Комментарий Свинаренко

Комментарий Свинаренко

Из записок знаменитого маркиза де Кюстина о России.[2]

«Недавно в одной отдаленной деревне начался пожар; крестьяне, давно страдавшие от жестокости помещика, воспользовались суматохой, которую, возможно, сами и затеяли, и, схватив своего супостата, посадили его на кол, а затем изжарили живьем в пламени пожара; они почитали себя невиновными в этом преступлении, ибо могли поклясться, что злосчастный помещик хотел сжечь их дома и они просто-напросто защищались. Чаще всего в подобных случаях император приказывает сослать всю деревню в Сибирь».

Бунт кончился тем, что «со всех сторон подоспели значительные военные силы. Уже с раннего утра уезд, где зародилось восстание, был окружен; по всем деревням наказывали каждого десятого; наиболее виновных приговаривали не к смерти, а к ста двадцати ударам кнута, и они погибали; остальных затем сослали в Сибирь».

«Если кому-нибудь когда-нибудь удастся подвигнуть русский народ на настоящую революцию, то это будет смертоубийство упорядоченное, словно эволюции полка. Деревни на наших глазах превратятся в казармы, и организованное кровопролитие явится из хижин во всеоружии, выдвигаясь цепью, в строгом порядке; одним словом, русские точно так же подготовятся к грабежам от Смоленска до Иркутска, как готовятся ныне к парадному маршу по площади перед Зимним дворцом в Петербурге». Если это не вставлено позднейшими умниками, то Кюстин таки точно тонкий человек. Он много чего написал такого, что нам о себе и неоткуда было узнать – мы же лишены возможности на себя глянуть со стороны.

А вот еще один иностранец.

«Петр сам допрашивает этих преступников (стрельцов) под пыткой; затем, по примеру Ивана Грозного, он делается их судьей и палачом; он заставляет бояр, сохранивших ему верность, отрубать головы неверным боярам, которых только что приговорил к смерти. С высоты своего трона он бестрепетно наблюдает за казнями; более того, сам он в это время пирует, смешивая с чужими муками собственные наслаждения. Захмелев от вина и крови, держа в одной руке чарку, а в другой топор, он в течение часа сносит собственноручно двадцать стрелецких голов и, гордый своим страшным мастерством, приветствует каждую смерть новым возлиянием. В следующем году в ответ то ли на бунт царевых янычар, то ли на жестокую расправу с ними во глубине империи разгораются новые восстания. Верные слуги Петра приводят в цепях из Азова в Москву восемьдесят стрельцов, и снова царь собственноручно отрубает им головы, причем бояре его обязаны во время казни держать казнимых за волосы» (История России и Петра Великого, сочинение господина графа де Сегюра. Париж: Бодуэн, 1829).

Чем нам интересны эти иностранцы? Своим холодным взглядом. Нашим ведь сразу хочется себя, своих как-то оправдать, приукрасить, чего-нибудь про богоносцев вплести ни к селу ни к городу, что и среда заела, климат виноват и проч. В этом я вижу принципиально важную особенность русского мозга: увидев некую проблему, он сразу нервно кидается искать причину и оправдание. То есть русский человек не исправляет, не решает проблему, а подходит к ней с философского бока. Это еще не страшно. Страшное же я вижу в том, что, найдя ответ на отвлеченный вопрос, он совершенно успокаивается! Считает, что уже долг свой выполнил! И утрачивает к теме интерес! Вопрос остается нерешенным, а люди довольны – и ситуацией, и собой. К примеру, вот все эти рассказы про бунты. Русские мыслители – и серьезные, и бытовые, кухонные – осмысление бунта сводят к исконной тяге этноса к свободе и справедливости. И – всё. Что же до иностранцев, то их больше занимает практическая сторона проблемы. Они, например, могут сделать промежуточный вывод – русских понять невозможно, они непредсказуемы (чем наши, кстати, по какой-то странной причине усиленно гордятся). И вывод окончательный: русским нельзя доверять – своих вон как увлеченно и легко режут, так отчего ж им и чужого не приморить. Русские тут страшно могут обидеться: мало ли кого мы в сердцах можем прибить, чего ж тут такого!

Ну да хватит цитировать иностранцев и их комментировать, я теперь от себя пару слов скажу. Пушкин для описания русского бунта взял два эпитета: бессмысленный и беспощадный. Тут надо прямо сказать, что он другого-то, нерусского, бунта не видел, будучи совершенно невыездным. А русский бунт видел вялый – когда декабристы выступили. Настоящего же, пугачевского, он и сам не видел, опоздав родиться, и судил о нем ну вот как мы о событиях октября 1917 года и последующих. Но вот эту красивую фразу насчет русского бунта уже двести лет как помнят и цитируют. Хотя и Французская революция была жестокой… Но в ней был смысл! Менялась менее прогрессивная форма правления на более тонкую, и производственные отношения менялись с последующим ростом производительности труда! А в русском бунте главное не то, что он беспощадный – везде так! – а то, что он бессмысленный. Не зря именно это слово на первом месте. Бессмысленная трата времени и ресурсов, включая людские. Ничего, кроме смены персонажей у руля и у кормушки. Таким образом, можно сказать, что революций в России и не было никогда. Ибо что такое революция? Это скачок в развитии, «глубокие качественные изменения в развитии каких-либо явлений природы, общества или познания». Другое дело – русский бунт: пограбили, поубивали в свое удовольствие, а после наводить порядок и снова приступать к работе, наверстывать упущенное и восстанавливать разрушенное. Видимо, главное отличие бунта от революции в том, что он не дает роста производительности труда. Он как буйство футбольных фанатов – бесполезная трата времени и ресурсов. С возвращением в ту точку, в которой находились до бунта.

Это как бы русская версия карнавала, когда все дозволено и можно смеяться над начальниками, плевать на нормы морали. Более близкие к карнавальной ситуации скоморохи у нас не приветствовались, так что вместо игры в бунт выходил чисто бунт.

– А Лев Толстой? Он писал про народ-богоносец, который конокрадов в Тульской губернии ловил и жег заживо, не дожидаясь полиции.

– Разве в 85-м возможен был бунт?

– Я не говорю именно про 85-й, но вообще тогда, в тот период, было возможно и такое направление! У, что бы было! Там самое главное – переступить. Когда толпа переступит, когда кровь почувствует… то уж ее не остановить – только пулей, только расстрелами. А слова «Люди, одумайтесь!» не помогут.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.