Ястреб и миротворец в одном лице

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Ястреб и миротворец в одном лице

Не очень приятно об этом писать, но наши главные конструкторы ракетно-ядерного оружия вели друг с другом нескончаемые войны. Это соперничество сыграло пагубную роль и в истории отечественного ракетостроения, и в их личной судьбе.

Соперничество между ними старательно разжигали высшие чиновники, которые руководили этой сферой. Им нужны были послушные конструкторы. А в результате этих маленьких гражданских войн почти все создатели ракетного оружия умерли молодыми.

Например, Владимир Николаевич Челомей и Михаил Кузьмич Янгель почти одновременно предложили свои межконтинентальные баллистические ракеты. У каждого из конструкторов были сторонники. Брежнев не знал, кому отдать предпочтение. Ему ближе были днепропетровцы. Янгеля Леонид Ильич отличал особо. Но Министерство обороны было на стороне Челомея.

Брежнев решил принять на вооружение обе ракеты. Это решение было губительно для экономики, но избавило его от неприятной необходимости с кем-то спорить и ссориться. При Брежневе создатели оружия ни в чем не знали отказа.

А повелось это еще со времен Сталина. Он предоставил им широкие полномочия:

— Вы будете иметь право привлекать к выполнению работ любые организации любых министерств и ведомств, обеспечивая эти работы материальными фондами и финансированием по мере необходимости без всяких ограничений.

Конструкторам было предоставлено все — и домик в лесу, и спецстоловая, и спецбольница, и машины. Нужно отметить приятное событие на полигоне? Можно послать самолет в Среднюю Азию за арбузами, дынями и виноградом. И генеральный секретарь после удачного испытания говорил главному конструктору:

— Посылайте по всем столицам союзных республик за продуктами, вином, водкой, пивом, коньяком, чтобы было все на все вкусы. И закатите там от имени правительства такой банкет, какого еще свет не видывал.

Конструкторам постоянно напоминали:

— Вам все дали, что вы просили. Думаю, что вам отдали бы даже коней с Большого театра, если бы попросили. Теперь вы давайте.

Как только разработка приобретала статус особой важности, для нее открывалось ничем не ограниченное финансирование, на которое, как мухи на мед, слетались желающие откусить от казенного пирога. Поэтому ракеты и прочая техника получались буквально золотыми, разорительными для страны.

Но нравы в среде создателей оружия были жесткие.

Конструкторы не любили конкурентов, не любили делиться «сено-соломой» — так они между собой называли ордена и прочие знаки отличия.

Григорий Кисунько, главный конструктор противоракетных систем, вспоминал, как его зазвал к себе в машину сам Сергей Королев и зло спросил:

— До каких пор мы будем терпеть этого бандита?

«Бандитом» был столь же знаменитый конструктор, к которому в тот момент повернулась лицом фортуна, потому что он благоразумно взял на работу сына вождя партии и народа.

Дети многих членов политбюро предпочитали работать в военно-промышленнком комплексе.

Николай Дмитриевич Устинов строил боевые лазеры на гусеничном ходу, Револий Михайлович Суслов, генерал-майор, возглавлял закрытый Центральный научно-исследовательский институт радиоэлектронных систем. Сын Шелеста Виталий Петрович стал на Украине членом-корреспондентом Академии наук и директором Института теоретической физики, созданного специально для него. Но карьеры сыновей обычно заканчивались с уходом отцов на пенсию.

Григорий Кисунько вспоминал один проект противоракетной обороны, который обречен был на провал с самого начала. Но в ЦК его одобрили, запустили. Когда деньги уже были потрачены, выяснилось: пустышка. Проект под названием «Даль» рухнул. Но шустрые ребята решили использовать списанную партию опытных ракет «для дезинформации вероятного противника». Ракеты возили по Красной площади во время парадов в сопровождении дикторского текста: «Высокоскоростные перехватчики воздушно-космических целей».

«Думаю, — пишет Кисунько, — что эта туфта вряд ли могла ввести в заблуждение зарубежных специалистов. Но Пентагон, скорее всего, использовал эту демонстрацию для того, чтобы получить дополнительные деньги на свою систему противоракетной обороны. В этом смысле два ВПК, как могли, помогали друг другу…»

Договариваться об ограничении и сокращении ядерного оружия было невероятно сложным делом. Военные — и советские, и американские — противились любым ограничениям и обвиняли своих дипломатов в том, что они позволили другой стороне подписать документ на выгодных для нее условиях.

Заместитель министра иностранных дел Владимир Семенович Семенов рассказывал в узком кругу, как он приступал к переговорам с американцами на ядерные темы.

Министр обороны Гречко на политбюро сказал, что сама идея соглашения с американцами преступна. И, обратившись к дипломату, добавил:

— Если Семенов намерен о чем-то договориться, то пусть сам решит, где он намерен сидеть — на Лубянке или на гауптвахте Московского военного округа.

Маршалы Гречко и Устинов и не подозревали, что нечто подобное говорили и в Вашингтоне.

Американские военные с нескрываемой ненавистью отзывались о Генри Киссинджере: он «попросту идет у Советов на поводу»; достигнутые им соглашения «фарс, невыгодный для Америки»; «Киссинджер потерял разум».

Главным противником Генри Киссинджера стал министр обороны Дональд Рамсфелд, бывший футболист, борец и летчик. Он возражал против любых соглашений с Советским Союзом и довольно успешно мешал Киссинджеру. В январе 2001 года Рамсфелд вновь занял пост министра обороны Соединенных Штатов в правительстве Джорджа Буша-младшего. Он руководил военной операцией в Ираке…

Поскольку все двусторонние соглашения касались конкретных цифр и спор шел именно из-за цирф, американцы всякий раз предлагали положить на стол данные обо всем оружии, которым располагают обе стороны, и тогда уже договариваться.

Но советская делегация отвечала, что в ее обязанности не входит помогать американской разведке, и наотрез отказывалась предоставлять любые данные о своем оружии. А советские дипломаты говорили: мы же не просим американцев предоставить им данные об американских вооружениях. Но в этом и не было нужды — в Соединенных Штатах все это публиковалось в открытой печати.

Когда в 1970-е годы шла работа над вторым договором о сокращении стратегических наступательных вооружений (СНв-2), американцы вновь поставили вопрос об обмене военными данными.

Глава советской делегации Владимир Семенов раздраженно сказал:

— Кому нужен обмен данными? У вас есть национальные технические средства, поэтому вам все известно.

Американцы действительно знали многое из того, что не было известно советским гражданам, не допущенным к высшим секретам государства. И советские военные представители очень нервничали, когда американцы называли данные о советском оружии, которые не полагалось знать советским дипломатам. Дипломатов наши военные не посвящали в свои секреты. У американцев, наоборот, дипломаты держали военных в черном теле.

Весной 1977 года государственный секретарь Сайрус Вэнс полетел в Москву с новыми предложениями о сокращении стратегических вооружений. Военные члены делегации попросили разрешения с ними ознакомиться. Вэнс разрешил своему помощнику показать военным документ, но не полностью. Для них оставалась секретом запасная позиция. Он знал, что Андрей Андреевич Громыко своим упрямством иногда заставляет отступать на запасные позиции. А надо было сделать вид, что запасной позиции нет вовсе.

Помощник Вэнса поехал в американское посольство и разместился там в так называемом сейфе — специальном помещении, защищенном от электронного прослушивания. Вооружившись ножницами и клеем, он стал вырезать из текста инструкций места, которые военным не следовало знать. Его застукали за этим занятием.

С советской стороны переговоры вели, разумеется, дипломаты, но все решалось в Генштабе. Повлиять на военных мог только Брежнев. Он и выдавил из них согласие подписать в 1979 году с американцами второй договор об ограничении стратегических вооружений ОСв-2.

Причем американские «ястребы» были так же недовольны договором, как и советские. Накануне вылета американского президента Джимми Картера в Вену, где должно было состояться подписание договора, сенатор Генри Джексон, который всегда критиковал нарушение прав человека в СССР, заявил, что Картер идет по стопам британского премьера Невилла Чемберлена, подписавшего в 1938 году позорное Мюнхенское соглашение с Гитлером. Джексон напомнил о том, что правительство Англии в 1930-е годы тоже вело переговоры о разоружении с нацистской Германией и покрыло себя позором.

Кончилось это тем, что чувствительный к критике Картер приказал своим помощникам не раскрывать зонты, хотя в Вене шел проливной дождь.

— Я скорее промокну до нитки, чем возьму в руки зонт, — говорил Картер.

Дело в том, что Чемберлен, вернувшись из Мюнхена, рассказывал о соглашении с Гитлером, стоя под большим зонтом…

Картер и Брежнев уже летели в Вену, а документ, который им предстояло подписать, еще не был готов. Над текстом трудились советская и американская делегации в Женеве.

Последний раунд переговоров продолжался до трех утра, после чего руководители делегаций Виктор Карпов и Ральф Эрл на радостях выпили шампанского и разошлись спать.

Технический персонал остался перепечатывать текст в четырех экземплярах; по два — на каждом языке. Если в одном экземпляре первым упоминался СССР, то в другом на первое место ставились США. Даже в чисто бумажном деле соблюдалась симметрия.

Американской делегации было проще: она уже располагала компьютером, все ошибки можно было поправить на экране и вывести сразу выверенный текст.

Машинисткам советской делегации пришлось перепечатать примерно сто пятьдесят страниц на специальной договорной бумаге с красной рамкой. Если машинистка допускала хотя бы одну ошибку, страницу вновь перепечатывали. Руководители делегаций поставили свои инициалы на каждой странице всех четырех экземпляров. И текст повезли в Вену.

Встреча руководителей СССР и США по протоколу должна была состояться в Америке, потому что американские президенты уже дважды приезжали в Советский Союз, а в дипломатии действует железный принцип взаимности. Но советские дипломаты недвусмысленно объяснили американцам: политбюро считает нецелесообразным, чтобы Брежнев летел через океан. Американские политики с пониманием отнеслись к состоянию здоровья Брежнева — согласились на Вену.

Ждать такого же понимания от журналистов не приходилось. Как и следовало ожидать, на первой же пресс-конференции корреспондент английского телевидения поинтересовался самочувствием Брежнева.

На вопросы отвечали пресс-секретарь американского президента Джоди Пауэлл и Леонид Митрофанович Замятин, заведующий отделом внешнеполитической пропаганды ЦК КПСС (в открытой печати — отдел международной информации).

Замятин не скрывал своего недовольства:

— Поставленный вопрос не имеет никакого отношения к предмету нашей пресс-конференции. Тем не менее я отвечу. Наш президент выполняет огромный объем государственной и партийной работы в нашей стране. Здесь, в Вене, у вас появится возможность наблюдать за его работой, а эта работа, естественно, требует отменного здоровья. И на свое здоровье он не жалуется. Появляющиеся в вашей печати сообщения на этот счет — всего лишь домыслы.

Но американских корреспондентов интересовала только эта тема. Замятин был вне себя. Тогда поднялся специальный корреспондент «Известий» Мэлор Стуруа, находчивый и острый на язык, и попросил пресс-секретаря американского президента Джоди Пауэлла:

— Расскажите нам, каково политическое здоровье президента Картера?

Зал грохнул. Уже известно было, что Джимми Картер теряет поддержку избирателей (вскоре он проиграл выборы). Джоди Пауэлл не растерялся:

— Политическое здоровье Картера такое же, как и здоровье Брежнева.

Мэлор Стуруа удостоился личной благодарности Брежнева за остроумный вопрос.

В первый день пребывания в Вене Картер и Брежнев нанесли визит вежливости президенту Австрии Рудольфу Кирхшлегеру. Разговор продолжался несколько минут. Брежнев вдруг прочувствованно сказал Картеру:

— Бог нам не простит, если мы потерпим неудачу.

Все были изумлены ссылкой генерального секретаря коммунистической партии на Бога. Замятин на пресс-конференции пояснил, что генерального секретаря не так поняли:

— Леонид Ильич хотел сказать, что будущие поколения нам не простят, если мы потерпим неудачу.

Брежнев — это заметили все — был физически дряхл. На спектакле в Венском оперном театре он несколько раз засыпал.

Процедура подписания советско-американского договора проходила в Редутном зале дворца Хофбург. Громыко вполголоса спросил Устинова:

— Как думаешь, расцелуются они или нет?

— Нет, незачем целоваться, — ответил Устинов.

— Не уверен, — заметил многоопытный Громыко. Подписав все экземпляры договора, Брежнев и Картер поцеловались, чего от них не ожидали. Потом Брежнев спросил у Суходрева:

— Скажи, Витя, а ничего, что я с Картером расцеловался? Но ведь это он первый…

Суходрев уверил, что все было совершенно нормально.

Вечером Брежнев сказал своему окружению:

— Картер не такой уж плохой парень.

Несколько деликатных вопросов Брежнев и Картер обговорили наедине. В основном речь шла о контроле над соблюдением договора.

После падения шахского режима в Иране Соединенные Штаты лишились своих наблюдательных пунктов, которые были расположены на границе с Советским Союзом.

Эти станции с гигантскими антеннами находились близко к полигонам Тюратам (около Аральского моря) и к Сары-Шаган (около озера Балхаш), откуда запускались ракеты и противоракеты.

Разведывательные посты в Иране фиксировали момент старта и записывали телеметрические данные, поступавшие на наземный командный пункт. Это позволяло фиксировать длину и диаметр ракеты, а также вес забрасываемого груза, то есть определять тип ракеты.

Теперь в распоряжении Соединенных Штатов осталось только разведывательное оборудование, размещенное на территории Турции. Этого было недостаточно. Вашингтон попросил у турецкого правительства разрешения на полеты самолетов-разведчиков У-2 вдоль советской границы. Турки ответили, что согласятся только в том случае, если Москва не станет возражать.

Картер завел этот разговор с Брежневым. Тот отвечал уклончиво, но понимал, что Картеру необходимо доказать сенату, что Америка располагает возможностями для проверки СНв-2, иначе сенаторы договор не ратифицируют.

Еще при подготовке договора об ограничении стратегических вооружений и договора о противоракетной обороне обе страны договорились не мешать работе спутников, радиолокационных станций раннего обнаружения и средствам электронного подслушивания. Каждая сторона знала, что другая ее не обманывает.

Когда появились ракеты с разделяющимися головными частями индивидуального наведения, возникла новая проблема. Как уследить за тем, чтобы другая сторона не попыталась втайне заменить моноблочные боеголовки — на боеголовки с разделяющимися головными частями?

Сошлись на том, что надо отказаться от сооружения навеса над шахтой, где размещена ракета с моноблочной частью, чтобы туда нельзя было завести другие боеголовки и тайно от разведывательных спутников оснастить ракеты разделяющимися головными частями.

Но все было не так просто. Американцы встревожились, когда в районе украинских городов Деражня и Первомайск моноблочные ракеты и ракеты с разделяющимися головными частями стали размещать в почти одинаковых шахтах. Американцев не хотели запутать, просто для новых ракет использовали старые шахты. Но, после того как бетонные крышки шахт закрывались, спутник не мог определить, где какая ракета.

Отличались только командные пункты. Построенные для новых челомеевских ракет УР-100Н УТТХ (по натовской классификации СС-19) с шестью разделяющимися головными частями посты управления имели куполообразные антенны. Руководитель советской делегации на переговорах Владимир Семенов удивился, почему американцы беспокоятся, ведь по внешнему виду антенны сразу видно, что за ракета в шахте.

Но руководитель американской делегации ему возразил: — Антенна ничего не доказывает. Мы знаем, что вы можете запустить такую ракету и без антенны. Мы засекли такой пуск.

Семенов сразу перестал спорить. Но сами американцы потом испугались: не выдали ли они тем самым русским способности своих спутников?

Нечто подобное происходило и в Соединенных Штатах. На базе Мальмстром в штате Монтана размещались рядом ракеты «Минитмен-2» с одной боеголовкой и «Минитмен-3» с разделяющимися головными частями. Американцы понимали, что отличить одну шахту от другой практически невозможно. Но советские военные выяснили, где какие ракеты, — они прочитали об этом в местной американской газете.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.