Глава первая
Глава первая
Сов. секретно
экз. единств.
ПРИКАЗ
Капитана тов. Банова Ивана Николаевича назначаю помощником командира диверсионного отряда военинженера 1-го ранга тов. Г. М. Линькова по специальной работе. Отряд находится в 8—10 км западнее озера Червонное.
Тов. Банову И. Н. в ночь с 15 на 16 августа 1942 года вместе с грузом боеприпасов и материалом для диверсионной работы высадиться с парашютом в вышеуказанном районе на сигнал семи костров, выложенных буквой «Н».
Присвоить Банову И. Н. оперативную кличку Черный.
Начальник 5-го отдела 1-го управления ГРУ
Генштаба Красной армии
подполковник Патрахальцев
15 августа 1942 года
Моторы самолета мерно гудели. Иван Банов прильнул к иллюминатору. Вокруг темень, хоть глаз коли. На земле — ни огонька. Изредка из-за туч выглядывала луна, и тогда в ее бледном, тусклом свете он видел лес под крылом да редкие блюдца озер. Судя по времени — подлетали к линии фронта.
Капитан Иван Банов, а теперь он уже и не Банов, а Черный, летел в тыл. На фронте в понятие «тыл» они привыкли вкладывать иной смысл. Тыл — это отдых, хоть какое-то затишье, можно откормиться, отоспаться. Теперь все для него перевернулось — тыл становился фронтом, а фронт? Фронт по-прежнему оставался фронтом. Только теперь у него, капитана Черного, будет своя линия фронта. В тылу врага.
Он не переставал думать о предстоящей задаче. Многое было неясно. Вернее, теоретически, как говорят на пальцах, он все понимал.
В середине 1941 года парашютно-десантный отряд под руководством Григория Линькова из района Вязьмы был заброшен в тыл врага. Линькову предписывалось создать базу для длительной боевой работы партизан. И Григорий Матвеевич ее создал.
В отряде насчитывалось около ста человек. Состав — достаточно разношерстный: десантники, выброшенные вместе с Линьковым, окруженцы, вчерашние бойцы и командиры Красной армии и местные жители.
Действовали они в очень выгодном для командования районе. С северо-запада проходила магистраль Брест-Минск-Москва, южнее — дорога Брест-Пинск-Мозырь-Гомель. Через Барановичи пролегал путь на Ленинград, и в другую сторону на Могилев. Через Сарны шла железная дорога Брест-Ковель-Киев.
Отряд Линькова работал на этих коммуникациях, совершая диверсии, уничтожая вражеские эшелоны, останавливая движение на железнодорожных перегонах.
Батя (оперативный псевдоним Линькова — авт.) свою задачу выполнял. Но Центру этого было мало. От военной разведки требовали не только диверсий, но прежде всего разведданных. Верховный главнокомандующий, Генеральный штаб каждый день требовали новых, свежих сведений о перемещении живой силы и боевой техники противника, об их дислокации.
Нужна была четкая картина войны. Руководство хотело знать силу противника, которая противостояла советским войскам.
Но отряд Линькова исходно нацеливался на иные задачи — на диверсии. И в этом у них уже был накоплен опыт. А вот как вести разведку, добывать разведданные, насаждать агентуру партизаны Бати не знали и не умели.
Более того, интуитивно они сторонились городов, крупных населенных пунктов — там стояли немецкие гарнизоны, в прямое противостояние с которыми партизаны вступать не могли — пока не было ни сил, ни оружия, ни возможностей. Да и лишние контакты с местными жителями — это всегда утечка информации. Среди них могли оказаться предатели, немецкие агенты. Рисковать нельзя.
Теперь всю работу предстояло перестроить по-иному. Разведка должна была стать главным делом отряда.
Так считал Центр. Что думал по этому поводу Батя, Банов не знал. Ведь развертывание разведсети, особенно на первом этапе, дело трудоемкое, опасное и далеко не показательное. Пустил под откос поезд — есть что доложить в Москву: столько гадов погибло, столько ранено, техника сгорела, движение задержано. А что значит вырастить хотя бы одного агента? Его предстоит подобрать, да так, чтобы он работал в нужном месте, имел доступ к ценной информации. Прежде этого кандидата следует проверить, убедиться, что он наш человек, а не подсадная гестаповская утка. Потом надо уговорить работать на партизан. Но даже если и уговаривать долго не придется (среди местных жителей было достаточно патриотов, кто горел желанием бороться с врагом), от такого агента толку мало. Его надо научить осторожности, конспирации, умению легендироваться, скрывать свои истинные намерения. Иначе он и себя погубит, и других подведет под удар.
И только после всего этого, по прошествии времени, можно надеяться на разведывательные данные от него.
Но один агент — в поле не воин. Таких агентов надо немало.
Черный вспомнил, как предостерегал его наставник в Главном разведуправлении подполковник Николай Патрахальцев, когда он готовился к заброске в тыл:
— Практика показывает, Иван, в твоей работе будет много сложностей. Во-первых, в наших партизанских отрядах практически отсутствуют люди, знакомые с методами сбора данных о противнике. И отряд Линькова ничем не отличается от других. У него тоже нет таких спецов. Вот подрывники есть, а разведчиков, увы, — развел руками Патрахальцев. — Второе. В некоторых партизанских отрядах, как бы это помягче выразиться, этой работы…
— Боятся… — вырвалось тогда у него.
— Не то, чтобы боятся, — усмехнулся Николай Кириллович, — но относятся с недоверием, прохладцей. Скорее, не понимают ее важность. Придется переубеждать людей, доказывать… И запомни, капитан, возможности для развертывания разведки у нас очень велики. Ведь немцы находятся на нашей земле, за ними следят тысячи наших людей. У них бесценная информация, но мы не умеем ею воспользоваться.
Мы все время опаздываем, опаздываем… А устаревшая развединформация, сам знаешь, мертвая информация.
Черный вспомнил напряженный взгляд Патрахальцева. Тот повторял эти мысли ему изо дня в день. Видимо, эта проблема очень беспокоила руководство военной разведки.
Уже на аэродроме, перед посадкой в самолет, пожимая руку, Николай Кириллович сказал:
— Я очень надеюсь на тебя, капитан. Дело это, считай, государственной важности. Не увлекайся партизанством, диверсиями. Запомни, твое дело — разведка.
…За бортом самолета гулко ухнул разрыв снаряда, возвращая Черного к реальности. «Проходим линию фронта», — догадался он. Пробрался по тюкам к кабине летчиков.
— Линия фронта, — крикнул Черному штурман в подставленное ухо, — вон там Орел.
По темному небу шарили лезвия прожекторов, вспыхивали у невидимой земли «плевки» огней.
Капитан возвратился в салон, к своим тюкам. Огненные «цветы» за бортом увяли, самолет начал медленно снижаться.
Опять тревожно засосало под ложечкой. Откровенно говоря, вспоминая напутствие Патрахальцева, он совсем не был уверен в успехе. И чем ближе они подлетали к базе Линькова, тем муторнее становилось на душе.
Странно, но до чего все было понятно на фронте. Конечно натерпелся, намытарился, наголодался, но зато знал, что от него требуют, как это выполнить.
Уже 27 июня, на пятый день войны, его и еще несколько слушателей Академии имени М. В. Фрунзе включили в группу полковника Свирина, и вот так же, самолетом, доставили в Могилев, в штаб Западного фронта.
Летели в командировку, не надолго. Командировка затянулась на год.
Чего только не вместил этот год. Первым в их боевой практике был город Рогачев. Вместе с сокурсником по академии капитаном Азаровым комплектовали первые разведгруппы, забрасывали их в тыл противника. Там же в первый раз и сам сходил в немецкий тыл, вернулся, послал первое сообщение в Центр.
А потом, все как в калейдоскопе, — 63-й стрелковый корпус Петровского, Гомель и замок Мицкевича, где стоял штаб фронта, приказ двигаться на восток, четырехсоткилометровый марш через Дмитрий-Льговский и Орел на Карачев.
На марше наскочили на немцев, но из столкновения вышли победителями, даже с трофеем. Забрали у бежавших фашистов легковушку.
В Карачеве доложил о своем прибытии в штабе Брянского фронта и получил приказ — убыть в Курск для подготовки партизан-диверсантов.
Убыл. И уже через несколько дней разворачивал партизанскую школу, обучал бойцов тактике действий, умению вести разведку, совершать вылазки и диверсионные акты.
Однако в начале ноября враг прорвался к городу и Курск был оставлен нашими войсками.
Вместе с частями Красной армии отступал и он, разведчик Иван Банов. На душе — паршиво, хотя в какой-то мере успокаивало то, что в тылу врага оставались обученные им люди, агенты. Они сейчас были на вес золота.
Следующая остановка в Ельце. Там комплектовал диверсионный отряд из местных комсомольцев и вместе с ними убыл на фронт. Воевал.
А весной 1942 года его вызвал к себе начальник разведки Брянского фронта, напоил чаем, дал свою «эмку» и отправил в Москву. Всю дорогу до столицы Банов терялся в догадках: зачем его отправили в столицу?
Через несколько дней все стало ясно — он летит в тыл врага. И началась подготовка. Ею руководили подполковник Николай Патрахальцев, участник Испанской войны, Финской кампании и Герой Советского Союза подполковник Валерий Знаменский.
В середине июня он был готов к отправке в тыл. Но вот куда предстояло лететь? Банов терялся в догадках.
Практически всюду, на всех фронтах, летом 1942 года складывалась тяжелая обстановка. Ленинград задыхался в тисках блокады, и войска Волховского фронта не смогли прорваться к Северной столице. Центральный фронт, встретив яростное сопротивление немцев, остановился в двухстах километрах от Москвы. Наступление под Харьковом захлебнулось, и враг, перехватив инициативу, сам пошел вперед, пытаясь прорваться через донские степи к Волге, предполагая отрезать нас от кавказской нефти.
Так что послать могли куда угодно, как говорят, на все четыре стороны.
20 июля догадки остались позади. На очередной встрече подполковник Николай Патрахальцев сообщил: путь капитана Банова лежит в белорусские леса, в отряд Григория Линькова. Он назначается замом по разведке.
Отряд располагался в глубине Пинских болот, в урочище Булево болото. С востока к болоту подступало озеро Червонное, с юга — озеро Белое.
Изучая, заучивая по карте все эти урочища, леса, озера Банов не мог предполагать, что на ближайший год вся его жизнь будет связана с этими, пока еще незнакомыми, названиями.
…Самолет продолжал снижаться. Из кабины вышел командир, наклонился, спросил:
— Готов к прыжку?
— Готов…
— Сигнал — сирена. Борт надо покинуть побыстрее. Понял?
— Да, да, — махнул Черный, пытаясь подтянуть лямки парашютной системы.
— Червонное, — крикнул командир корабля, указывая в иллюминатор. В стекле блеснула гладь озера в лунном свете.
Штурман со стрелком распахнули кабину и стали сбрасывать мешки. Самолет сделал разворот, штурман махнул рукой, подзывая поближе Банова.
Внизу горели партизанские костры. «А партизанские ли?» — вдруг подумал Иван.
Но времени на размышление уже не было. И он шагнул вперед, бросился в темноту.
Полет… Рывок… И белый купол заполнил почти все небо над головой.
Опустился он мягко, увяз во мху, и уже через несколько минут к нему подбежали какие-то люди.
— Я к Грише, — крикнул он.
— Я от Гриши, — ответили бегущие. Это были партизаны Линькова. Они окружили Банова и сразу в расспросы.
— Из Москвы? Из самой?
— А газетки привезли?
— Привез, привез, — успокаивал их Банов.
— Пойдемте, товарищ капитан, — сказал один из партизан, — сам Батя вышел, чтобы вас встретить.
Партизан повел его по болоту, остальные бросились на поиски мешков. Вскоре за деревьями замелькал огонь костра. Навстречу Банову поднялся невысокий, плотный, скуластый человек в армейской безрукавке. Иван понял — это и есть Линьков.
Поправив фуражку, Банов отрапортовал, как положено по уставу.
Линьков внимательно оглядел своего заместителя и протянул руку, крепко пожал ее.
— Рад, рад. С прибытием.
И тут же кивнул:
— Ну пойдемте…
…В командирской землянке было сухо и душно. Горела «керосинка», отбрасывая желтые блики по стенам, обтянутым парашютным шелком.
Собирались командиры, рассаживались. На печке кипел чайник, в чугунке варилась картошка, на столе расставлены кружки, нарезан каравай хлеба.
Выпили по маленькой, закусили. Все смотрели на Банова. Тишину прервал командир.
— Ну что, как там в столице? Что нового на фронтах? Тебе слово…
Банов рассказал о Москве, о нынешних строгих порядках, о том, что немецкие самолеты не так уж часто прорывались к столице и не нанесли ей ущерба. И подытожил:
— На месте Москва, как и прежде. Где ж ей быть, родимой.
Его рассказ вызвал оживление. Незаметно пролетело два часа. Совещание закончил командир, отправил всех спать, и Банову пожелал спокойной ночи.
Однако Иван Николаевич, прежде чем уснуть, попросил доложить о задаче, возложенной на него. Получив разрешение — доложил. Линьков выслушал с вниманием, но обсуждение перенес на утро. Засыпая, Банов подумал, что командир прав: утро вечера мудренее.
Сов. секретно
Москва. Центр. Радиостанция «Слива» 21.8.42 г.
«Черный принят отлично. Грузовых мешков прибыло только пять.
Прошу учесть наше положение. Люди есть. Они совершили четыре крушения без всякого оружия, но бойцы разуты. Таких много.
Снимаю свой маузер, отдаю людям, сам хожу с финкой. Добывать оружие в бою нечем. Мой человек дороже 50 фашистов. Терять хороших не желаем, плохие оружие не добудут.
Ссылка на недостаток оружия непонятна. Ведь много не прошу, а только 3-5 автоматов. Может быть, даже использованные на фронте. Шлите оружие хоть из музея.
Гриша[1]».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.