Будешь ходить!

 Будешь ходить!

 Надо отдать должное Новокузнецкому дому, как только я прибыла сюда, меня тут же начали возить по врачам-неврологам — в том же 1997 году, в конце ноября и декабре. Из самых хороших побуждений! Чтобы подлечить и вылечить!

 Однако сейчас, по прошествии десяти с лишним лет, могу с уверенностью сказать, что лучше бы этого не делали. И обнадежили, и обидели, и унизили, и измучили, и ничем не смогли помочь. Судьба, словно смеясь надо мной, больно жалила в самые уязвимые места. Словно со злорадным оскалом шипела:

— На вот, любуйся! Никто и ничто тебе не поможет! Видишь, как люди на тебя смотрят? Поняла, кто ты такая для них всех!

 Судьба ранила меня и попутно демонстрировала мне человеческие пороки — не иначе как решила познакомить начинающую писательницу с тем, как выглядят отрицательные герои.

 У Тамары Бохан в Новокузнецком институте травматологии и ортопедии работала знакомая, и она договорилась, чтобы меня осмотрели специалисты. Это было в декабре 1997-го. И вот на интернатской машине меня привезли в этот солидный институт в сопровождении медсестры Эльвиры Алексеевны и моей помощницы Ольги, занесли в кабинет ортопеда и переложили на кушетку.

 Зашла врач-ортопед — молодая женщина. Меня представили и вручили мои медицинские документы.

 Она полистала историю болезни и принялась осматривать меня, даже не предложив раздеться, как положено по правилам медосмотра. Потом попросила выпрямить спину — я выполнила ее просьбу. А уж последующая беседа с ней… Этот взрезающий душу голос я узнаю, даже будучи по ту сторону бытия. Не хочу называть имени этой докторши, надеюсь, она прочтет эту книгу, пересмотрит свое отношение к пациентам и уменьшит самоуверенность и беспечность в даче обещаний больному.

— Ты почему не ходишь? — задала она сногсшибательный вопрос таким тоном, словно я специально, по своей хитрости, просидела столько лет в коляске. — Смотри, как хорошо спину держишь!

— Со мной же никто никогда не занимался, — промямлила я тихо. — Меня вообще мало лечили… И большую часть своей жизни я прожила не там, где положено…

 Врач вскинула на меня недоуменный взор. Я попыталась рассказать про ПНИ и как оттуда выбралась, но она грубо оборвала:

— Я сама как специалист вижу, что у тебя олигофрения!

 Тогда я показала свою книгу «Из жизни волшебника Мишуты», специально прихваченную с собой. Она долго ее рассматривала и ошарашила заключением:

— Вот видишь, ты же смогла написать книгу, значит, сможешь и ходить!

— Так вы меня возьмите к себе в больницу, — с надеждой в голосе попросила я.

— Не могу! У нас в ортопедии занимаются только теми, у кого мышечные контрактуры и неразработанные суставы. А у тебя спастика и гиперкинезы — их надо снять. Тебе следует сначала полечиться в неврологии, а там посмотрим.

 После общения с врачом-ортопедом я долго пребывала словно в опьянении. С одной стороны, малоприятный осмотр и разговор с упоминанием давно снятого с меня диагноза «олигофрения», зато с другой стороны — надежда на то, что я буду ходить! Ну как я могла ей не поверить? Она все-таки врач. И если она считает, что я могу ходить, то значит, так оно и есть. Не станет же врач напрасно обнадеживать. Я увидела в этом враче-ортопеде волшебницу.

 И в идее поставить меня на ноги, сыграл свою роль еще один давний случай. Когда я жила в Прокопьевском, к нам привезли новенькую девушку — Галину. Так вот у этой Галины была точно такая же форма ДЦП, что и у меня, со спастикой и гиперкинезами, но она сама ходила и самостоятельно ела. Я допытывалась у Галины: чем ее лечили? Она мне рассказала, что в Новокузнецке есть детский психоневрологический центр, где проживали и дети с ДЦП. И в этом центре с ними занимались — и физически и педагогически, кто мог и хотел учиться, тех учили. До шести лет Галина лишь ползала на четвереньках. А в центре ее лечили — и медикаментозно, и ЛФК, и проводили физиотерапию — и она встала на свои ноги!

 Вот почему я столь безоглядно поверила тогда этой докторице, и настояла на том, чтобы меня госпитализировали в неврологическое отделение 29-й Городской больницы Новокузнецка.