* * *

* * *

Гнет прежней семейной жизни несомненно отошел в небытие и перестал на меня давить. Без Войтека, но зато с возвращенным любимым «горбунком» я почувствовала, как у меня за спиной явственно затрепетали небольшие, но бойкие крылышки. И хотя само собой ничего не делалось, и жизнь легче не становилась, тем не менее мир приоткрылся и сделался ярче.

Теперь доставлять неприятности принялись мои дети.

Правда, старший сын с большим жаром протестовал против упоминания о нем в данной книге: пишу-де не его биографию, а лишь свою собственную. Однако трудно не упомянуть факт столь существенный, как неотделимое от моей жизни потомство. А кроме того, благодаря старшему сыну у меня возникли два гениальных замысла, которыми я и намереваюсь похвалиться. Младший сын не высказывался лишь потому, что понятия ни о чем не имел – мои книги до него еще не дошли.

Ежи уже учился в лицее. Проблема аттестата зрелости возникла сразу после моего возвращения из Дании...

Минутку, я что-то путаю. Похоже, история с аттестатом имела место между моими пребываниями в Дании. Помню, как во время весенних беспорядков в шестьдесят восьмом я три дня самолично возила Ежи повсюду, куда требовалось, а остальное время жесткой рукой не выпускала из дому.

– Аттестат в этом году получаешь, дорогой ребенок, – безжалостно напоминала ему я. – Родины вашими выступлениями не спасти, а строй наш все равно не исправишь. Никаких всплесков патриотизма! Всю жизнь себе испаскудишь. Из дома – только через мой труп!

Ребенок дулся и старался вырваться из плена, но трое суток я железно посвятила ему. Из школы его не вышибли.

Правда, впоследствии я проявила некоторое беспокойство по поводу оценок, но сын погасил проблему с места.

– Мамуня, не трави, – решительно заявил он. – Обещаю сдать экзамен и поступить в институт. С тебя этого хватит? Ну так не дури мне голову и не лезь.

Я поверила ему и сразу отцепилась. Экзамен он действительно сдал прекрасно, оставался вопрос поступления в политехнический. Между прочим, создалась забавная ситуация, поскольку Ежи рвался на отделение связи, где деканом был его родной дед. Ясно было, что мой свекор со своим стойким отвращением к кумовству и блату пальцем о палец ради него не ударит, скорее откажется от родственных связей и отречется от внука, а потому Ежи полагался только на себя.

Я забрала Роберта и поехала в Болгарию. Когда вернулась, Ежи уже был принят в политехнический. Письменный экзамен проходил анонимно: сперва оценили работу, а потом уже вскрыли конверты с именами. Мой дорогой ребенок занял второе место, и свекор чуть не впал в безумие. В половине шестого утра он поднял Ежи с постели известием об успехе, после чего, в то же время суток, приступил к уведомлению семьи и знакомых, похваляясь внуком.

В связи со свекром вспомнилось, что я тоже хотела похвалиться. Вернусь к более ранним временам, когда еще в средней школе мой сын не пожелал отставать от своих корешей из золотой молодежи. Средств на столь праведную цель он добивался от меня, и я в конце концов потеряла терпение.

– Знаешь, дорогое дитятко, – на миг оторвалась я от машинки. – Ты мне напоминаешь дурака, упря мо черпающего воду из грязной лужи. Воды уже нет, одна грязь осталась, а он все черпает и черпает. А за спиной у него океан, и повернись он только передом назад...

Ребенок глубоко задумался.

– Выходит, мамуня, лужа – это ты?

– Вот именно! – подтвердила я энергично. – А океан – весь мир!

Образ убедил сына. Повернулся он передом назад и через несколько месяцев был уже богаче меня. Не торговал долларами, а начал давать уроки. Тогда это было занятие весьма прибыльное. У него оказался прямо-таки преподавательский талант. Математику он знал отлично, самые безнадежные олухи после его уроков получали пятерки, и успех Ежи снискал небывалый.

Признаюсь откровенно и нелицеприятно, великолепный пример с лужей я привела совершенно случайно, вовсе не представляя, какую великую мудрость изрекли мои уста. Правда, и заслуга ребенка тоже немалая, но я до сих пор горжусь своей находчивостью.

Второе разумное дело я совершила несколько позже и вполне сознательно.

У нас дома вечно существовала кошмарная проблема с ванной. В стене между ванной и моей комнатой находится потолочное окно, застекленное, открываемое и свободно пропускающее не только свет, но и звуки. Младший – Роберт – мучений не доставлял, он ложился спать раньше меня, а вот Ежи любил ночную жизнь. Я умоляла, чтобы он сперва вымылся, а потом уж сидел сколько влезет. Безрезультатно. Ежи принимал ванну перед самым сном. Мой диван стоял так, что свет из ванной бил в глаза, а льющаяся вода терзала уши. С музыкальным слухом у меня неважно, но ведь не глухая же я.

Со дня на день ад на земле допекал меня все больше, начались яростные скандалы, ибо дитятко унаследовало характер предков как по женской линии, так и по мужской. Уразумев наконец, что вот-вот снесу ему башку топором, и будет это к взаимному облегчению, я призадумалась и потребовала, чтобы Ежи купил какой-нибудь изоляционный материал – древесноволокнистую плиту, доски из прессованной стружки, пенопласт – все равно что – и заделал бы это треклятое окно. Дорогой ребенок уступил не сразу, по привычке пытаясь спихнуть все на меня, но мне удалось-таки объяснить, что любая плита, доска и прочее – веши тяжелые, а я не культурист. В момент, когда дето– и матереубийство висело в воздухе, он уступил; притащил плиту из прессованной стружки и прибил к раме немного сикось-накось, но я никогда не отличалась мелочностью. Где уж тут гоняться за красотой, главное, что плита решила все проблемы. Мигом кончились скандалы, и атмосфера воцарилась прямо-таки безоблачная.

Зато возникли мелкие осложнения с машиной. Ежи, как любой нормальный сын, тоже хотел ею пользоваться, и время от времени я ему разрешала брать автомобиль. Последствия же проклинала на чем свет стоит.

Назначив встречу, рано утром я вышла из дому, села, двинулась с места – что-то не так. Отъехала на метр дальше, чтобы не торчать посреди проезжей части, вышла: стою на четырех дисках. Все колеса спущены, наверно, шины проколоты. К счастью, сразу за нашим домом находилась вулканизационная мастерская, где меня знали. Помчалась туда, вернулась с мастером. Он решил накачать колесо насколько удастся, чтобы подогнать машину к мастерской.

Мой насос малость погнулся и не ввинчивался в ниппель. Приходилось придерживать его рукой, причем с силой. Оделась я в то утро элегантно, мастер качал, а я держала, сидя на корточках чуть ли на середине улицы в модном плаще, в черной шляпе, в длинных перчатках и в крокодиловых туфлях на шпильках. И все водители около нас притормаживали без всякой надобности, просто из любопытства.

Мастер поднакачал, я проехала небольшое расстояние до мастерской, выяснилось – все в порядке, колеса целые, ниппели держат. Я отправилась в город, ничего не понимая, вернулась и узнала: подшутили дружки моего сына. И подшутить хотели над ним, а не надо мной. Чем-то он их против себя восстановил. Меня чуть удар не хватил – все время, пока я держала чертов насос, он спал себе сном праведника.

Роберт для разнообразия придумал себе особый жизненный путь. Решил стать пролетарием. Не семейка, а сплошная стыдоба: отец с высшим образованием, мать с высшим образованием, брат с высшим образованием, даже тетки... Он один спасет фамильную честь. Не станет учиться, и конец. Ходил он в строительный техникум, но делал абсолютно все, чтобы не добиться успехов, и если даже они и выпадали на его долю, сын их тщательно скрывал. На третий курс экзамен не сдал, остался на втором. Я рвала на себе волосы, не представляя, что с этим фруктом делать, а мать и Люцина подначивали: ребенок, дескать, занимается продажей краденых автомобильных запчастей. Откуда они это взяли, понятия не имею. Полагаю, Роберт сам подсунул им эту прекрасную мысль для семейной драчки.

– Ты и не знаешь, а в подвале у вас склад краденого добра, – оповещала меня мать замогильным голосом.

Сколько бы я ни опровергала, полыхая огнем и искрами, но она все-таки меня довела: спустилась я в проклятый подвал. Подвал был чисто убран, запчастей никаких не наблюдалось, зато стоял стол с привинченными тисками и на подпорках лежала доска для гимнастических упражнений. Я учинила семейству скандал за клевету на безвинного ребенка, но вопрос с учебой с места не сдвинулся. В конце концов Роберта выгнали из строительного техникума.

Я пришла в отчаяние – пора решать проблему радикально.

– Не хочешь учиться, паразита в доме держать не стану, марш на работу!

Подумаешь, запугала, да он с удовольствием пойдет работать, сам давно рвется, а мы сдуру ему не разрешали. Чем будет заниматься – его забота, а мне нечего лезть не в свое дело.

Сперва Роберт придумал себе добровольческие трудовые отряды. Вспомнить страшно, как я отвозила на вокзал своего ребенка, отправляя его в Бескиды как на каторгу. Во всяком случае, продержалась я до конца, заревела, лишь когда поезд тронулся. А ребенок вернулся через три дня здоровый и невредимый, правда, весьма недовольный жизнью.

Забегу немного вперед, ибо пролетарская эпопея дорогого дитятки развивалась в высшей степени логично и закономерно. Сперва он начал работать на станции Варшава-Товарная на разгрузке вагонов и возвращался домой выжатый как лимон, даже говорить сил не было. Потом его приняли на городскую бойню, где он сильно ушиб руку мороженой свиной тушей. Это отбило у него всякую охоту трудиться на бойне, и, вылечив руку, Роберт устроился на работу по сносу построек. Разбивать ненужную стену кувалдой, да еще получать за это деньги – сплошное удовольствие! Лафа продолжалась до ноября, когда погода испортилась и работа на свежем воздухе сделалась несколько обременительной.

Тут в дело вмешался друг моего отца, пожилой человек, по неведомой причине любивший Роберта больше своих внуков. Нашел ему работу в архитектурно-проектной мастерской, куда Роберта приняли на должность «принеси-подай-убери». Но уже через две недели там ему устроили какой-то свой экзамен и перевели на должность чертежника. А чертило это юное чудовище прекрасно, к тому же обладало явными склонностями к механике, так что сантехники забрали его к себе.

К несчастью, существовало предписание: по возрасту полагалось пополнить образование, и бедного ребенка вынудили записаться в вечернюю школу. Занимался он с большой неохотой, пока за дело не принялась невеста. На мои деликатные вопросы насчет того, как идет учеба, он отвечал: его дело, меня вовсе не касается. Перед невестой же оправдывался по телефону из-за любой низкой оценки. Я не вмешивалась – если невеста взяла на себя мои обязанности, и слава Богу.

Без хлопот Роберт дотянул до аттестата зрелости. Я собственноручно перепечатывала на машинке работу по истории на тему «Польско-русские отношения в средние века». У меня самой в голове перепуталось чудовищное количество Ярославов и Святополков, взаимно истреблявших друг друга под корень. Но аттестат ребенок получил.

Из-за невесты, жившей в Пруткове, он устроился на работу на тракторный завод в Урсусе, а там его с ходу отправили на двухлетние курсы по холодильной технике. Закончил. Я на коленях умоляла идти в политехнический: два года учебы ему зачтут, примут на третий курс – нет, и все тут. Нет и нет, не пойдет. Парень решительно стоял на том, чтобы остаться пролетарием, не принимая в расчет, что и так большую часть возможностей упустил. Я из-за него чуть не спятила.

На следующем этапе его карьеры – тут я опять далеко забегаю вперед – из Алжира пришло отчаянное письмо, приблизительно такого содержания: «Мама, Бога ради, пришли учебники для студентов пятого курса!!!» Я не стала читать мораль, учебники отправила и с облегчением вздохнула.

Ну а пока что возвращаюсь к текущему моменту и к блондину века.