14.03.1913

14.03.1913

Ну вот, началось с кляксы, и я даже не стал менять бумагу, может, хотя бы так в мои все более призрачные, все менее реальные (разве Ты не замечаешь любимая?), из воздуха извлекаемые письмена проникнет хоть немного реальной действительности. – Всегс лишь несколько слов, опять уже поздно, я ходил с Феликсом в синематограф, на «Другого», а потом гулять. А писать долго не хочу, чтобы завтра не повторилось утро вроде сегодняшнего. Понимаешь, любимая, мой непосредственный начальник на службе своей непреклонной решимостью всегда придает мне сил, я, конечно, не могу во всем ему следовать, но до известной степени осознанно, до еще большей степени неосознанно могу ему подражать, а когда уже и подражать не могу, то хотя бы не теряю его из виду, стараясь следить за ним как за недосягаемым ориентиром; так сегодня он заболел. В его отсутствие на мне лежит обязанность по утрам и в обед распределять поступающую на его стол общую корреспонденцию, Так вот, я возлежал в его кресле как неживой, людей которые ко мне входили, я не видел и не слышал, бессмысленным взглядом уставившись на глубоко безразличные мне письма, я думал только о том, что место мне дома, в теплой постели, но – вообрази только – даже от постели, даже от спокойного лежачего состояния я не ждал ни малейшего улучшения. Ну. вообще-то, хотя бы отчасти все это объясняется довольно просто: я мало, нерегулярно и плохо сплю, мало выхожу, всегда и во всем заведомо собой недоволен, вот все это и укладывает меня в кресло в полной беспомощности. Я даже толком не мог сообразить, как это от Тебя сегодня вообще нет письма, был слишком слаб, чтобы впадать из-за этого в печаль или беспокойство… – я просто не вполне это осознавал и не особенно об этом думал, что само по себе уже достаточная причина для столь длительного и бесполезного сидения за столом. И до самого обеда состояние мое не сказать чтобы слишком улучшилось. Как больной, поплелся я домой, всю дорогу в голове брезжила лишь одна мысль – о нескончаемости пути, который мне еще предстоит проделать. При этом я ничуть не болен, внешне по мне ничего не видно, только морщина на переносице залегает все глубже и в волосах все больше седины, которая даже стороннему взгляду все заметнее.

Сегодня вечером, после того как я немного поспал и Бассерман преобразил меня немного, мне временами было даже очень хорошо, и мы – я и Феликс – вполне подходили друг другу. О Бассермане я мог бы очень много Тебе рассказать, сколь ни убога пьеса, сколь над Бассерманом в ней ни глумятся и сколь он сам над собой ни глумится. – Спокойной ночи, любимая, и хорошего Тебе воскресенья…

Франц.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.