ЧИП (Сергей Чаплыгин)
ЧИП (Сергей Чаплыгин)
…В это время настал апогей в моих отношениях с человеком, от которого многое зависело, но чем больше я о нём заботился и прощал, тем больше он себе позволял. Чаплыгин был бы неплохим исполнителем по оперативной части, но водка губила любые начинания. Дважды я выкупал его из милиции, планы мероприятий срывались одно за другим, он начал позволять появляться на встречах со мной в пьяном виде. Дисциплина упала, пора было что-то предпринимать.
Я уже был знаком ещё с одним офицером ГРУ в отставке — Александром Погореловым, человеком более интеллектуальным и знающим, чем Сергей и, в принципе, в «греческом» деле сохранность информации — его заслуга, именно благодаря ей и её наличию я смог «спасти» многое, в том числе и тело Солоника.
Этот более чем разумный человек, начитанный и приятный собеседник, высокий красавец, любимый женщинами, был вынужден находиться под ярмом теперь спившегося пьяницы, каждому собутыльнику рассказывающему о своей причастности к убийству Солоника. Бахвальству не было предела и, как я уже говорил, дошло и до Пылёвых. Подобные шутки мало кто понимал, а они тем более.
Меры требовались моментальные. Прежде всего нужно было убрать Сергея из казино в отеле «Ленинградская», где все мои люди работали для прикрытия, числясь в охранной структуре и посещая это место раз в четверо суток. Далее старшим у них я назначил Александра, определив три месяца и тому, и другому как испытательный срок. Недовольству Чаплыгина не было предела, но оправдаться ему было нечем, пришлось терпеть. Объяснять, что жизнь его болтается на ниточке, было бесполезно и опасно, ведь никто из них не сталкивался с мера-ми наказания, господствующими в нашем «профсоюзе». Можно быть не только избитым, но и оказаться в тюрьме на год-полтора, и такое устраивалось — заодно и хорошая проверка. Своим же я чуть ли не подгузники менял, понимая эксклюзивность нашего квартета и необходимость его сохранности. Дооберегался…
…Вопрос с «Чипом» стоял ребром, к тому же такой носитель информации никому нужен не был. После Греции двоих уже отправили «на тот свет» за гораздо меньшие знания. И в какую ситуацию я попал? С одной стороны чувствовал ответственность за него как человека, которого привлёк, с другой понимал — шансов тем меньше, чем на большее толкало его хмельное эго. Но чтобы попытаться его выручить и самому не «сгореть», оставалось только одно средство — взять все на себя, в противном случае он пропал бы в течении двух дней, скорее всего, обосновавшись на дне Яузы или Москвы-реки в запаянной бочке с цементом, как это было модным в то время. Кстати, подобное захоронение уже никогда не найти.
Всё, что можно было придумать, дав ему шанс, — инсценировать отравление опиатами. Но я не учёл его «убитую» печень и ослабленный алкоголем организм. Переданную мне «отраву» я несколько разбавил, даже отхлёбывал сам на его же глазах. Происходило все в моей машине, напротив магазина «Мегаполис». План якобы состоял в том, что после принятия жидкости и потери сознания его должны были забрать ждущие (разумеется, тщетно) во дворах парни Олега.
Почему нельзя было обойтись без настоящих средств, а просто инсценировать подобное, поговорив с Сергеем? Да потому, что никто не знал, какое решение примет Олег после неудавшегося покушения. Я всегда оставлял возможность утечки информации, тем более в таком случае.
Итак, по моим расчётам, «Чип» просто не должен был потерять сознание, но почувствовать, на всякий случай, себя очень плохо, что в результате и произошло. Через четыре часа общения мы расстались, он пересел в свою «99», купленную мною, и благополучно уехал, чувствуя недомогание. Олегу я сообщил, что ничего не получилось, рассчитывая завтра сказать о том, что Чаплыгин попал в больницу, а дальше попытаться придумать что-нибудь еще. К тому же я надеялся, что этот балбес поймет причины болезни и прибежит с расспросами, где я ему добавлю и жёстко объясню создавшееся положение.
Но… через 10 минут мне позвонили и рассказали об аварии в пятистах метрах от нашего места встречи. Чаплыгин въехал в стоящее на красном сигнале светофора авто, и подчинённые Пылёва забрали его в полуобморочном состоянии. Он ничего умнее не придумал, как «закинуть» в себя сразу после нашего расставания припрятанную бутылку водки. Ситуация вышла из-под контроля, и всё что я мог сделать, это, ссылаясь на огромное количество свидетелей, попросить просто вывезти его в лес, недалеко от военного городка, где он жил, и, надавав тумаков, выбросить в лесополосе. Что можно еще было придумать? Поначалу мысль понравилась Олегу, но сделано было всё с точностью до наоборот. Его завезли в гаражи и только накинули «удавку», как появился патруль ППС и спас его, отвезя в больницу, а молодцов в отделение милиции, откуда их благополучно выпустили через несколько часов.
У пострадавшего хватило ума не говорить или, скорее всего, не было сил говорить, но так или иначе это сыграло роль и заставило поверить в его разумность. Сергей продолжал жить по тому же адресу, и через несколько встреч наши отношения прекратились, несмотря на все его усилия остаться в команде.
На суде он предстал свидетелем, повествующим о своей нелегкой доле, о нищете, которую он испытывал, будучи под моим руководством, о запугивании и о постоянных преследованиях, свалив всё на Александра, которому, кстати, оставался должен 5000 долларов и жену которого, в отсутствие Погорелова, пытался соблазнить, что чуть было не кончилось его преждевременной насильственной кончиной от руки разъяренного мужа.
Та история с отравлением закончилась мирно, я заплатил за ремонт обеих машин, пострадавшим в аварии 4500 долларов, пару раз ещё одалживал ему деньги, но твёрдо отказывал в работе, несмотря на мольбы на коленях взять его обратно, объясняя, что просто чудом удалось сохранить ему жизнь. Это он в конце концов был вынужден признать на суде под градом вопросов моих, адвоката и судьи.
В отношении Чаплыгина мне не за что себя корить и, если раскаяние — это не просто осознание, признание и осуждение своей вины, но и действие наоборот, то это хороший тому пример, который должным образом, наравне с другими, подействовал на присяжных.
Здесь же вспоминается и ещё одна драма, разыгравшаяся сразу после смерти Солоника.
В Греции я познакомился с Юрой, бывшим офицером-десантником, что нас, как обоих бывших кадровых военных, и сблизило, хотя с его стороны, конечно, сыграл роль и меркантильный фактор — он зарабатывал обслуживанием подобных мне, приехавших получить гражданство, посредничеством, поиском недвижимости и устройством других дел. Бизнес шёл неплохо, а главное — стабильно. Дом я приобретать не стал, но в памяти осталось приятное времяпрепровождение.
При моем отлете из Эллады, будучи уже ее гражданином, от благодарности, выраженной в пачке купюр, он отказался, довольствовавшись ранее обговоренным гонораром, и мы расстались приятелями. Он и его жена были очень похожи на тех греков, к образам которых мы привыкли в детстве: белокурые, крепкого телосложения, радушные и всегда в хорошем расположении духа — нечего сказать, красивая пара.
Впоследствии он помогал с очередным комплектом документов братьям, Осе и иже с ними, естественно, понимая и зная, кто они, был знаком близко с Солоником.
Всё вместе послужило причиной вынесения решения по нему нашими «главшпанами».
После смерти «Валерьяна» Юрий приехал в Москву, гонимый необходимостью получения денег-около 100.000 долларов от Пылёвых за два комплекта паспортов. Спешка была оправданной — греки арестовали супругу, на которую был оформлен дом, найдя при обыске патроны, подходившие к пистолетам разных марок и, на самом деле, принадлежащие Солонику. В Москве Юра искал встречу с должниками, но те выставили барьер, составной частью которого стал и я.
Через своего приятеля Андрея «Ботаника», общего нашего знакомца по Греции, российского таможенника, он вышел на меня и попросил о встрече, которая и состоялась в отеле «Олимпик-Пента-Ренессанс».
Всё бы ничего, но он был отчаянно настроен на получение своих денег, вплоть до сообщения в милицию об эллинской трагедии, причём явно понимая, с чьей подачи это происходило. Мы вспомнили общие поездки, поговорили о перспективах, я задавал наводящие вопросы, ответы на которые ждали боссы, отдал застарелый долг в пару тысяч, и мы расстались, договорившись встретиться через неделю, когда всё прояснится.
Планы правдоискателя были кем-то доложены до меня, поэтому не особенно шокировали, но заставили поморщиться «главшпанов». Уже предполагая, чем это закончится, я взял разрешение на повторную встречу, совершенно чётко понимая, что как носитель информации он неудобен Буторину, а братьям лишь как человек, которому они должны. Я надеялся предупредить, а, в случае утечки, объяснить это желанием освободить Пылевых от долга менее криминальным путём, что мог бы поддержать Андрей, который всегда приветствовал бескровное решение проблем. Рисковал отчаянно, ведь если Юра не поймет или не захочет понять и не скроется, то перед тем, как его убить (а в случае моей неудачи, сомнения в этом не было), у него могут выпытать все, что он знает.
На втором рандеву, пытаясь уговорить обоих, и Андрея-«Ботаника» в том числе, исчезнуть хотя бы на год, даже предлагал денег, но тщетно — жена, оставшаяся в Греции в заключении, была беременна, её ждал суд, чего вынести он не мог, как нормальный мужик.
Уверять капитана-десантника, что ему грозит смертельная опасность, объясняя, что судья учтёт всё, говорить о более цивилизованных тюрьмах, по сравнению с нашими, и о сроке не более одного года оказалось делом неблагодарным. Он не послушал меня даже после того, как я уже прямо сказал, что его милой жене явно будет тяжелее и хуже, если он вообще пропадет и тем самым оставит её без поддержки, без средств к существованию и без мужа, а дочку без любящего отца, так как, скорее всего, по причинам, которые он хорошо понимает, никто его жалеть не будет, а убьёт. Вопрос только в том — как?!
Таможенника долго убеждать не пришлось, он исчез в тот же день и появился только на суде, как свидетель обвинения, но с показаниями в мою пользу и благодарностью за спасение жизни, чему очень подивились все, от судьи до присяжных.
А Юрий был приглашен на встречу с Пылёвыми якобы мной, причём мой голос по телефону озвучивал «Булочник», он же и убил его по пути в лес. Причём бывшему офицеру после пересечения МКАД объяснили, что шансов у него нет, в машине, помимо его самого, сидели ещё четверо. Он выпил две бутылки водки, и одному Богу известны мучившие его мысли на пути к смерти. Возможно, также как я, мысленно прощался с любимыми женой и дочуркой в день ареста, по пути в МУР, сидя на полу «Газели» со связанными руками и ногами, прекрасно понимая, что никогда их больше не увижу. Но я хоть сижу за содеянное, и они обеспечены всем необходимым. Поэтому «уходя», я уходил с чувством выполненного перед семьей долга. А Юра?! Он не был гибким и терпеливым и пострадал из-за чьих-то ошибок, трусости и жадности.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.