Значимые люди

 Значимые люди

 Расскажу о немаловажных для меня людях, с которыми тесно связала жизнь в Прокопьевском ПНИ.

 Наша добровольная помощница Тася — замечательный человечек. Тася родилась одиннадцатым ребенком в семье и единственным оставшимся в живых. Но, увы, с идиотией в глубокой стадии, не поддающейся никакой коррекции. Во всяком случае, так считалось в нашем ПНИ. До десяти лет родители держали Тасю дома, пока были силы «пасти» ее, потом сдали в детдом города Березовска, где она прожила до совершеннолетия, после чего отправили в наш Прокопьевский ПНИ.

 Когда меня перевели в «слабый» корпус, Тася начала знакомство с того, что поставила мне синяк под глазом, ткнув стаканом в лицо. Неумышленно стукнула, просто отметила нового для себя человека. Я не успела увернуться потому, что еще не знала, как надо вести себя с такими. В нашем детдоме таких держали в отдельном корпусе, и мы с ними никак не контактировали. А тут Тася общалась со всеми без ограничений и не считалась проблемной — наоборот, покорно выполняла чуть ли не всю работу за лениых нянь, приставленных к нашей палате. Она добровольно приходила к нам, подносила, уносила, поднимала, держала. Физическое развитие у Таси было отличное, руки-ноги сильные, только невнятная речь и несоображающая головка. Тася заходила к нам, помогала «по хозяйству», потом подходила к Любке и что-то лопотала. Мне слышалось, что она просит лимонад. Странно.

 Однажды я спросила Люсю:

— Люся, а какой такой лимонад Тася все время просит у Любки?

— Да она не лимонад просит, это она «манакает», — засмеялась Люся. — Вот прислушайся, она говорит: «Любка моя».

 Тася повернулось к Люське и повторила излюбленную фразу уже в другом варианте: «Люська мана»?

— Нет, не мана! — поддразнила ее Люся. И напрасно это сделала. Тася вцепилась в бедную Люську и начала ее тормошить, громко выговаривая:

— Люська мана? Люська мана?

 Она чуть не стащила Люсю с койки и «манакала» до тех пор, пока Люся не сказала ей заветного «мана, мана». То есть в переводе на человеческий язык подтвердила, что принадлежит Тасе целиком и полностью и что любит ее. Только тогда Тася успокоилась.

 Расскажу про один курьезный случай. Двадцатилетняя Тася по своей комплекции походила на тринадцатилетнего подростка — ни груди, ни бедер, никаких других женских признаков и совсем детское личико. А по интеллекту — сущий младенец.

 Однажды в туалете потекла батарея, и няни, как всегда, направили безропотную Тасю подтирать воду. Няни вообще активно использовали всех ходячих инвалидов, мало-мальски владеющих руками. Таська с самого утра «пласталась» в туалете, старательно убирая воду, а та все прибывала. И, видимо, ей это надоело, она обозлилась на батарею, шустро сняла ее с крюка, на котором та крепилась, выдрала из трубы и вытащила в коридор.

 Мы с Люсей сидели в палате, когда услышали металлический лязг, доносящийся из коридора. Я выехала в коридор и увидела, как слесарь Саня, громила-мордоворот, и двое его нехилых подручных, пыхтя, затаскивают какой-то объемный предмет в туалет и при этом отчаянно матерятся, а рядом стоят няни и тоже сыплют отборным матом. Оказывается, слесарь Саня орал матом на нянечек, решив, что это они коллективно сняли батарею, чтобы позлить его. А няни доказывали, что батарею сняла тщедушная Таська, чему Саня никак не мог поверить.

 Я, регулярно читавшая пособия по медицине, пытаясь разобраться в собственных диагнозах, знала, что больные типа Таси легко возбудимы и в минуты крайнего возбуждения способны поднимать тяжести в четыре раза больше своего веса. Что Тася и сделала. Как говорится, сила есть — ума не надо. После батарейной истории нянечки использовали Тасин рабочий потенциал осторожно и с оглядкой на ее настроение.

 С другим значимым для меня человеком знакомство произошло следующим образом. На второй день моего пребывания в «слабом» корпусе после обеда к нам в палату, предварительно постучавшись в дверь, зашла молодая женщина и обратилась к Люсе:

— Люсь, дай, пожалуйста, твою коляску на время. Я своего Витьку привезла на природу отдохнуть, а коляску не взяли.

— Конечно, возьми, — разрешила Люся.

 Женщина, проходя мимо, вежливо поздоровалась со мной и, взяв коляску, покатила ее к двери.

— Кто это такая? — поинтересовалась я у Люси, когда женщина удалилась.

— Это Катя Лузянина. Она работает нянечкой в 25-й палате, где все идиоты. А ко мне просто так заходит, по-дружески, — пояснила Люся. — У Кати муж без ног, она для него коляску попросила.

 И я выжила в том кошмаре в значительной степени благодаря Кате. Она никогда не отказывала в помощи, хотя я не входила в ее «служебные обязанности». Катя соглашалась помыть меня, когда я просила. И просто забегала ко мне в свою смену. А когда я схватывала очередную простуду или ухудшалось общее самочувствие, выпрашивала у медперсонала таблетки для меня.

 Однажды мы с Люсей откровенничали, и она спросила:

— Том, ты когда-нибудь водку пробовала?

— Нет, ни разу, — призналась я.

— Хочешь попробовать? — спросила Люся, а я в замешательстве не знала, что ей ответить.

— Могу и попробовать, надо же, наконец, узнать, что это такое. А вдруг заругаются? — засомневалась я.

— Кто заругается? Посмотри — здесь же все пьют, — хмыкнула Люська. — Это помогает жить. Самое милое дело, чтобы расслабиться и забыться!

 Я попробовала водку… Ничего хорошего! И вовсе не «милое дело». Я выпила маленькими глотками целую кружечку. Действительно, поначалу «отпустило », проблемы и обиды отступили на второй план, стало легко-легко, даже неизлечимые гиперкинезы исчезли. И я блаженно заснула. Но наутро все вернулось в двойном объеме: и проблемы, и обиды, и тоска, и страхи… Да еще голова раскалывалась от боли. И водки уже совершенно не хотелось. Кажется, сам господь Бог направлял меня в нужную сторону и удерживал от ненужного, неправильного и вредного.

 Я совсем не знала своего будущего и уж тем более не предполагала, что меня ждет писательский успех, а меж тем жила так, будто готовилась к литературной карьере. Если проследить мою жизнь, то кажется, что путь проложен по четко очерченной схеме строгим пунктиром, с которого нельзя свернуть, как бы я ни сопротивлялась.

 Через полгода в палату поступила новенькая — Светлана. Она была домашним человеком, по национальности шорочка. Есть такой малый народ шорцы — обитатели горной Шории, в южной части Кемеровской области.

 Светина мать умерла, и тетка сдала ее в ПНИ. У Светы был ДЦП, однако она ходила, держась за стенку, сама ела, сама стирала. Но говорила плохо. Ни писать, ни читать не умела, не могла даже расписаться, к тому же страдала эпилепсией. Голова у Светы была не безнадежная, и, думаю, ее можно было выучить грамоте, но, видимо, этим не занимались. Светой нам заменили неходячую старушку — привезли Свету, а старушку перевели в другую палату. Таким образом, как и задумывалось, создали палату для молодых девушек.

 Трудно было Светлане привыкать к ПНИ. И самое обидное то, что в первый же день она крепко не поладила с Люсей. В день приезда Светланы к Люсе заезжал друг и увез ее к кому-то на день рождения, откуда Люська вернулась сильно навеселе. Увидев новенькую, беспричинно набросилась на нее.

— Почему в мою комнату без моего спросу поселили незнакомую девку? — возмутилась подвыпившая Люся и напустилась на меня: — А ты почему разрешила ее поселить? Может, она меня обокрала, пока меня не было дома?

— Люся, успокойся, Света ничего твоего не трогала, я же все время была дома, — успокаивала я подругу.

 Но та ничего не хотела слушать и продолжала кричать и на меня, и на Светлану.

— Ах, ты за нее заступаешься? Значит, она для тебя хорошая? Вот пусть она тебя и кормит, — бросила Люська мне в лицо. Ну что возьмешь с пьяной женщины?

— Если она у тебя что-то взяла, ты завтра проверишь. И если обнаружишь пропажу, то я попрошу у матери деньги и возмещу тебе ущерб. А сейчас успокойся и ложись спать, — уговаривала я.

 Представляю реакцию моей матери в ответ на такую просьбу о деньгах! Отказала бы и обругала.

 Я отлично понимала новенькую — попасть из родного дома в казенную обстановку, к тому же совсем недавно похоронив самого близкого человека, и быть обруганной в первый же день… Я слышала ночью, как Света плакала. До боли знакомая мне ситуация.

 Через три дня Люся со Светой сцепились в драке.Светка не могла простить, что ее обругали ни за что ни про что, и агрессивно напомнила Люське об этом. Хотя я поясняла Свете, что Люся не со зла это сделала, а подогретая алкоголем. Но Света не желала этого понимать. Люська подползла к Светкиной койке, которая стояла возле окна, напротив моей, Светка тоже слезла на пол, и очутилась как раз у батареи. Я лежала на койке и не хотела вмешиваться, но когда увидела, что они пристроились сражаться возле батареи, меня охватил ужас — ведь сейчас начнут колотить друг друга головой о батарею и либо убьют, либо покалечат!

— Девчонки, вы хоть от батареи отойдите, — попросила я их.

 Но они не обратили внимания. Тогда я тоже спустилась на пол — надо же разнимать, пока не случилось беды. Светка сидела ко мне спиной, я вцепилась ей сзади за платье и дернула на себя, она свалилась на пол, я на нее и скомандовала Люське:

— Быстро ползи отсюда и позови нянечек!

 Пока Люська уползала в коридор, я увещевала разбушевавшуюся Светку:

— Светочка, милая, успокойся, я тебе ничего плохого не сделаю. Если ты успокоишься, я тебя отпущу.

 А сама думала со страхом: не дай Бог, вырвется из-под меня и выцарапает мне глаза. Я была в безопасности, пока держала ее, но если вырвется — мне несдобровать.

— Ладно, отпусти, я тебе ничего не сделаю, — наконец смирилась Светка, и я ее отпустила.

 Но когда я поднималась на кровать, меня сильно дернуло (чертов гиперкинез!), и я зашибла левую руку. Рука тут же вздулась, опухла, подоспевшая медсестра перетянула ее бинтом, но болело очень долго.

 А Люська со Светкой так и остались злейшими врагами до самой Светкиной смерти в 1985 году. Так и воевали. Я это очень переживала, а нашей четвертой соседке, слабоумной Любке, было все равно. Она сама вела себя тихо и ни во что не вмешивалась. С ней проблем не было, ей всегда было хорошо. Я иногда даже завидовала Любке — замечательное состояние, когда всем довольна, ничего не хочется, ни к чему не стремишься — состояние домашней зверюшки, живущей в тепле и сытости.

 Смерть Светы была для меня ударом. По официальной версии она умерла от приступа эпилепсии. А на самом деле Светлана нажралась в туалете лизола, который добавляли в раствор для мытья полов. Умышленно. Ее принесли из туалета без чувств в одиннадцать вечера, она всю ночь хрипела, под утро обмочилась, моча была с кровью. А к обеду умерла. Так и не смогла прижиться в ПНИ…