Иранская революция
Иранская революция
Государственный секретарь США Хиллари Клинтон терпеливо ждала, когда Алек Росс, ее главный советник по инновациям, закончит рисунок в своем блокноте.
Она сидела на диване, обитом шелком цвета морской волны, в дальнем кабинете Государственного департамента. Огромная хрустальная люстра свисала с потолка. Каждая деталь комнаты украшена белым молдингом: двери, окна, а также имитирующие свечи лампы, ввинченные в стены.
Нарисовав на страничке несколько геометрических фигур, Росс перестал хаотично двигать ручкой и сделал паузу, разглядывая свой шедевр. Одобрительно кивнул сам себе, ухмыльнулся и протянул страничку госсекретарю.
Если бы кто-то в этот момент попал в комнату, он подумал бы, что люди играют партию в «пикшионери?[29]», в которой участвует и самый высокопоставленный американский дипломат. Разумеется, это было не так.
Пока Клинтон изучала рисунок, в комнате установилась тишина. Сцена словно позаимствована со старой картины, висящей в Национальной галерее буквально в нескольких кварталах. Если не знать изображенных в лицо, то далеко не сразу неподготовленный зритель смог бы установить, в каком веке происходит действие. Клинтон окружали исключительно советники по технологиям и инновациям, однако на небольшом овальном журнальном столике из дуба не имелось даже ни одного мобильного телефона. Ни одного ноутбка или планшета. Большое подарочное издание и небольшая декоративная бежевая чаша.
Все личные гаджеты группы были выключены и сложены в десяти метрах отсюда за двустворчатыми дверями кабинета госсекретаря. Любые устройства строго запрещены внутри сверхсекретной зоны. Только бумага. Все для того, чтобы никто не мог тайком записать важный разговор или сфотографировать сверхсекретный документ.
Именно поэтому Росс изображал Twitter на листочке бумаги, объясняя госсекретарю Клинтон на пальцах, как он работает.
– Люди печатают то, что хотят сказать, в этом прямоугольнике, – произнес Росс, показывая на верхнюю часть листочка. – Затем отправляют твит, нажав вот на эту кнопку, – продолжил он, показывая на правую часть рисунка. – А затем текст рассылается по всем фолловерам, которые, в свою очередь, могут поделиться со своими друзьями.
Здесь он запнулся на середине фразы, осознав, что теперь должен объяснить Клинтон всю концепцию «фолловеров» и «фолловинга».
Он посмотрел на других сотрудников Государственного департамента, среди которых была и Энн-Мари Слотер, директор политического планирования в департаменте, которая и созвала закрытое совещание, чтобы объяснить Хиллари Клинтон, как работает Twitter.
Когда они объяснили размах сервиса, Слотер подпрыгнула на месте:
– Теперь же семнадцатилетний пацан со смартфоном может сделать то, для чего раньше потребовалась бы целая бригада журналистов CNN. Это обеспечивает прозрачность в самых темных местах.
Россу к тому времени исполнилось 38 лет. У него были густые каштановые волнистые волосы, мальчишеские манеры делали его похожим на подростка. Первый год работы в департаменте у него было прозвище «Парень Обамы». Его взяли на работу из предвыборной команды Обамы, в которой он всего годом ранее помогал действующему президенту победить Хиллари Клинтон во время праймериз Демократической партии. Одним из инструментов в его арсенале и был сервис, принцип работы которого он сейчас объяснял, – Twitter.
– Он позволяет нам следить изнутри за такими странами, как Сирия и Иран, где СМИ просто не действуют, – говорил Росс.
Поводом для совещания в этот день стали события, произошедшие чуть раньше.
12 июня 2009 года Биз заметил в своей ленте несколько показавшихся ему странными зеленых аватарок, похожих на цветные блестки, насыпанные поверх ванильного мороженого. Эв их тоже увидел, как и Голдмэн, и другие сотрудники Twitter. В тот момент никто еще не понимал, что это означает. Только затем администраторы отметили вспышки активности на сайте из Ирана.
Несколько часов спустя в новостях, иногда цитируя Twitter, сообщили, что Махмуд Ахмадинежад объявил себя победителем на президентских выборах в Иране. Но по всей стране шепотом передавались обвинения, что он подтасовал результаты. Через несколько часов после оглашения результатов оппозиционные кандидаты начали использовать Twitter и Facebook, чтобы заявить о несогласии, а на улицах собирались небольшие группки протестующих. К следующему дню информация широко распространялась по Twitter, и протесты охватили десятки крупных городов по всему Ирану. Толпы людей в зеленых банданах, размахивая зелеными флагами – цвет проигравших оппозиционеров, – захватили городские улицы, требуя пересчета голосов.
Ахмадинежад пренебрежительно отнесся к протестам, сравнив их с «эмоциями после проигранного футбольного матча», однако велел отключить в стране связь через эсэмэски, Facebook и Twitter, а также многие другие средства коммуникации, надеясь таким образом усмирить протестующих. Однако технически подкованная иранская молодежь научилась пользоваться сайтами, позволяющими обходить блокировку, и постоянно на шаг опережала действия властей, продолжая поставлять информацию всему остальному миру, используя Twitter и другие инструменты социальных сетей.
#iranelection, #iran, #storahmadi и еще длинный список связанных с Ираном хэштегов попал в самые популярные темы Twitter. Люди делились видеороликами: правительственные силы разгоняют протестующих, избивают их, а иногда даже стреляют. Вскоре спорадически появлявшиеся зеленые аватарки сложились в единый поток, и лента Twitter стала похожа на Чикаго-ривер в День святого Патрика.
Пока официальные новостные каналы изрядно фильтровали информацию из Ирана, Америка начала свой собственный протест.
Хэштег #CNNFail?[30] быстро стал набирать популярность. Вместо того чтобы сообщать о жестоких столкновениях в Иране, CNN сделали главной новостью то, что в сети появилась фотография полуголой Мисс Калифорния. Но, как двумя месяцами ранее показал Эштон Катчер, с ростом таких социальных инструментов, как Twitter, CNN проигрывал борьбу за зрителя.
За последние месяцы мониторить сайт стали правительства многих стран, сделав из Twitter паноптикум?[31], на который смотрят из любого уголка планеты. Белый дом; Даунинг-стрит, 10, Кремль; ученые, активисты и диктаторы; ЦРУ, ФБР и Государственный департамент – все собирали информацию о протестах в Иране, используя Twitter как средство понять происходящее в далекой стране.
Поэтому когда в середине июня младший сотрудник Государственного департамента, назначенный «смотрителем Ирана», то есть человеком, составляющим ежедневные отчеты о событиях в стране, обнаружил, что сайт Twitter ушел на «плановые работы», этот факт был включен в отчет.
Когда Джаред Коэн, только что вернувшийся из Ирака, увидел дополнение про уход сайта Twitter в офлайн, он тут же отправил письмо Джеку. По ходу поездки на Ближний Восток Джек доверительно рассказал Коэну о проблемах между соучредителями компании. Коэн считал, что Джек может убедить Биза и Эва отложить «плановые работы».
Коэн объяснял, что как раз на это время в Иране запланированы массовые протесты. Он спрашивал, можно ли отложить отключение сайта.
«Это может иметь буквально решающее значение для всего, что происходит в стране», – писал он.
Когда Джек пересылал это письмо Бизу, всем, включая Коэна, пришло еще одно письмо, на этот раз из Государственного департамента, что добавило напряженности моменту: «В данный момент в Иране происходит буквально Twitter-революция!»
Это не первое письмо, полученное Бизом по этому поводу. Компанию буквально наводнили послания от десятков людей, обративших внимание на плановое отключение и знавших об иранских событиях либо участвовавших в них. Биз, Эв и Голдмэн созвали совещание, чтобы разобраться, что делать. Плановые работы на сайте давно назрели, и их отмена в ближайшие дни может убить несколько серверов Twitter, но все сошлись на решении отсрочить отключение. Биз присоединился к Голдмэну, чтобы помочь ему написать пост в блог компании, объясняющий решение.
– Мы недостаточно компетентны, чтобы разобраться в иранской политической жизни, – говорил Голдмэну Биз, когда они сидели в пустой переговорке, придумывая содержание поста. – Мы не знаем, кто там хороший парень, а кто – плохой. Слушай, а там вообще есть хорошие парни? – добавил Биз после паузы. Голдмэн рассмеялся.
Какое-то время они молчали, пытаясь составить краткое описание того, что происходит: они пишут пост в блог, извещающий мир о том, что плановые работы по увеличению мощности сайта Twitter – технологии, пионерами которой они сами являлись, технологии, которой еще три года назад люди пользовались, чтобы рассказать о походе в туалет или чтобы выяснить, где сейчас раздают бесплатное пиво, – приходится отложить из-за того, что Twitter используется на улицах Тегерана для борьбы с властями.
Это было свидетельством гибкости человеческого существа. Дайте человеку дерево, и он сконструирует из него лодку. Дайте ему листок, и он свернет его чашкой, чтобы выпить воды. Дайте человеку камень, и он использует его для защиты себя и своей семьи. Дайте ему прямоугольник и 140 символов на одно сообщение, и он приспособит их для борьбы с диктаторским режимом на Ближнем Востоке.
Биз прервал молчание. Он отметил, что Twitter хочет оставаться совершенно беспристрастным в отношении революции в Иране.
– Я хочу быть уверен, что Twitter в этом никак не участвует, – сказал он и продолжил сочинять пост. – Мы не с ними и не против них. Нам просто нравится такое использование Twitter.
В 16:15 Биз опубликовал пост в блоге на сайте компании. Он объявил об изменении времени плановых работ: «Серьезное обновление сети должно быть произведено для обеспечения дальнейшей работы Twitter. Однако наши сетевые партнеры указывают на то, какую важную роль играет Twitter в иранских событиях как важнейший коммуникационный инструмент. Планировавшиеся на сегодня работы переносятся на завтра и пройдут с 14 до 15 часов по Тихоокеанскому времени (1:30 в Иране)». И в конце добавил: «Наши партнеры берут на себя риск не только ради Twitter, но ради других сервисов, которые поддерживают по всему миру. Мы рекомендуем им быть гибкими в этой сложной, не располагающей к гибкости ситуации».
План Биза привел ровно к обратным последствиям. История стала глобальной. Разговоры о Twitter и его роли заполнили первые полосы газет по всему миру.
Марк Лэндлер, международный корреспондент New York Times, первым опубликовавший новость, отметил: «Несмотря на то что администрация Обамы будто бы пытается всячески избежать таких слов или дел, которые могли бы быть расценены, как американское вмешательство в президентские выборы в Иране», однако на деле оно в них вмешивается. «Утром в понедельник 27-летний чиновник Государственного департамента Джаред Коэн отправил письмо сотрудникам сайта социальной сети Twitter с необычным запросом: отложить запланированные работы по техническому переоснащению глобальной сети, – писал Лэндлер, узнавший об отсрочке из своих источников в Госдепе, – которые отрезали бы от сервиса иранцев, обменивающихся через Twitter информацией и сообщающих всему миру о растущем как грибы после дождя протестном движении в Иране».
Буря в СМИ только начиналась.
– Я бы не узнала про Twitter из громкоговорителя, – заявила Хиллари Клинтон на пресс-конференции еще в начале протестов. – США сильно и страстно верят в основной принцип – свободу высказать мнение, – продолжала госсекретарь, стоя на подиуме в окружении десятков телекамер и журналистов. – И это случай, когда одно из средств выражения мнения – Twitter – оказывается очень важным не только для иранского народа, но постепенно и для всех людей во всем мире, прежде всего для молодежи.
После статьи в New York Times недовольны остались все вовлеченные стороны: Белый дом, Государственный департамент, и, разумеется, Twitter.
В Государственном департаменте фамилию Коэна теперь в основном употребляли с прилагательным «уволен». Когда он появился на давно запланированном совещании с коллегами из Белого дома, то выглядел так, словно подхватил птичий грипп.
– Что за фигню ты учинил? – спросил его приятель из Белого дома. – Да и выглядишь хреново.
Коэн вернулся в департамент, где ему велели посидеть за столом и подождать решения своей судьбы. Клинтон спорила с высшими чиновниками президентской администрации, которые настаивали на громком увольнении Коэна и всех причастных к делу Twitter. Госсекретарь возражала, утверждая, что люди делают свою работу в условиях меняющейся культурной парадигмы и Twitter – один из главных элементов этих изменений. На следующий день, во время утреннего совещания, Клинтон встала, подошла к месту, где сидел Коэн, положила на его стол New York Times и указала на пресловутую статью.
– Это здорово, – сказала она, едва не проткнув пальцем газету. – Именно так и надо было поступить.
А вот с другим человеком, официально не числящимся среди сотрудников, поступили не так мягко. В статье New York Times имя Джека упоминалось: вот человек, который согласился дать отсрочку отключения сайта. И хотя вины Джека в том, что его сочли принимающим основные решения, на этот раз не было, но Биз, Эв и Голдмэн уже не стали разбираться. Прочитав про Джека, они пришли в страшную ярость.
Биз и Эв несколько дней отклоняли все просьбы об интервью по поводу ситуации в Иране, заявляя, что не считают «подходящим» для Twitter вмешиваться в такую нестабильную политическую ситуацию, особенно когда протестующих разгоняют правительственные войска.
Казалось, Twitter занял определенную позицию в международной словесной войне. Казалось, Twitter определился, по какую сторону моральной и дипломатической баррикады ему находиться. И это последнее, чего хотелось создателям Twitter.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.