Английская нация дала вечное успокоение его останкам рядом с тою гробницею, где «погребено что было смертного у Исаака Ньютона», под скромною плитою с надписью: «William Thompson Lord Kelvin», давая этим как бы понять, сколь высоко она ценит ту творческую научную деятельность, результаты которой находят жизненные приложения в руках самого их создателя, а не только грядущих поколений.

За 80 лет перед Ранкиным скромный механик Глазгоуского университета подчинил человечеству одну из главных сил природы — теплоту. За шестьдесят лет, протекших после речи Ранкина, подчинена и величайшая из сил природы — электричество. В этом подчинении имена Фарадея, Вильяма Томсона, Клерка Максвелла не уступают по своему значению имени Джемса Уатта. И если имена Фарадея, Томсона и Максвелла принадлежат величайшим деятелям «чистой науки», то последнее принадлежит инженеру-практику. Какая же академия не считала бы за честь числить его в своих сочленах наряду с первыми!

Практические приложения науки по мере своего развития вместе с тем дробились на множество отдельных специальностей, в каждой из которых по необходимости главное внимание обращалось на те детали, которыми обеспечивается успех дела.

Основывая академические кафедры «по прикладным наукам», необходимо учесть это обстоятельство, чтобы посвящать кафедры не отдельным узким специальностям, в которых изучаются и исследуются детали практических приложений и производств, а тем наукам, в которых устанавливаются общие методы и способы решения возникающих во многих приложениях вопросов.

Такие научные дисциплины примыкают самым тесным образом к тем, для которых академические кафедры установлены еще издавна. Вот это-то соображение заставляет ограничить число вновь учреждаемых кафедр и придать им весьма общие наименования, охватывающие обширные научные области.