Сентябрь

Сентябрь

2.09.1913

Я стал спокойнее, Фелиция, в воскресенье я еще лежал в траве в лесу с мигренью и от боли вертел головой, сегодня уже лучше, но владею собой я не больше прежнего, я бессилен что-либо с собой поделать. В мыслях я могу как бы раздваиваться, могу спокойно и блаженно стоять подле Тебя и в ту же самую минуту наблюдать за своим бессмысленным самоедством, могу, погрузившись в мысли о нас обоих, при виде страданий, которые я причиняю Тебе, лучшей девушке на свете, молиться о ниспослании изощренной пытки себе самому, все это я могу. Недавно я записал следующее пожелание себе: «Проходя по улице, был втянут наброшенной на шею удавкой в окно первого этажа, равнодушно и споро, как куль, пробивая перекрытия, мебель, стены и чердаки, в крови и в лохмотьях, был вздернут наверх, покуда над крышей не выхлестнулась ввысь пустая петля, только что выронив остатки моего тела, не осилившего пробить черепицу».[83]

Но в жизни я ничего не могу, наглухо заперт в самом себе и Твой любимый голос слышу лишь издали. Бог знает из каких источников напитываются эти вечные, однообразно кружащие во мне тревоги. Я не могу с ними совладать. Я думал (и Ты думала), мне станет спокойнее, если я напишу Твоему отцу. А случилось наоборот, усиленный натиск только безмерно усугубил эти тревоги и страхи. Так дает о себе знать вечный диктат, которому подвержены все слабаки и который понуждает их к безудержности и крайнему радикализму в наложенной на себя епитимье. Желание отречься во имя писательства от величайшего человеческого счастья необоримо пронизывает каждый мой мускул. Я не могу от него освободиться. А опасения на тот случай, если я не отрекусь, столь велики, что погружают во мрак все остальное.

Любимая, то, что Ты мне говоришь, я повторяю про себя почти беспрестанно, малейшее отторжение от Тебя для меня как ожог, происходящее между нами повторяется во мне куда страшней и мучительней, перед Твоими письмами, перед Твоими фотографиями я не в силах устоять. И все же… Сама посуди: из четверых людей, с которыми я (не ставя себя с ними рядом ни по силе, ни по мощи охвата) чувствую кровное родство, – это Грильпарцер, Достоевский, Клейст и Флобер – один лишь Достоевский женился, и один лишь Клейст, когда, загнанный в тиски внутренними и внешними невзгодами, застрелился на Ванзее, нашел, вероятно, самый правильный выход.[84] Все это само по себе, возможно, не имеет для нас ровно никакого значения, каждый живет свою жизнь заново, пусть бы я стоял даже в самой темной сердцевине их тени, осенившей наш век. Но это главный вопрос жизни и веры вообще – и с этой точки зрения указующий пример тех четверых обретает больше смысла…

…Разумеется, встретиться вдвоем, в Дрездене или Берлине, было бы самое лучшее. Во всех отношениях. Даже если мне нечего будет сказать и я просто буду торчать подле Тебя с бессмысленным видом. Не то чтобы для меня это было хорошо в высшем смысле, при нынешнем моем состоянии, но это сейчас не важно. Однако в эту субботу я уезжаю. Я Тебе не говорил о Международном конгрессе по проблемам скорой помощи и профилактики несчастных случаев? Вчера, в последнюю минуту, решилось, что я еду. Потеряю из-за этого несколько дней отпуска, но зато и сулю для себя кое-что. Так что в субботу я выезжаю в Вену, пробуду там, вероятно, до следующей субботы, потом отправляюсь в Риву в санаторий, живу там, а в последние дни, вероятно, совершу еще небольшое путешествие по Северной Италии. Если же в Риве слишком прохладно, то я вообще отправлюсь куда-нибудь южнее.

Используй, Фелиция, это время на то, чтобы успокоиться; когда Ты спокойна, Тебе легче будет и насчет меня все уяснить. Перед Твоим спокойным взором я блуждал, как болотный огонек, вот и подумай, не станет ли то, что Ты наблюдала между делом и в спешке, решающей помехой при длительном каждодневном созерцании. Ради Твоего спокойствия я хотел бы на сей раз вообще отказаться от писем, пиши мне в это время только в самом крайнем случае. И я тоже, в сущности, не буду Тебе писать. Но во время путешествия я обычно записываю в блокнот наблюдения и заметки, вот их, подсобрав, раза два-три в неделю буду Тебе высылать. Таким образом мы прервем на время наше личное, столь – по моей вине – будоражащее Тебя сообщение, но вовсе без связи друг с другом не останемся.

А когда я вернусь, мы встретимся, где Тебе захочется, и после всех треволнений снова спокойно посмотрим друг другу в глаза. Только если Ты согласна!

Твой Франц.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.