ИГРОК

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ИГРОК

1999 год был полон драматических событий. Отставка премьера Евгения Примакова, недолгое княжение в правительстве Сергея Степашина, бесстыжая демонстрация по государственному телевидению съемки скрытой камерой сексуальной сцены с участием двух проституток и человека, как две капли воды похожего на генерального прокурора Скуратова (с последующей его скандальной отставкой), ожесточенная борьба Ельцина с кланом столичного мэра Лужкова за места в Госдуме, создание Березовским движения «Единство»; взрывы жилых многоквартирных домов в Москве, организованные чеченскими бандитами, вторжение ваххабитских боевиков в Дагестан и, конечно, появление в большой политике Владимира Путина, пообещавшего «замочить их в сортире». Последним аккордом уходящего года стал досрочный уход Бориса Ельцина с поста президента. Натворивший столько бед для России «царь Борис» навсегда уехал из Кремля, передав ключи Путину. Все облегченно вздохнули.

Молодой, энергичный Путин резво взялся за дело. Наблюдая за его решительными действиями по наведению порядка на Северном Кавказе, я сказал своим соратникам: «Этот мужик оставит КРО без работы». Ястреб Путин мне откровенно нравился.

Выиграв в декабре 99-го сложнейшие выборы, где против меня открыто выступил губернатор Воронежской области и вся контролируемая им сеть коммунистических агитаторов, я вновь стал депутатом Государственной думы. За несколько месяцев до этого в Московском «Ломоносовском» государственном университете я защитил докторскую диссертацию по философии войны (кандидатом философских наук я стал в декабре 1996 года, буквально за несколько недель до начала моей первой успешной избирательной кампании). Тема, выбранная для моей научной работы, была чрезвычайно актуальна — «Проблемы национальной безопасности России на рубеже XXI века».

В январе 2000 года новый состав Думы избрал меня председателем Комитета по международным делам. Таким удивительным образом я получил уникальную возможность отработать свои научные идеи на практике реальной парламентской дипломатии. Пропадая целыми неделями на работе или в командировках, я тем не менее успел — в сотрудничестве с выдающимися военными учеными — написать книгу-глоссарий «Война и мир в терминах и определениях». В этой гигантской работе мне сильно помог мой отец. Естественно, с рекламой издания было туго. В итоге я выкупил за свои деньги пять тысяч экземпляров словаря у издательства и подарил их Министерству обороны и Министерству образования для передачи в библиотеки всех военных училищ и академий страны, а также военным кафедрам гражданских вузов.

Надо сказать, что далеко не всем мое избрание «главным думским дипломатом» пришлось по вкусу. Позже сам патриарх российской политики Евгений Примаков расскажет мне, какая истерика по этому поводу поднялась в наших «либеральных кругах» и в окружении Юрия Лужкова. Его даже специально отрядили ехать к новому президенту, чтобы добиться моей отставки. Позже мудрый «Примус», как любя называли этого заслуженного человека все мои коллеги, в присутствии Путина извинился передо мной за свой поступок, признав, что я достойно руководил парламентским комитетом.

В феврале 2000 года между Россией и европейскими структурами резко обострилось противостояние по вопросу о методах ведения нашей армией вооруженной операции в Чечне. Роль заводилы конфликта взяли на себя Совет Европы и его Парламентская ассамблея (ПАСЕ). В ответ Государственная дума и Совет Федерации сформировали новый состав делегации для работы в Ассамблее и избрали меня ее руководителем на весь период исполнения депутатских полномочий (до моего избрания на этой должности была постоянная «текучка кадров»).

Российская делегация участвует в работе Парламентской ассамблеи Совета Европы с 1996 года, когда наша страна стала 39-м по счету членом этой международной организации. В ее состав входят 24 депутата Госдумы и 12 членов Совета Федерации.

В апреле 2000 года нам предстояла скандальная дискуссия в ПАСЕ по вопросу о «грубом нарушении прав человека в Чеченской Республике». Министр иностранных дел Игорь Иванов предложил мне вообще не ехать в Страсбург. «Старик, давай замотаем эту поездку! Пошлем регистрационную форму новой делегации с опозданием, вас не успеют аккредитовать и «побазарят» в отсутствие российской делегации, на этом и успокоятся», — настаивал хозяин российского внешнеполитического ведомства. Я ответил, что лучше вообще выйти из Совета Европы, чем скулить и поджимать хвост. «Если мы уверены в своей правоте, почему мы должны избегать дискуссии с европейскими парламентариями?» — возражал я. Разочарованный министр-голубь Иванов доложил президенту, что «Рогозин невменяем», и дал команду МИДу занять выжидательную позицию.

Апрельская сессия ПАСЕ действительно не предвещала нам ничего радостного. Запад гудел от возможности надавать России по носу, расквитаться за пусть робкую, но все же отличную от НАТО позицию по Косово. Объективные издержки военной операции в Чечне действительно давали европейским парламентариям и правозащитникам богатую почву для критики России. Кроме того, в нашем тылу путалась «пятая колонна» — оппозиция думских «либералов», включившая в состав российской делегации «совесть нации» и «голубя-профессионала» Сергея Адамовича Ковалева. Он только и ждал удобного случая, чтобы нагадить стране и лично своему «старому другу» — мне.

Мы знали, что унижение России в Страсбурге должно было идти по следующему сценарию: если наша делегация не приезжает на сессию, ее осмеивают и лишают полномочий, если же она все-таки приезжает, то ее лишают права голоса, оставляя сидеть наказанной в углу. Ни то ни другое меня не устраивало. Я ехал в Страсбург — столицу Эльзаса — с твердым намерением публично защитить наше право бороться с сепаратизмом и терроризмом. Я не собирался расшаркиваться перед мало что знающими о нашей действительности политическими пигмеями ПАСЕ, хотя и не намеревался им хамить. Важнее всего было не то, что они про нас будут думать, а то, что мы сами о себе думаем. Страсбург был для этого идеальным испытанием политического мужества моих коллег-парламентариев.

Делегацию я стал настраивать заранее: «Важно никого не бояться. Главное — не бояться самих себя, своей ответственности. За результаты работы делегации отвечаю я. Помните, мы выиграем, если покажем командную игру!» Никто мне не возражал, кроме трех отщепенцев, пропустивших общий сбор делегации. Это была тройка «общипанных голубей» — два «яблочника», которые считали, что «с Западом надо дружить, даже если Запад не прав», ну и, конечно, наш вездесущая «птичка мира» Сергей Адамыч.

Наконец наступил «черный четверг» — день обсуждения «чеченского досье». Большой зал ПАСЕ был забит до отказа. Гостевые ложи заполнены страсбургскими зеваками и «ичкерийскими» недобитками, вольготно обосновавшимися в Европе под видом несчастных беженцев. Приготовления к публичной порке России были завершены, и спектакль начался.

Микрофон переходил от одного пламенного оратора к другому. Каждый «голубь» рассказывал о происходящем в Чечне, как будто сам только что оттуда прилетел. Каждый следующий оратор пытался перещеголять своего предшественника в мастерстве описания «зверств русской солдатни». Зато никто из выступавших лилипутов не назвал боевиков ни бандитами, ни террористами, предпочитая словечки типа «партизаны», «борцы за свободу», «сторонники автономии». Самым резким ругательством в адрес головорезов было слово «боевик», но даже его за три с половиной часа ожесточенной дискуссии я слышал всего пару раз. Торжество двойных стандартов и ненависти к России в этой аудитории было очевидным.

При этом подробное описание «преступлений русской армии» было снабжено устными «документальными свидетельствами», по всей видимости, подброшенными Мовлади Удуговым и его «профессором». Члены ПАСЕ смаковали подробности «злодеяний» Москвы, как будто получали от этого физическое удовольствие. Не думаю, что человек, который действительно видел ужасы гражданской войны и кровь мирного населения, мог бы так цинично на публике делиться своими впечатлениями. Несмотря на протесты моих коллег из российской делегации, принявших самое активное участие в дебатах, «участники спектакля» не отходили от заранее спланированного сценария. Наши поправки к итоговому документу дружно отвергались, зато каждое новое обвинение в адрес России также дружно приветствовалось залом.

Составленный докладчиками ПАСЕ перечень «русских зверств» заворожил европейского обывателя. На гостевом балконе послышались женские всхлипывания. От ПАСЕ выступали два оратора: британский лорд Джадд и немецкий социал-демократ Рудольф Биндиг. Папаша Биндига был среди тех «белокурых бестий», кто по приказу Гитлера топтал нашу землю, за что и получил русскую пулю. Сынок этого «интуриста», видимо, решил свести семейные счеты с Россией.

Доведя зал «до кондиции», парочка этих «голубей» потребовала лишить российскую делегацию права голосовать в течение всего периода работы Ассамблеи. Но особо усердным русофобам и этого показалось мало: они потребовали отнять у нас не только право голосовать, но и право излагать свою точку зрения с трибуны ПАСЕ. Если бы это решение было принято, нашей делегации пришлось бы либо сидеть молча на скамейке «штрафников» на пленарных заседаниях Ассамблеи, притворившись «зайчиками», либо не ездить в Страсбург вовсе.

Любопытно, что никто из европарламентариев не решился поставить вопрос об исключении России из Совета Европы — одно дело злобствовать на наш счет, другое — жить за наш счет. Козырев, согласовав с Ельциным в середине 90-х вопрос о нашем вхождении в этот «европейский предбанник», убедил его взять на себя финансовые обязательства «основного плательщика» Совета Европы. С тех пор Россия ежегодно перечисляет в Страсбург более 20 миллионов евро, что составляет почти 13 процентов всего бюджета Совета Европы. Это даже больше нашего официального взноса в ООН! За такую малообъяснимую щедрость Россия получила право четыре раза в год отправлять в Страсбург за свой же счет делегацию в составе 36 парламентариев, которые регулярно, как заядлые «двоечники», получали от «западной демократии» взбучки за очередное «невыполненное домашнее задание».

После этого знакомства с неисправимо антироссийской по сути деятельностью ПАСЕ я пять раз (!) на встречах с Путиным убеждал его сократить взнос России в ПАСЕ. Он всегда со мной соглашался, писал разные важные резолюции на моих бумагах, но воз и ныне там. Интересно, когда наши бюрократы начнут уважать подпись главы государства и Россия оставит страсбургских клеветников «без крем-брюле»?

Но вернемся на апрельскую 2000 года сессию ПАСЕ. Бурная дискуссия наконец завершилась, и члены Ассамблеи приступили к голосованию. Нельзя сказать, что доводы нашей делегации не подействовали на часть европейцев — итальянская, часть французской и испанской делегаций не поддержали санкции против России. Зато «братушки» из бывшего соцлагеря проявили в полное мере свое гнилое нутро.

В итоге было принято решение о лишении нашей делегации права голосовать на пленарных заседаниях ПАСЕ.

Все остальное — посещать столовую, ходить в отхожие места и даже иногда жалко попискивать с трибуны — нам благосклонно разрешили.

Последнее слово предоставили мне — как «главному обвиняемому» и лидеру русской делегации. На балконах воцарилась тишина. Я постучал по микрофону и внимательно посмотрел в зал.

Несколько сотен самодовольных депутатских рож, только что поглумившихся над правдой и Россией, торжествующе смотрели на меня.

«Вы только что перемалывали косточки моей несчастной стране, которая столкнулась с агрессией шовинизма и сепаратизма, — начал я свою речь. — Мы специально приехали сюда, чтобы рассказать вам о Чечне и Северном Кавказе, представить людей, кто с оружием в руках защищал свой дом от бандитов и насильников. Мы хотели совместно с вами попробовать найти пути решения таких сложных проблем, но вы предпочли предстать учителями, вразумляющими бестолковых русских.

Вы — не учителя. Вы такие же ученики. Если бы вы были учителями, мы бы сидели и записывали ваши рецепты решения проблем Ольстера, Корсики, терроризма басков в Испании. Мы бы аплодировали тому, как мудро и бескровно вы остановили войну в Косово, Сербской Крайне и Боснии.

Но, к сожалению, нам ничего не известно о ваших успехах на сей счет. Так кто дал вам право нас учить, коли вы сами — нерадивые хозяева собственного европейского дома?

Насчет только что принятой вами резолюции о санкциях против нашей делегации… Господа, я же вас просил разговаривать с нами вежливо! Я же призывал вас вести диалог на равных и даже не думать о том, чтобы унизить нас — ваших коллег. Но вы все сделали наоборот.

Что касается только что принятой вами резолюции о лишении прав нашей делегации, то засуньте ее себе… в портфель!»

На глазах у изумленного зала депутаты российского парламента встали и, следуя за мной, покинули пленарное заседание ПАСЕ. За нашей спиной раздавались отдельные возгласы, но в целом руководство и члены Ассамблеи не ожидали такого поворота событий. Все пребывали в шоке. Слишком часто за последние годы они наблюдали покорность России, ее, как писал Федор Достоевский, «деликатность перед Европой», бесхребетную низость пресмыкающихся перед Западом российских «либералов», их лакейскую готовность чистить сапоги всякому иностранцу, напускающему на себя важный вид. Впервые за 10 лет они вновь увидели страну, которая требовала к себе уважения, и не могли опомниться от переполнявших их чувств.

В холле на нас набросились российские журналисты. Все они понимали, что присутствуют при историческом событии, как я невесело пошутил, — «пробуждении национальной гордости великороссов». Она так долго дремала, эта гордость, под неусыпным взором либеральных надсмотрщиков, что про нее уж стали потихоньку забывать. А тут вдруг вспомнили.

Все члены российской делегации находились в сильном возбуждении. Ребята поверили в себя, почувствовали свою силу и характер. Недосчитались только троих — той самой «хромой тройки». Через час, когда все европарламентарии разошлись по страсбургским ресторанам и гостиницам смаковать une demarche russe, я вновь вернулся в зал пленарного заседания ПАСЕ, чтобы забрать оставленный у микрофона мобильный телефон.

Однако благодаря своей забывчивости я стал невольным свидетелем замечательной мизансцены. На другом краю пустого зала спиной ко мне сидел «совесть нации». Он давал интервью двум местным журналистам.

Видимо, французы уже закончили выдавливание из «правозащитника Ковалева» очередной порции накопленного им яда и, собравшись уходить, решили записать в блокноте транскрипцию русских ругательств, которыми он награждал меня и Путина: «Пишите, пишите по буквам! — наседал на них правозащитник. — Пишите же: РОГОЗИН — МЕР-ЗА-ВЕЦ. Записали? Хорошо. Теперь дальше пишите: ПУТИН — ПО-ДО-НОК!»

Мне стало даже как-то неловко за Ковалева. Каким жалким и нелепым казался мне в этот момент пустой и злобный старичок. Я забрал телефон и тихо вышел из зала.

На следующее утро я вылетел в Москву, где на заседании Совета безопасности России мне предстояло выступить с сообщением о готовности Думы к ратификации договора о сокращении стратегических наступательных вооружений (СНВ-2). Этот кабальный договор был крайне опасен России: он предполагал уничтожение нашей страной всех тяжелых стратегических ядерных ракет наземного базирования с разделяющейся головной частью. Американцы очень боялись этого шедевра советской военной науки, называли наши ракеты «сатаной» за их надежность, неуязвимость для средств американской противоракетной обороны и боевую мощь. Одна такая ракета может стереть с лица земли все восточное побережье США.

Вот почему американцы через своих людей в российском руководстве добились подписания Ельциным этого ущербного для нас договора. Но соглашение не может вступить в силу, пока не будет ратифицировано парламентом. Американцы вместе со всеми странами НАТО требовали от России прекратить «волокитить» законопроект о ратификации и поскорее вынести его на пленарное заседание Думы. Снять это соглашение вообще с обсуждения в парламенте Кремль не решался, так как это было бы воспринято Вашингтоном как явный демарш Путина в первый же месяц его президентства и вызвало бы неминуемую жесткую размолвку между США и Россией. Этого в российском руководстве никто не хотел.

Ход был найден, причем довольно остроумный. Дабы восстановить гарантии военной безопасности России, было решено включить в текст законопроекта о ратификации оговорку, смысл которой сводился к следующему: Россия будет соблюдать договор СНВ-2 в случае, если США сохранят действие Договора о противоракетной обороне (ПРО) 1972 года и не будут расширять НАТО. Мы знали, что американцы не собирались делать ни того ни другого. Договор по ПРО мешал им развернуть второй, а затем и третий позиционный район стратегической противоракетной обороны. «Нам надо защитить нашу территорию от угрозы ядерного нападения Ирана и Северной Кореи» — так они объясняли нам свои намерения нарушить стратегический баланс с Россией. Дональд Рамсфельд, например, еще в 1998 году уверял, что к 2003 году Тегеран разработает ракетное оружие, способное достигать территории США. Мы, конечно, не верили ни единому их слову, равно как и они уже не считались с нашими озабоченностями. Что касается расширения НАТО, то об этих планах нам было известно давно. Противостоять этому процессу Кремль при Ельцине тогда не решался, да и уже разучился. А потому изложенная в моем докладе идея увязать ратификацию СНВ-2 с сохранением договора по ПРО и отказом от расширения НАТО была одобрена членами Совета безопасности.

Заседание подошло к концу. Все встали из-за стола и начали прощаться с председательствующим на Совбезе Владимиром Путиным. Я тоже подошел к нему, чтобы передать отчет о работе нашей делегации в Страсбурге. Президент взглянул на отчет и спросил: «А может, все-таки не надо было ехать туда?» Я понял, что до меня с ним уже встретился министр иностранных дел. «Нет, не согласен. Мы дали бой, потому что уверены в своей правоте», — ответил я. «Может, вы и правы», — Путин пожал плечами, и мы попрощались.

По моему предложению Государственная дума приняла в отношении ПАСЕ следующее решение. Во-первых, до тех пор, пока права российской делегации не будут восстановлены в полном объеме, нашей ноги там не будет. Только лидер делегации получал полномочия обсуждать с руководством ПАСЕ сроки и условия разблокирования сотрудничества.

Во-вторых, Дума не отказывалась от контактов с Ассамблеей по вопросам, представляющим совместный интерес, в том числе по поиску взаимопонимания по вопросу защиты прав человека. В связи с этим я предложил создать совместную рабочую группу Госдума-ПАСЕ, которая могла бы регулярно посещать Чечню и «снимать озабоченности» у наших европейских коллег. Страсбург на это клюнул.

В итоге, возглавляя международный комитет, большую часть своего времени я стал проводить на территории Чеченской Республики, сопровождая всевозможные иностранные делегации и докладчиков по этому больному в наших отношениях с внешним миром вопросу.

Надо сказать, что наша парламентская делегация в ПАСЕ была очень представительной. В нее входили все лидеры думских фракций, а также видные представители Совета Федерации. Но, конечно, самым любопытным представителем нашей делегации был думский шоумен Владимир Жириновский. Его в Страсбурге воспринимали абсолютно всерьез, жутко боялись и даже не разрешили вступить ни в одну из пяти политических групп Ассамблеи. Вот я и решил однажды воспользоваться «демоническим имиджем» Жириновского для решения принципиально важного для нас вопроса.

Дело в том, что в ажиотаже борьбы против России ряд депутатов ПАСЕ потребовал от Комитета министров Совета Европы учредить особый международный трибунал. Перед ним должны были предстать российские гражданские и военные должностные лица, причастные (с точки зрения этих всезнающих депутатов) к совершению преступлений в ходе антитеррористической операции в Чечне. Естественно, я решил сделать все возможное, чтобы эту экстремистскую и антироссийскую затею убить на корню. Однако голосов мне среди депутатов ПАСЕ явно не хватало, и я решился на тонкую игру.

Обычно в случае внесения поправки в текст принимаемого документа председательствующий на заседании Ассамблеи сначала предоставляет ее автору право в течение одной минуты изложить суть предложения, а затем обращается к залу с вопросом, кто готов выступить против этой поправки. Только после этого Парламентская ассамблея определяет свою позицию — оставить документ в первоначальном виде или внести в него соответствующие изменения.

Я понимал, что против моей поправки с удовольствием выступит целый ряд антироссийски настроенных депутатов. Они заставят Ассамблею сохранить оригинальный текст резолюции со зловещим Планом учреждения Международного трибунала по Чечне. Но что, если попросить выступить против моей поправки Жириновского? Ведь он как «красная тряпка» для депутатов ПАСЕ! Надо создать ситуацию, при которой желающим «наказать» Россию придется солидаризироваться с «великим и ужасным» Жириновским.

Я подошел к скучающему в зале лидеру ЛДПР и прямым текстом раскрыл ему замысел своей отчаянной «провокации». Жириновский, обозвав меня «азартным игроком», с удовольствием согласился. Тут председательствующий на заседании австрийский социалист Питер Шидер объявил начало обсуждения поправок к тексту резолюции ПАСЕ о ситуации в Чечне. Наконец очередь дошла и до моей поправки. В отведенное мне регламентом время я аргументированно изложил собравшимся свое предложение исключить из документа ультимативное и неприемлемое требование создать наднациональный судебный орган для рассмотрения уголовных дел в отношении участников конфликта в Чечне. Зал слушал меня плохо. По всему было видно, что собравшиеся для себя все уже решили и выслушивали мои доводы исключительно из соображений приличия. Шидер сухо поблагодарил меня за изложение поправки и, окинув взглядом зал, спросил, кто желал бы выступить против. «Я, я, дайте мне сказать! Требую слова! Я против!» — закричал Жириновский со своего места, заглушив всех остальных выскочек. Даже опытный и видавший виды Шидер аж рот раскрыл от удивления. Естественно, всем такая интрига показалась забавной. Никто не решился отказать Жириновскому в возможности выступить против России и руководителя российской парламентской делегации в ПАСЕ. Никто даже не заподозрил подвоха.

«Слово для отклонения поправки предоставляется господину Жириновскому!» — отчеканил председательствующий. И тут началось! Жириновский схватил микрофон и буквально заорал в него: «Я категорически против поправки Рогозина, я считаю, что идея создать специальный трибунал по Чечне правильная! Я готов пояснить, почему этот трибунал нужен! Он нужен для того, чтобы посадить в тюрьму всю вашу Ассамблею! Всех вас, негодяи и мерзавцы! Все там будете сидеть, все! Биндиги-шпиндиги, лорды-милорды, все, пока не подохнете! Так что я против поправки Рогозина!» Шидер, выслушав такую страстную и, в общем, оскорбительную для авторов резолюции речь Жириновского, призвал зал к порядку, лишил Жириновского права выступать в течение всего дня от микрофона и, наконец, поставил вопрос на голосование. Перепуганная лидером ЛДПР Парламентская ассамблея дружно поддержала мою поправку и свела на нет усилия моих оппонентов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.