Давным-давно
Давным-давно
Я нашла в своем ящике тоненькую серую книжечку, вернее, тетрадку в жестком переплете. И с удивлением узнала ее. Оказывается, это мой дневник 45-го года. Написано торопливым мелким почерком: мало места. Стала разбирать с большим интересом.
Оказывается – опять едем. Война кончилась. Куда же мы отправляемся?
Наша бригада артистов едет в Германию, в Берлин, для выступлений перед советскими воинами на Октябрьских торжествах.
21–28 сентября
Пути, разъезды, бесконечные стоянки, отцепляют, перецепляют, всю ночь вагон ползает по всем стрелкам, еле гремит, валится от толчков, а утром тот же пейзаж, та же разбитая платформа.
Проехали Вильнюс. Дождь. Не вышли даже из вагона. Подъезжаем к Кенигсбергу. Дождь, солнце, снова ливень, и так весь день.
29 сентября
Кенигсберг. Первое, что увидели, – открытую платформу товарного поезда, на платформе картофель, на картофеле узбек. Дождь, солнце, снова дождь, грязь невылазная, худенькие бледные детки разных возрастов бродят между вагонами, у каждого в руках мисочки или бидончики. Солдаты наливают туда суп или кашу. Солдат выходит из вагона, говорит обеспокоенно: «А что это Эльза сегодня не приходила?»
30 сентября
Ездили в город. Это очень далеко. Все разбито настолько, что нельзя себе представить, как это было раньше. Подъехали к старой крепости. За решеткой видно, как там работают немцы, которые там живут. Стоило разрушить весь мир, чтобы у себя в крепости сидеть за решеткой. Подошла и рассматривала в упор, как обезьян. Очень красивый немец, высокий, с правильными чертами «арийца», с красивыми светлыми волосами, стоял, заложив руки в карманы, и смотрел на нас очень спокойно и долго. Пока выясняли с комендантом, пойдем ли мы внутрь, подошли еще несколько человек, стали просить папиросы. Мы не дали и уехали.
Открылся памятник героям. Очень некрасивое сооружение. Обелиск. Дождь проливной, спрятаться некуда. Снова солнце. Обсыхаем. Странный климат. Говорят, что это так и надо – тут море и много влаги. Обсохли.
Едем домой.
Опять развалины, развалины. Сиротливо выглядят на третьем этаже на голубой кафельной стене ослепительно белые писсуары.
Вечером концерт, на который является за кулисы масса москвичей, приехавших на открытие памятника.
2 октября
Перелет Кенигсберг – Берлин. Кошмар и ужас, но недолго, 2 ч. 20 мин. Укачало вполне. 3 часа ехали с аэродрома через ночной Берлин. Все нереально. Такой величественный, темный, страшный немецкий разрушенный город. Колонны, гербы, статуи на карнизах высоких разбитых дворцов, статуи внизу среди груд щебня, искореженных железных конструкций. Парки, дворцы, триумфальные арки и снова развалины, руины, и так мы пролетали мимо, мимо, пока не проехали Потсдам и дальше по изумительной дороге приехали в Бабельсберг, это пригород в 36 км от Берлина.
4, 5, 6 и т. д. октября
На берегу озера живем в виллах. Уезжаем на концерты и снова возвращаемся. Идем в столовую и обратно. Сосны, осень, листья на дорожках парков, все утопает в зелени и осенних цветах. Порыжели платаны, красные клены и виноград, который обвивает все стены и лезет прямо в окно по стеклу.
Живем как будто в Малаховке или в Суханове. Невозможно себе представить, что где-то Берлин рядом.
9 октября
Были в Берлине, проделали весь ритуал: смотрели колонну Победы. Купили открытки (немец, который их продавал, с особенным деловым удовольствием указывал на снимки, подчеркивая: «Ja, das ist ganz kaputt»[14], ибо на снимках был уже разрушенный современный рейхстаг, и это стоило 20 марок, и рядом продавали еще целый старый Берлин, и он стоил вдвое дешевле). После мы были в этом рейхстаге – действительно это «ganz kaputt».
Бедный Барбаросса валялся на дороге, приходилось наступать ему на что попало. Больше всего в рейхстаге поражают надписи. Нет ни одного местечка, где бы их не было. Нельзя себе даже представить иногда, сколько нужно было изобретательности и смелости, чтобы забраться под купол или на наличник окна и там оставить свой автограф. И это совсем не смешно, а почему-то очень волнует. И мы стали метаться в поисках хоть маленького местечка. Мне удалось втиснуться между артиллеристом Алексеевым и капитаном 3-го ранга Бутенко.
На улицах масса народу. Ко всему этому невозможно привыкнуть. Все удивительно, все это – «не может быть». Глаза немцев – в них страшно смотреть: они какие-то пустые, а в них боль, ужас, недоумение, тупость, смущение. Все движется, мечется, но как будто все это движется бессмысленно. Велосипедисты на всех дорогах. Они, как муравьи, тащат на себе все: огромные тюки, детские корзиночки, которые специально прикреплены к рулю или к багажнику, а в них бесстрашно сидят дети лет двух-четырех.
Кроме того, сзади к велосипеду на тоненькой оглобельке прицеплена тележка на таких же шинах, и в ней лежат корзины, пакеты, иногда дрова или картофель. Тележки вообще очень распространены, самых разных конструкций.
11 октября
Дорога Берлин – Дрезден. Едем на машинах. Неописуемо.
12 октября
Рейнеболь. 6 км от Дрездена. Маленький прелестный городок, похож на все остальные. В Дрезден ездят на трамвае. Немецкая жизнь вокруг.
Совершенно неожиданно для себя вдруг выяснила, что говорю по-немецки. Я этому удивлена не меньше апостолов. Слушаю, как разговаривают дети, совсем маленькие, 2–4 года. Дети здесь сущие ангелы. Они так красивы и хорошо воспитаны и нарядны – от них невозможно оторвать глаз. Они ничего не понимают, им совершенно безразлично, капитулировала ли Германия или нет, они смотрят доверчиво ясными глазами и настолько очаровательны, что приходится останавливать себя, чтобы не приласкать их. <…>
13 октября
Ездила на трамвае в Дрезден. Чудовищные развалины этого прекрасного города волнуют и печалят до слез. Смотрела на то место, где была Дрезденская галерея. Куда хватает глаз – груды развалин. <…> Какие парки! Какой город! Даже теперь он прекрасен. Поверженные герои валяются у подножия своих цоколей. Надписи: «Мы восстанавливаем Дрезден. Ты будешь работать с нами?» Наши бойцы деловито и буднично ходят по городу, как будто это улица Смены в городе Туле. Мост через Эльбу взорван. Вероятно, в эту минуту по мосту шли танки. Один из них повис и висит в пролете.
15 октября
Едем из Дрездена в Лейпциг на машинах. Дорога так красива, что не успеваешь смотреть то направо, то налево. Все время по берегу Эльбы. Вдали видны башни замков, шпили церквей. А осень как взбесилась – такое неистовство красок.
Приехали в город братьев Гримм около Лейпцига. Это городок из немецкой сказки. Маленькая площадь, ратуша, стены, шпили – все так трогательно и наивно, как декорация какой-то средневековой оперы. Как будто для полноты иллюзии навстречу нам идет «Черный человек» в высоком цилиндре, в черном бархатном костюме с метлами и кругами проволок и щетками за спиной – идет трубочист. Сколько достоинства и важности на его черном от сажи лице!
Мы живем в гостинице «Золотой лев». Мое окно выходит на площадь: я простаиваю часами – такая немецкая жизнь так близко, кругом. Как все это особенно и не похоже ни на что. Все почти так, как было до войны. Здесь люди еще не испытали и не поняли, что случилось.
16 октября
Гостиница «Золотой лев». Это первая гостиница, которая напоминает собою, очевидно, старые отели. Тут все почти так, как было раньше. Обычно, в других городах, эти отели в ведении наших девушек, и поэтому, прежде всего, в каждой комнатке – мебель простодушно составлена из самых разнообразных вещей: стол белый, вокруг него красное сафьяновое кресло, плетеный садовый стул, пуф из будуара, вольтеровское кресло, чиппендейл и скамейки из кухни. <…> Остальная мебель лежит в саду под проливным дождем.
Здесь так старомодно и уютно. Убирают немки. Они делают все бесшумно и незаметно. Их не слышно (не потому, что они голодны или угнетены, – это их существо, так они работают). Пылесос тихо подвывает. И через минуту все убрано и чисто.
18 октября
Едем из Дрездена в Лейпциг. Вообще мы проносимся по Германии с такой быстротой, что не успеваешь ничего понять, ничего увидеть. Иногда в день делаем 200–400 км и даем 2–3 концерта. Я не могу себе даже заказать очки. Вот она, мастерская, вот оптика, только войти и взять. Нет… скорее, скорее, мы опаздываем, нас ждут, крики, вопли, и я без очков еду дальше. Иногда мне кажется, что мы вмонтированы в заграничный кинофильм. Все проносится мимо. Так хочется остановиться, посмотреть, потрогать, но это уже унеслось навсегда, и мы, живые, несемся в этой киноленте, не имеющей ни объема, ни реальности. Наконец – ура! – лопнула покрышка. Мы в маленьком старинном городке. И вот, пока нас вулканизируют, мы бредем ночью по этим улицам, инстинктивно выползаем в центр к необыкновенно прекрасному готическому собору. При свете луны все это так торжественно, черные тени в переходах лестниц, окна длинные, в 3 этажа, узкие. (Собор высится – «1576».) Необыкновенно прекрасных пропорций город. Благодаря лопнувшей покрышке мы, как туристы, разгуливаем по городу. Мальчишки у нашей машины, мы – целое событие в городе. <…>
20 октября
Лейпциг. Какие постели! Как мы спали! Шина лопалась еще в лесу, мы приехали поздно, нас кормили, и потом мы спали в отеле. Какие ванны! Я приняла ее в половине четвертого утра. Встала в 8 ч. Скорее, скорее… 7 минут, чтобы осмотреть город, 20 минут на памятник «Битва народов» и т. д. Все же видела ярмарку и Русскую церковь. Носилась одна на машине как сумасшедшая. Ночью ходили в парк. Это в центре города – похоже на Павловск: огромное озеро, огромные деревья, аллеи занимают пространство больше Сокольников. Вообще нет ни одной улицы, которая не утопала бы в зелени, и даже это не может ни в какой степени объяснить, насколько все города кажутся построенными в огромном лесу. Всюду зелень, парки, леса.
Все дороги на сотни километров идут лесом, и так же незаметно эти дороги и леса переходят в город. Когда едешь по Берлину, то дорога впереди, куда хватает глаз, – 2 серые ленты в зеленой оправе (едут по разным плоскостям). Между двумя трассами – зеленая трава, и через промежутки – переезды. <…>
Люди одеты очень добротно и удобно, некоторые красиво. Никто плохо. Большие и маленькие города ничем не отличаются. Все время едешь по шелковой дороге.
Дома очень похожей архитектуры. Как в столицах, так и в «дорфах». «Dorf» – это условно: так же нарядно висят кружевные занавески на втором этаже; такие же цветы, розы, беседки, скамейки, газ, детские коляски, велосипеды. Вообще на дороге невозможно встретить пешехода – все на велосипедах или в шарабанах.
Лошади – апокрифические. Зады и ноги – нельзя поверить, что это просто лошадь. Коровы тоже заграничные: ну уж не говоря о величине – расцветка только черная с белым. Сотни стад видели мы по всей стране: ни одной рыжей, бурой или другой – только черные с белым. Вернее, белые с черным. Это очень красиво на зелени лугов. Детей никогда никто не носит на руках. Этого нельзя увидеть. Маленьких везут в колясочках (сотни систем, даже для тройняшек), в «дорфах» тоже коляски, не только на дорогах, но и в поле. Дети старше ездят в корзиночках на велосипеде. Удивительно, как они не боятся. Сидит такая штучка сзади, и ведь это очень длительное путешествие. <…> Как правило, все дети должны быть беленькими, как лен, а глаза голубые. Маленькие девочки с беленькими косичками или локонами везут колясочки, а в них куклы. У всех детей уложен локон посреди головки. Нужно видеть их радость, когда им дают конфету или кусочек шоколаду. Они никогда не кричат, не спорят и трогательно говорят: «Danke sch?n!»
25 октября
Живем в лагере Равенсбрюк. Это все то, о чем мы столько читали в газетах. Здесь загублено 120 000 людей. Здесь сидели жена Тельмана, дочь де Голля, племянники Бенеша, французы, поляки, американцы и, конечно, русские.
Сейчас этот город смерти стал городом жизни. Людей возвращают домой. Так странно видеть улицы, полные народу, русских людей, девушек, юношей, пожилых женщин. Русские в этом чужом краю в таких же одеждах, платочках, как они были дома. <…>
27 октября
Осматривали лагерь. Крематорий, печи, проволока окружает все, по ней пускали ток. Вообще все отвратительно продумано, аккуратно исполнено: ботинок – орудие пытки – очень большой, внутри электрическая проводка, но сделано аккуратно, с рантом и модным рисунком по коже носка и задника.
Девушки живут пока до отъезда в тех же бараках. <…>
29 октября
Слава богу, уехали. Опять дорога, едем в арт-корпус. Город Ратенау. Концерт ночью, как только приехали, потому что утром нужно скорее, скорее ехать в Берлин. После концерта был ужин. Майор, который сидел рядом со мной, оказался мужем дочки Т. Перебрали по косточкам всех знакомых.
Утром скорее, скорее… еще один концерт. Ночевали в гостинице. Мы с Ниной М. были помещены в номер, который для нас освободили. Там осталось всё, все вещи этой дамы. Мы повесили свои концертные платья в шкаф рядом с ее вещами: там было платьев 20–30, белье, вообще всякие предметы. Я как победитель грустно смотрела на эти побежденные вещи, но организм, ложно воспитанный, не допускал никаких побуждений.
31 октября
И чужая светится звезда,
И чужая плещется вода.
Опять ночью едем через Берлин… Останавливаемся ненадолго в Потсдаме, ждем в автобусе, пока выясняют наши дела у начальства. Выяснили: остаемся здесь на праздники.
1, 2, 3, 4, 5, 6 ноября
Работаем опять как ненормальные. Был один свободный вечер. Были в американской зоне в варьете. Спектакль только для военных. Сидела в ложе директора-немца, смотрела сразу на 2 зрелища: одно – на сцене, другое – зрительный зал. Программа настоящего хорошего мюзик-холла.
Были на рынке. Здесь их два. Один возле рейхстага в американской зоне <…> другой в Потсдаме – это филиал Тишинского рынка.
7 ноября
Торжественный, праздничный концерт в честь Великого Октября для военного командования. С утра только и разговоров, что о сегодняшнем концерте: вечером выступаем перед высшим командованием, говорят, будут все генералы, маршалы, адмиралы. Неужели Жукова увижу?
…Все прошло благополучно и прекрасно. Великолепный зал и невероятный первый ряд, блистающий орденами и медалями. Как их много и каким тяжким ратным трудом заслужены эти награды!
9 ноября
Кончили работу. Завтра улетать должны. Я не верю.
11 ноября
Черта с два! Погода не пускает. Ехать машинами очень трудно. Нас много, и много вещей. 700 км. Нет подходящего транспорта.
Хочу домой. Какая осень настала! Как все изменилось! На наших глазах догорал лес. Потом деревья стали голыми, а земля в лесу пылала, устланная этими огненными листьями. Сейчас после дождей и они погасли и только отсвечивают ржавчиной.
12, 13 ноября
Сидим. Дождь, мрак, низкое небо. Туман такой по утрам, что за окном ничего не видно. Лететь нельзя. Все в отчаянии. Снова разговор о машинах. Связаться с Берлином очень трудно.
15 ноября
Прогнозы погоды ужасны. Вызваны машины. Целый караван – 3 машины и 2 автоматчика – едем через Польшу. Ждем уже 2 дня – машины нет.
16 ноября
Выехали в путь.
18 ноября
Едем уже 3 дня.
Берлин – Штеттин – ночевка.
Штеттин – Штаргардт – ночевка.
По дороге ломаются машины. Стоим, чиним. Едем, едем, снова стоим. Вообще доехать почти невозможно. Выехали из Штаргардта. Кажется, не будет конца этому пути, несмотря на все указки, блуждаем, иногда по 10 км, возвращаемся обратно. Проехали Польшу благополучно. Поели первый раз горячий обед у поляков в дорожном кафе. Согрелись. Ночевали в Диршау. Опять дорога, дорога, уже не трудно ехать: какое-то ненормальное состояние, как будто всегда так и надо ехать, ехать…
В голове калейдоскоп зал, городов, концертов… Как красиво было в Октябрьские праздники в Берлине! Октябрь в Берлине – это надо было видеть!..
Бал во дворце Сан-Суси Фридриха Великого. Парк, озеро, прожекторы, статуи, фейерверк, оркестр. Залитые огнем бесконечные залы дворца, лестницы, золото огромных рам, плафоны, люстры (где-то комната Вольтера?). А за огромными окнами неописуемые деревья, освещенные огнями фонтаны. Подумать только – Октябрь в Берлине.
19 ноября
Приехали в свой поезд! Но раньше хлебнули горя. Испытали все варианты неудач. Вполне измученные, приехали наконец в Кенигсберг и там узнали, что наш поезд зачем-то ушел. Снова сели и, проехав 52 км, наконец его настигли. Вот она, обетованная полка, которая, может быть, привезет меня домой…
Данный текст является ознакомительным фрагментом.