XIII

XIII

Осень 1940 года была, пожалуй, странным периодом войны для Великобритании.

С одной стороны, это было время тяжких испытаний. Каждую ночь на Лондон сыпались бомбы. 14 ноября германская авиация буквально стерла с лица земли старинный город Ковентри – в ночном рейде участвовало бoльше 500 самолетов Люфтваффе.

Но, несмотря на это, в стране ощущался подлинный подъем – окончилось время неопределенности и колебаний.

Англия вела войну – и вела ee изo всех сил, не считаясь ни с жертвами, ни с усилиями, отложив все споры до лучших времен.

Уже в ноябре 1940 года, сразу же, как только миновала угроза германского вторжения в метрополию, Черчилль распорядился об отправке войск из Англии на Ближний Восток. На возражения своих более осторожных военных советников, рекомендовавших чисто оборонительные мероприятия, он ответил:

«Целью Великобритании является не избежать поражения, а нанести его».

Итальянцы, которые во второй половине сентября перешли ливийско-египетскую границу, получили жестокий отпор. Когда итальянское наступление в Африке, не достигнув больших успехов, выдохлось и Муссолини, видимо, в порядке компенсации за свое уязвленное самолюбие, напал на Грецию, англичане немедленно оказали ей помощь, и самым действенным образом.

Ночной атакой на порт Таранто aвианосная группа стареньких английских бипланов вывела из строя половину итальянского линейного флота.

Когда В.М. Молотов приехал в Берлин для переговоров, в Берлине пришлось объявить воздушную тревогу.

Не приглашенный на конференцию, Черчилль тем не менее сделал свое присутствие там заметным…

Переговоры министров иностранных дел России и Германии пришлось продолжать в бомбоубежище – и стороны не сторговались.

Тем временем в США прошли президентские выборы – Рузвельт выставил свою кандидатуpу на беспрецедентный в истории Америки третий срок. И в Англии, и в Германии ожидали результаты этих выборов с огромной, буквально жизненной заинтересованностью.

Оппонент Рузвельта, Вендeл Уилки, стоял за вооружения, но вовсе не торопился влезать в дела охваченной войной Европы, а свое мнение о Черчилле выразил следующим образом:

«Черчилль говорит, как Демосфен, и пишет, как ангел».

И то, и другое Уилки считал недостатком – потому что человек с таким даром слова, как английский премьер-министр, просто по определению должен был быть плохим организатором.

Уилки сильно ошибался.

Во-первых, власть не оказалaсь для Черчилля непосильной ношей.

«Бремя всех последних решений лежало на нем. На вершине, где события превосходят возможности человеческого разума, где все выглядит неисповедимым, искать ответы приходилось ему. Стрелкой компаса был он.

Воевать или не воевать? Наступать или отступать? Идти вправо или влево? Уйти или устоять? Вот поля сражений [национального лидера]. Почему не воздать ему за них честь?»

Эти слова сказаны Черчиллем по адресу неудачливого российского императора Николая Второго. Но они были куда более справедливы по отношению к нему самому.

Во-вторых, общим руководством он не ограничивался. Огромный опыт давал ему возможность входить в детали очень многих вопросов – особенно в военно-морской сфере деятельности правительства, о чем есть смысл поговорить ниже и отдельно.

И в-третьих – его речи, транслируемые по радио и перепечатываемые на страницах газет, были чем-то бесконечно более важным, чем упражнения в риторике.

И для сражающейся Англии, и для всего англоязычного мира.

Об этой стороне его деятельности уже в 60-е годы замечательно сказал другой американец – политически более удачливый, чем Уилки, – Джон Ф.Кеннеди:

«Не имея других ресурсов, Уинстон Черчилль мобилизовал английский язык – и поставил его на службу своей стране».

Президент Рузвельт в его трудном деле – мобилизации общественного мнения Америки в пользу борьбы с нацизмом – получил поистине гениального помощника.