Глава тринадцатая Дипломированный врач: июнь 1884 — апрель 1885 года
Глава тринадцатая Дипломированный врач: июнь 1884 — апрель 1885 года
Шестнадцатого июня 1884 года ректор университета Боголепов выдал Чехову удостоверение лекаря; благодаря этому документу он освобождался от военной службы, податного состояния и получал кое-какие дворянские привилегии. Но Антону хотелось утвердить себя и в качестве профессионального писателя. Отобрав свои лучшие работы, он при содействии Лейкина заказал в типографии 1200 экземпляров сборника под названием «Сказки Мельпомены». Тираж обошелся ему в 200 рублей, которые надлежало вернуть в течение четырех месяцев по выходе книги. Сборник принес Чехову 500 рублей — в 10 раз больше той суммы, что заплатил ему в мае Лейкин. Он был замечен критикой, но чтобы показать себя в Петербурге, Антону нужны были 100 рублей на билет и гостиницу. Однако Лейкин считал, что Чехов еще не вполне созрел для столицы. Пока он пригласил его вместе с Пальминым в поездку по карельским озерам. Антон от приглашения отказался.
В мае Чехов довольно часто бывал у Пальмина, навещая его в компании Коли и сестер Гольден. Он упражнялся в диагностике, анализируя состояние поэта и его сожительницы, а заодно и качество ее ужасной стряпни, и накануне своего последнего экзамена сообщил Лейкину, что Пальмин скоро умрет от алкоголизма. Вопреки мрачному прогнозу, поэт женился на своей Пелагее и протянул еще семь лет.
Романисту Болеславу Маркевичу повезло в этом смысле меньше. В июне Чехов жил неподалеку от Нового Иерусалима, занимаясь рыбной ловлей, сбором грибов, сочинительством, и через день ассистировал доктору Розанову в Воскресенской больнице. Маркевич снимал прекрасную дачу у Киселевых в поместье Бабкино. В августе Антон поделился наблюдениями с Лейкиным: «Этот камер-юнкер болен грудной жабой и, вероятно, скоро даст материал для некролога». В ноябре Маркевич покорно отправился к праотцам, а Киселевы предложили Чеховым освободившийся после него флигель.
В тот год дачный сезон в Воскресенске был омрачен дьявольскими Колиными выходками, а Ваня и вовсе лишился из-за него места. На Пасху Коля привез глиняные горшки и, привязав их над дверями школы, к всеобщему восторгу учеников вызвонил благовест, который помнил еще со времен Таганрога. Проходившая мимо школьная директриса тут же уволила Ваню за богопротивный поступок. Коля перебрался к Пушкаревым, у которых в то время жили и две сестры Гольден, а потом появился в Москве, где покуражился над Павлом Егоровичем. Вместе с Александром они сочинили от имени отца письмо Евгении Яковлевне: «Евочка! Маевский мне сюда прислал копию насчет Ивана и написал, чтобы он был в Москве не позже 12 числа сего месяца. Коля наш дома не живет жаль погибшего создания пошел по стопам Саше! Братец Митрофан Георгиевич пишет, что Бог им дал Дочь, Людмила Павловна больна, помолитесь за нее. Напрасна завели свиней, везде серут. Ф. Я. Кланяется. У ней Коля взял все деньги что Алеша принес и она ничего ни покупать ни в лавки не бирет. Приехал Елис. Михайловна. Иван Галактионович поступил на место, получает 2500 руб. жалованья. Слава Богу! Из Шуи тревожные известия, Любовь Степановна больна. Приезжайте домой варенье варить надо. П. Чехов».
Неделей позже Коля доставил семье более крупные неприятности, и в этот раз Павел Егорович действительно написал письмо — Антону. По приговору суда Колино имущество в доме Чеховых подлежало распродаже для покрытия его долгов, и в дом полетели судебные повестки. Павел Егорович, только что прибивший на дверь табличку «Доктор А. П. Чехов», сокрушался, что ее позорит висящее рядом объявление об аукционе. В результате с судебными приставами расплатился Антон, и Коля в письме рассыпался перед отцом мелким бесом: «Милый и дорогой папа! <…> Я теперь только узнал, какие на свете бывают подлые недобросовестные люди. Во всем виновата моя неопытность и доверчивость. Мне очень хотелось для семьи (в особенности для Маши) устроить свою квартиру по возможности изящной. <…> Что же сделала недобросовестная Уткина? Она за эти деньги присылала мне не те вещи, которые я выбрал, а какую-то старую рухлядь, не дала мне купленных мною штор, занавесей и т. п. и в одно прекрасное утро, не предупредив меня, присылает сразу судебного пристава <…> Все это привело меня в болезненное состояние, я стал раздражителен и до того возненавидел стены нашего дома с наклейкой, до того возненавидел этот портрет, ворчанье тети, что быть дома мне очень тяжело <…> Страдание мое усиливается еще тем, что я невольно обидел вас, моего бедного, дорогого отца, которого я люблю от всей души»[82]. После этой истории Коля окончательно потерял доверие родных.
Между тем у братьев Чеховых сменилось женское окружение. После сестер Гольден в их жизнь вошло новое трио — сестры Марковы, Елена, Елизавета и Маргарита, которые отдыхали: на даче тетушки Л. Гамбурцевой под Звенигородом[83]. Для Коли и Антона они были просто Нелли, Лили и Рита, и между молодыми людьми завязалось шутливое ухаживание. Нелли пыталась отбить Колю у Анны Гольден; Лиля, пока не стала в 1886 году госпожой Сахаровой, играла в театре Корша, однако дружбу с Колей и Антоном она сохранила на долгие годы; Рита вскоре вышла замуж и стала баронессой Спенглер, но часто наведывалась в гости к Маше и Антону. Сестры Марковы заметно потеснили сестер Гольден. У Коли завязалась интрижка с Нелли (правда, вскоре Анна Гольден снова прибрала его к рукам), а Лиля подарила Антону свою невинность[84].
Однако врачебные обязанности не позволяли Антону забыться в женском обществе. Отпросившись у доктора Розанова, чтобы подработать на вскрытиях, Антон докладывал Лейкину: «Ездил на залихватской тройке купно с дряхлым, еле дышащим и за ветхостью никуда не годным судебным следователем, маленьким, седеньким и добрейшим существом, мечтающим уже 25 лет о месте члена суда. Вскрывал я вместе с уездным врачом на поле, под зеленью молодого дуба, на проселочной дороге… Покойник „не тутошний“, и мужики, на земле которых было найдено тело, Христом Богом, со слезами молили нас, чтоб мы не вскрывали в их деревне… „Бабы и ребята спать от страху не будут…“ <…> Труп в красной рубахе, новых портах, прикрыт простыней… На простыне полотенце с образком. Требуем у десятского воды… Вода есть — пруд под боком, но никто не дает ведра: запоганим. <…> Вскрытие дает в результате перелом 20 ребер, отек легкого и спиртной запах желудка. Смерть насильственная, происшедшая от задушения. Пьяного давили в грудь чем-то тяжелым, вероятно, хорошим мужицким коленом». Пятнадцатилетний опыт патолого-анатомических трудов впоследствии конденсируется в рассказе 1899 года «По делам службы».
Павел Григорьевич Розанов, врач милостью Божьей, продолжит карьеру как специалист по самоубийствам. Двое других врачей — П. Архангельский из больницы села Чикино и П. Куркин из звенигородской земской лечебницы — на долгие годы станут друзьями Антона, хотя нельзя сказать, что он произвел на них впечатление своим врачебным искусством. Двадцать второго июня в Воскресенскую лечебницу привезли на операцию мальчика с неопустившимся яичком. Ребенок корчился от боли, и у Антона сдали нервы — он срочно вызвал Розанова, который и закончил операцию. Однако ему ничто не помешало посмеяться над некомпетентностью врачей: в рассказе «Хирургия», написанном в августе для «Осколков», студент вместо больного зуба удаляет здоровый, а между строк проступает наставление, услышанное Антоном от доктора Архангельского: «Рви здоровые, авось доберешься до больного».
В Москву Антон вернулся с намерением писать и заниматься врачебной практикой. Городской врач мог зарабатывать до 10 000 рублей в год, беря по пять рублей за прием, и при этом держать экипаж для визитов к больным. Начав практику осенью 1884 года, Чехов на первых порах не мог похвастаться доходами. Пациенты, кто по бедности, кто по старой дружбе, расплачивались с ним картинкой, иностранной монеткой или вышитой подушечкой. Больше всех, пожалуй, пользовался его расположением Пальмин: «Податель сего муж моей кухарки, человек недужный, которому напутствие эскулапа во всяком случае не помешает. <…> Значит, мышьяк ему и нужен. <…> Прилагаю при этом и самый рецепт. Или подмахните его, или, осмотрев прилагаемого пациента, и пропишите ему что-нибудь в этом роде». Не отставал от Чехова и Лейкин со своей бессонницей, всевозможными болями и списками необходимых лекарств. В сентябре Антон просил Лейкина, посвященного в планы городских властей Петербурга, разузнать, не найдется ли там вакансии врача.
Поскольку адреса врачей можно было узнать в любой аптеке, пациенты не заставили себя ждать. Антон не без страха в душе стал пользовать их от тифа, чахотки и поносов, опасаясь залечить их до смерти и заразиться самому. Пациенты привязывались к нему, и отделаться от них, как это с легкостью удавалось героям его рассказов, было далеко не просто. Вот типичное письмо одной из пациенток: «Добрейший Антон Павлович! Убедительно прошу Вас уделить хоть один час навестить меня и успокоить мои нервы, мне нужно посоветоваться с Вами, надеюсь, Вы будете так любезны, что не откажете в моей просьбе. У меня заболела Девушка, боюсь, не прилипчива ли эта болезнь, посылала ее в лечебницу, но она так недогадлива, ничего не спросила, Вы знаете, у меня дети, которых жизнь для меня дороже всего в свете. Я уже две ночи не сплю, мысли все „мрачные“, жду Вас сегодня вечером, чем премного обяжете уважающую Вас Любовь Данковскую»[85].
Одновременно Антон решил заняться социальными проблемами здравоохранения: призвав на помощь двух коллег, обходил с пачкой опросников публичные дома Соболева переулка. Приходилось искать и другие источники дохода — без них семейство Чеховых прокормить себя не могло. Антон убеждал Ваню, который все еще искал работу, устроиться в Москве и жить общим котлом на «твое жалованье, мои доходишки». Преодолев отвращение, Чехов обратился к Липскерову, редактору московской скандальной газеты «Новости дня» (или, как он называл ее, «Пакости дня»)[86]. Даже такие юдофилы, как Чехов, называли Липскерова «еврюгой» за его жадность. Липскеров согласился печатать первый и последний чеховский роман «Драма на охоте»; он тянулся с августа 1884 года по апрель 1885-го и оплачивался по три рубля за номер. Однако деньги доставались Антону редко: Маша, которую он отрядил для выбивания гонораров из главного редактора, часто возвращалась с билетом в театр или парой брюк, пошитых портным Липскерова.
«Драму на охоте» незаслуженно недооценивают. Как и два года назад, Чехов прибегнул к пародии на мелодраму с ее аристократами, прозябающими в своих упадочных поместьях, роковыми красавицами в красном и плетущими интриги поляками. Однако роман вышел замечательным — он не только превышает по длине все прочие чеховские произведения, но и предвосхищает сюжеты Агаты Кристи: следователь Камышев, который подтасовал факты, чтобы найти обвиняемого, сам разоблачается (очевидно, благодаря смекалке редактора «Новостей дня») как убийца, а в мистических пейзажах российского юга угадываются декорации «Черного монаха» и «Вишневого сада». Рассказанная Чеховым история поэтична, оригинальна и вместе с тем не лишена элемента скандальности.
Подобные отклонения Лейкина беспокоили, но он был доволен растущим реноме Чехова. «Сказки Мельпомены» собрали несколько положительных рецензий. В конце сентября Лейкин появился в Москве, виделся, как он сказал поэту Трефолеву, «со столпами моих „Осколков“, Чехонте и Пальминым, пображничал с ними, дал им родительское наставление о том, что именно нужно для журнала, и вообще поговорил по душе». Антон строил далеко идущие планы. Оставив идею диссертации «История полового авторитета», он начал подбирать библиографию для нового труда, «Врачебное дело в России». Однако по мере возрастания популярности его рассказов и эта идея была отринута. Чеховская сатира становилась все злее. Рассказ «Noli me tangere», позже переименованный в «Маску», который был опубликован в еженедельнике «Развлечение», привлек внимание Льва Толстого.
Между тем семейство Чеховых продолжало подъем по социальной лестнице. Услышав Колино музицирование, дирижер Шостаковский предложил ему свою дружбу. С ноября Чеховы стали устраивать журфиксы в истинно буржуазном стиле — по вторникам к ним собирались друзья на домашние концерты. Даже родоначальник (или, как прозвали его Антон с Александром, tramontano[87]) стал вести себя приличнее. Роль хозяйки салона взяла на себя Маша; она звала к себе Дуню Эфрос, а также Лилю и Нелли Марковых, обещая, что кавалеры споют под гитару «Ночи безумные». Пальмин докладывал любопытному Лейкину: «Был на днях во вторник у Чеховых. У них по вторникам soiree fixe[88]. <…> Несмотря на то что у них была весьма приятная компания, мне так нездоровилось, что я принужден был рано удрать от них».
А Лейкина распирала гордость от недавно пожалованного дворянства: «Мы не левой ногой сморкаемся». Наконец, он решил, что Антона не стыдно показать и в Петербурге. Чехов отправил к Лейкину Наталью Гольден, по-видимому, уполномочив ее подготовить свой назревающий переезд в Петербург. Лейкин разрывался между желанием предъявить публике своего протеже и опасением, что он может потерять на него монополию. И все-таки тщеславие возобладало над его же собственными интересами, и, пусть спустя год, он все-таки раскрыл псевдоним «Антоша Чехонте» своему покровителю Худекову, редактору престижной ежедневной «Петербургской газеты». Худеков, не теряя времени даром, заказал Чехову репортажи о деле Рыкова — громком судебном процессе по поводу хищений в Скопинском банке.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.