Кризис нарастает (1839–1847)
Кризис нарастает (1839–1847)
12 мая 1839 года Гюго работал в своем кабинете. Вдруг дверь приоткрылась, и заглянула Леопольдина:
— Папа, ты знаешь, что делается? На мосту Сен-Мишель сражаются.
Он подошел к окну. Издали слышна перестрелка. Весь дом в тревоге. Двери и окна то с шумом захлопываются, то снова распахиваются. Говорят, что в Париже началось восстание. Поэт спешит на улицу. Как всегда, он хочет все увидеть собственными глазами.
Майское восстание 1839 года было организовано тайным республиканским обществом «Времена года». Его руководитель Огюст Бланки, отважный и стойкий боец-революционер, предпочитал тактику тайных заговоров и неожиданного удара широкой пропаганде. В этом была его слабость. К тому же члены общества не имели опыта и не располагали запасами оружия. Восстание было подавлено на следующий день. Бланки удалось скрыться. Другой руководитель восстания, Арман Барбес, был схвачен и привлечен к суду. Дело его рассматривала Палата пэров.
Гюго пришел на заседание палаты взглянуть на подсудимого. Совсем еще молодой. Открытое, смелое лицо. Честные, ясные глаза. Держится, спокойно. Видно, что убежден в правоте своей идеи. Пусть даже Гюго не разделяет его взглядов, он не может не сочувствовать этому отважному юноше. Какой приговор вынесут Барбесу?
Об этом Гюго узнал вечером 12 июля. Он был в опере, слушал один из актов «Эсмеральды», тот, в котором звучит его любимая музыка колоколов. Соседом по креслу оказался пэр Франции де Сен-Приест. В антракте они разговорились.
— Только что выполнили тяжелую обязанность, — вздыхая, сказал Сен-Приест. — Барбес приговорен к смертной, казни. Министры настояли на этом.
— И когда же это произойдет?
— Завтра утром.
Гюго поднялся. Тут же в театре, в режиссерском кабинете, он быстро набросал четверостишие с просьбой к королю помиловать Барбеса.
Письмо запечатано в серый конверт для рассылки билетов. Адрес короткий: Тюильри. Королю от Виктора Гюго. Лично.
Быстрым шагом к дворцу. Нелегко уговорить привратника доставить письмо тотчас же. Тот упрямо твердит свое:
— Письмо можно передать только завтра утром. Сейчас поздно.
— Но, помилуйте, дело идет о жизни человека, — настаивает Гюго. Наконец письмо передано.
На следующее утро в Париже стало известно, что казнь Барбеса не состоялась. Король внял просьбе поэта и приостановил решение Палаты пэров.
Через двадцать три года уже седобородый поэт получит от Барбеса письмо с проникновенным словом благодарности.
* * *
Успех в спасении Барбеса еще более окрылил Гюго в его мечтаниях приблизить «государство милосердия», стать одним из тех, кто творит законы.
Уже три раза выставлял поэт свою кандидатуру на выборы во Французскую Академию, и три раза ее проваливали. Но он не отступит. Уж если он решил добиться чего-нибудь, то доведет дело до конца и не успокоится, пока не одержит победу.
В 1839 году Гюго потерпел еще один провал на выборах.
— Что я им сделал? — горестно спрашивает он у своей утешительницы Жюльетты.
Она улыбается.
— Как? Разве ты забыл, мой дорогой кандидат в «бессмертные»? Ты сделал «Эрнани».
«Эрнани». Это было уже давно. Поэт ищет теперь другие дороги, он на распутье. Новый триумф романтического искусства, о котором он мечтал, когда работал над «Рюи Блазом», не состоялся. И работа над новой пьесой «Близнецы» не ладится. Первый раз в жизни замысел Гюго остается незавершенным.
Он пишет стихи. В мае 1840 года выходит новый сборник Гюго «Лучи и тени». Слова повинуются ему беспрекословно. Они сверкают, переливаются золотом и пурпуром. Стройные аккорды. Солнечный свет и лунное сияние, плеск моря и журчанье весенних ручьев. Вот он, образ поэта, спокойного мудреца, скрывающегося в мирной зелени долин и рощ, в стороне от бурь и схваток:
И тихо радуйся, в спокойствии душевном,
Смиренного житья заботам повседневным.
Любовью, пусть всегда твоя пылает грудь.
Будь ласковым с детьми, усопшим верен будь.
Даже любовь здесь уже не буйная страсть, а скорее умиленное поэтическое воспоминание. Стихотворение «Грусть Олимпио» написано после посещения памятных мест в долине Бьевры, где поэт проводил счастливые часы с Жюльеттой в первые годы их любви.
Пройдут другие там, где мы бродили ране.
Элегический вздох. Воспоминания о недавнем чередуются в стихах сборника с воспоминаниями детства. Мать. Фейльянтинский сад.
Эти стихи не вызовут ярости в цитадели «бессмертных». На смену мятежному Дидье пришел возвышенный Олимпио. Какие метаморфозы еще предстоят ему впереди?
Но и в этой книге таятся трагические тени. Они порой уходят в сумрак, но не исчезают. Видение людского горя. Несчастные. Обездоленные. Призрак женщины, умершей от голода, протягивает иссохшие руки, за ними тянутся худые ручонки детей. Нищета. А рядом равнодушие сытых.
Все чаще Гюго возвращается к мысли о большом романе из жизни бедняков. Он набрасывает план, просматривает материалы. Их много. Но взяться за работу мешает многое.
* * *
Летом 1840 года в Академии снова освободилось кресло. Умер Непомюсен Лемерсье, один из ревностных защитников литературного «старого режима».
Бальзак, кандидатура которого тоже была выдвинута, снял ее, чтоб не конкурировать с Виктором Гюго.
Выборы состоялись 7 января 1841 года. Едва ли стены Французской Академии видели когда-либо такое пестрое, многолюдное собрание. Седовласые ученые и царицы салонов, политики, историки, актрисы, классики и романтики, друзья и недруги поэта пришли под этот купол.
— Поистине блистательное сборище! — говорит Оноре Бальзак своему соседу Теофилю Готье.
Атмосфера в зале на этот раз не такова, чтобы ждать поражения Виктора Гюго.
Благосклонно улыбается герцогиня Орлеанская, она здесь вместе с мужем. И герцог Немурский тоже пожаловал; ученые раскланиваются с сановитыми гостями, любезно поблескивая очками, лысинами, сединами.
Гюго начинает речь.
Он говорит о славе Франции, о величии Наполеона. Ораторские периоды. Антитезы. Метафоры.
Он говорит о примирении прошлого и настоящего, о преимуществах конституционной монархии.
Политики и историки переглядываются. Это больше похоже на программную речь в кабинете министров, чем на слово писателя.
Наконец он переходит к литературе. Звучит хвала покойному Непомюсену Лемерсье, хвала его сверстникам и современникам — Шатобриану, Жермене Сталь, Бенжамену Констану, не захотевшим признать Наполеона. Эти независимые умы — тоже слава Франции.
Речь заканчивается восхвалением Французской Академии.
Слушатели удивлены. От вождя романтиков ждали чего-то другого.
В этой речи нет и следа того боевого задора, каким дышало Предисловие к «Кромвелю». Вступая в цитадель «бессмертных», Гюго пытался подняться над политическими и литературными разногласиями, примирить их в лоне мечтаний о всеобщем прогрессе, о постепенном мирном движении общества к идеалу будущего.
На собственном горьком опыте писатель убедился в том, что бунтарям в Академию вход заказан. И выдвинутая им программа далека от бунтарства, она имеет мирно просветительский характер.
«Незаметное поглощение грядущих сотрясений путем прогресса в настоящем, смягчение нравов, воспитание масс через школы, мастерские и библиотеки, постепенное улучшение людей при помощи законов и образования — вот та серьезная цель, которую должны ставить перед собой каждое хорошее правительство и каждый подлинный мыслитель», — провозглашает он в конце своей речи.
При баллотировке Гюго получил большинство голосов. Наконец-то!
В жизни писателя начинается непрестанная череда заседаний, балов, приемов, банкетов.
* * *
Каждое лето Гюго устраивает себе каникулы и путешествует. Начиная с 1838 года он три раза совершал паломничество на Рейн.
«Ведь вы знаете, я не раз говорил вам, что люблю реки. Реки такой же удобный путь для мыслей, как и для товаров…
Я также говорил вам, что больше всех рек я люблю Рейн», — пишет Гюго.
«Да, мой друг, это благородная река, река феодальных времен, река Республики и Империи; она достойна быть и французской и немецкой рекой…»
Легенды, история, политика — все это притягивает Гюго к берегам Рейна. Карл Великий и Роланд, Оттон, Фридрих Барбаросса и рядом с ними герои сказаний — рыцари и феи, лесные и горные духи. Там и сям под цветочным ковром мелькают руины. На прибрежных горах развалины старинных замков.
Дорожный альбом поэта наполняется рисунками, эскизами, записные книжки — заметками. Пища для романтической фантазии богатейшая.
Писателю хочется верить, что Рейн, давний источник раздора между Францией и Германией, станет когда-нибудь рекой согласия и мира. «Рейн — река, которая должна их объединить, а ее сделали рекой, которая их разъединяет», — пишет Гюго. Его проекты объединения интересов двух наций, перераспределения земель фантастичны так же, как и его романтические видения, но он стремится придать им программно-политический характер. Здесь впервые рождается у него идея о будущей объединенной Европе. Это не реальные планы настоящего, а скорее поэтическая мечта о далеком будущем.
Своим путевым очеркам Гюго придает форму писем к другу и в 1842 году выпускает книгу «Рейн».
Видения рейнской старины навеяли писателю и замысел новой драмы. Он хочет создать нечто грандиозное, драму невиданного эпического размаха, философского и символического звучания.
В его воображении оживают обитатели тех древних замков, с башен которых он созерцал сверканье Рейна и зелень прибрежных долин. Бургграфы, равные королям, были когда-то хозяевами этих земель. Четыре поколения феодалов станут героями его пьесы. Деградация рода. Пороки, преступления, фамильные тайны. Карающий рок и всепрощающее провидение.
В драме «Бургграфы» восстанет из гроба легендарный Фридрих Барбаросса — «Юпитер XII века». Неистовые оргии в залах, лязг цепей в подземельях. Муки совести. Заклинания. Призраки. И на мрачном фоне сияет светлый луч — любовь двух молодых сердец.
Пьеса разрастается. Герои принимают все более гигантские, сверхъестественные очертания, превращаясь в туманные символические фигуры.
Писателю кажется, что эта драма, родившаяся на свет после пятилетнего молчания, должна стать его шедевром. В октябре автор передал «Бургграфов» в «Комеди Франсэз» и потребовал, чтобы роли поручили лучшим актерам.
Молодой актрисе Рашели, имя которой гремело на французской сцене, предложили роль колдуньи Гвангумары. Но Рашель отказалась. Роль старухи едва ли подойдет для нее, и вообще новая пьеса Гюго трудна для исполнения, слишком длинна. К тому же Рашель занята в пьесах классического репертуара. Интерес к классикам возрождается во Франции, парижане заново открывают Корнеля и Расина, а романтические драмы выходят из моды.
7 марта 1843 года состоялось первое представление «Бургграфов».
Оно имело лишь полууспех. На следующих представлениях друзей уже не было, а сторонники «неоклассиков» пошли в атаку. Голоса актеров были еле слышны сквозь свист и выкрики. Потом дело пошло еще хуже. Полупустой зал. Сборы все меньше. Пьеса отвергнута самой публикой.
Гюго возвращается из театра. Весенний вечер. Продают фиалки. Улицы полны народу, несмотря на поздний час. Над Парижем какое-то особое сияние. Комета. Поэт останавливается, смотрит на небо, и в памяти встает давний вечер. Детство. Испания. Он стоит рядом с Эженом на балконе дворца Массерано. На небе гигантский, феерический, сияющий хвост. А внизу голоса: «Узурпатору скоро конец. Это знамение…»
Другие голоса кругом, и он сам далек от того мальчика…
Что-то не так идет в его жизни. Но что?
Неужели утрачен контакт с публикой, контакт с живой, непрестанно меняющейся современностью? Почему освистали «Бургграфов»? Он не допускает мысли, что пьеса слаба. Но что бы ни было, для театра он больше писать не будет. Довольно. У него теперь есть другая трибуна. И все же горько. Миновала какая-то большая, яркая полоса в его жизни.
На следующее утро Гюго, просматривая за утренним завтраком газеты, разворачивает юмористический листок «Шаривари» и видит карикатуру. Знакомое изображение: громадная голова, высокий лоб, длинные волосы, мрачный вид — так художники-юмористы рисуют Виктора Гюго. Под карикатурой четверостишие:
На небеса взглянув, поэт
Печально задает вопрос:
«Зачем растут хвосты у звезд,
А у моих „Бургграфов“ нет?»
Он с досадой отбрасывает газету. Гордый Олимпио уязвлен.
Драма «Бургграфы», которую Гюго считал своим шедевром, в действительности была его творческой неудачей. В «Бургграфах» поэт утерял многое из того, в чем заключались сила и обаяние «Эрнани», «Марион Делорм», «Рюи Блаза», — живую перекличку с современностью, энергию в развитии действия; боевой демократический дух. Многословная, пронизанная мистическими мотивами, эта драма потерпела решительное фиаско, несмотря на великолепный язык и грандиозность образов.
Ощущение потери чего-то важного и дорогого Гюго испытывает и в кругу семьи. Дом как будто опустел — любимая дочка Леопольдина вышла замуж за Шарля Вакери, брата одного из самых верных друзей Гюго, и уехала в Гавр. Она счастлива. Ей хорошо, но отец грустит.
Может, быть, путешествие развеет его грусть? Он давно мечтал снова увидеть Испанию. Страна романтических контрастов. Страна гверильясов, непокоренных. Она всю жизнь влечет поэта. И вот он вновь едет по ее потрескавшимся от зноя каменистым дорогам.
Скрипят колеса экипажа. Стучат о кузов камешки. Теснятся, набегают воспоминания. То же слепящее солнце, те же скалы, и гордые пастухи с длинными посохами, и виноградники по склонам гор.
Но все совсем не так лучезарно, как в детстве. Все как будто немного потускнело. А может быть, это потому, что он сам постарел? Рядом с ним в экипаже его привычная спутница Жюльетта Друэ. Они путешествуют инкогнито, под именем супругов Жорж. Так легче и свободнее. Имя Гюго привлекало бы любопытные взоры.
Сколько городов посетили они за этот месяц путешествия по Испании! Живые впечатления, образы. Источники новых творений.
Путешествие тянется уже около пятидесяти дней. Что там в Париже, что в Гавре? Уже давно они не получали писем от близких, не видели французских газет. Несколько дней провели в море, останавливались на уединенном острове.
Высадившись на берег, они заходят в маленькое кафе. На столе стопка свежих французских газет. Гюго тотчас же погружается в чтение, а Жюльетта изучает меню.
— Ну, что там нового? — весело спрашивает она у своего спутника.
Он молчит. Что с ним? Почему он так смертельно побледнел? Рука прижата к сердцу. Глаза остановились.
Она вырывает у него газетный листок. Что он там увидел? Ей бросаются в глаза строки: «Гибель дочери знаменитого поэта». Позже они узнали подробности.
Это случилось 4 сентября. Леопольдина и ее муж отправились на прогулку в легкой парусной лодке. Неожиданный порыв ветра. Лодка накренилась, зачерпнула воды и перевернулась. Леопольдина не умела плавать. Она ухватилась за борт и потеряла сознание. Шарль пытался спасти ее, но напрасно, он не мог оторвать ее руку от тонущей лодки. Тогда он обнял ее и они вместе пошли ко дну.
Так их и похоронили в одной могиле на кладбище в Виллекье.
Дом на Королевской площади в трауре. Госпожа Гюго смотрит в одну точку сухими, воспаленными глазами и молча перебирает, гладит, прижимает к груди прядь волос Леопольдины.
«…Гюго сразу постарел на десять лет», — пишет Бальзак Ганской.
На всю жизнь день 4 сентября останется для поэта днем траура, посвященным памяти дочери. Каждый год в этот день он будет писать стихи, обращенные к Леопольдине.
Сладостная горечь воспоминаний:
Ей десять минуло, мне — тридцать;
Я заменял ей мир в те дни.
Как свежий запах трав струится,
Там, под деревьями, в тени!
Я слушал сквозь полет мечтаний
Ее бесхитростный рассказ,
И мысль мою вело в тумане
Сиянье этих детских глаз.
О ангел мой чистосердечный!
Ты весела была в тот день…
И это все прошло навечно,
Как ветер, как ночная тень!
* * *
Проходят дни, недели, месяцы, притупляется понемногу острота горя. Жизнь идет своим чередом. Снова Гюго произносит торжественные речи в Академии. Хвалы усопшим. Приветствия вновь избранным. Он величествен в председательском кресле. Даже Сент-Бёв вынужден признать, что Виктор Гюго выше личных обид, страстей и распрей. Критик опасался, что Гюго постарается провалить его кандидатуру на выборах в Академию, подозрения его, однако, были напрасны. Во вступительном слове Гюго воздал должное заслугам и талантам Сент-Бёва.
Но «бессмертные» и не подозревают, что, когда Виктор Гюго во время длинных и скучных словопрений рассеянно чертит что-то в записной книжке, на листках ее появляются отнюдь не хвалы академикам, а шутливые и порой едкие карикатуры, сатирические портреты собратьев.
Король Луи-Филипп всячески старается выказать свое расположение знаменитому писателю, приручить его. 13 апреля 1845 года издан королевский указ: Виктору Гюго пожаловано звание пэра Франции.
В оппозиционных газетах тотчас же появился поток эпиграмм, карикатур.
«Виктор Гюго умер. Да здравствует виконт Гюго!»
«Гюго-писатель теперь совсем умолкнет. Талант его исчерпан», — говорят многие.
К обязанностям академика прибавились еще обязанности пэра. Для работы над новыми книгами не остается времени.
Неужели талант его действительно иссяк? Нет. Он должен предпринять какой-то решительный шаг. Оторваться хоть на время от заседаний и приемов. Вернуться к главному делу своей жизни.
Некоторое время Гюго не появляется ни в палате, ни в салонах. Он взялся за перо.
* * *
Давно уже он задумал большой роман о нищете, каторге, страданиях обездоленных. Замысел начал зарождаться еще в далекие дни, когда писатель собирал материалы для «Последнего дня приговоренного». За долгие годы скопилась целая гора заметок, набросков, фактов, наблюдений. Надо вернуться к старым планам. Это будет книга о жизни французского народа и о собственной молодости писателя. Канвой для биографий героев послужат действительные события и человеческие судьбы.
Общий план романа был намечен в 1840 году.
История святого.
История мужчины.
История женщины.
История куклы.
Святой будет походить на епископа Диньского, монсеньера Миоллиса, человека, который славится своей необычной добротой. Гюго беседовал с ним, слушал рассказы людей, которые знали епископа. Особенно запомнился один рассказ. Каторжник Пьер Морен, отбывший свой срок, возвращался на родину и безуспешно искал в городке пристанища на ночь. Никто не пускал в дом клейменого с желтым паспортом. Епископ открыл Морену свои двери, помог ему словом и делом.
Судьба главного героя романа будет схожа с историей Пьера Морена, приговоренного в 1801 году к каторге за кражу хлеба. Этот герой, конечно, не станет копией Морена. Художник не копирует, а преображает, освещает, концентрирует главное в жизни.
Третья героиня. Таких, как она, много вокруг. Сияющая, доверчивая, юная затоптана в грязь, брошена. У нее ребенок, его надо кормить. Женщина становится проституткой. Проституция — страшная язва, разъедающая современный город. Преступление общества перед женщиной.
Писателю вспоминаются тягостные уличные сцены, свидетелем которых он был не раз.
Однажды вечером он возвращался со званого обеда. Мягкий снег падал хлопьями. На углу у фонаря стояла женщина, бедно и крикливо одетая. Какой-то сытый бездельник подкрался сзади и бросил ей за воротник пригоршню снега. С криком она вцепилась в обидчика. На шум прибежали полицейские и потащили ее в участок.
— Я не сделала ничего плохого! — отбивалась она. — Пустите меня!
Но они тащили ее.
— Ну, живей! Получишь свои шесть месяцев тюрьмы. Ни больше, ни меньше.
Гюго молча следовал за ними. В окно полицейского участка он увидел, как женщина бросилась к ногам комиссара и стала рвать на себе волосы. Гюго вошел:
— Я хочу сказать несколько слов в защиту этой женщины.
— А кто вы такой?
Когда писатель назвал свое имя, тон полицейского комиссара изменился. Гюго рассказал все, что он видел на перекрестке.
— Следовало бы арестовать не девицу, а мужчину, — закончил он.
— О, как добр этот господин! — твердила женщина, глядя на него посветлевшими, изумленными глазами.
Героиня его романа Фантина будет похожа на эту женщину.
Дочку Фантины он назовет Козетта. Ребенок, попавший в руки жестоким и жадным людям. Побои, ругань, недоедание. Испуганные глаза, босые ноги, рваное платье, маленькие руки, загрубевшие от работы…
Книга будет протестом против безжалостности сытых и равнодушных.
Роман постепенно выходит из берегов первоначального замысла. Возникают новые герои. И один из них — Мариус Понмерси — особенно близок автору. Гюго вложит в этот образ мечты, горести и стремления собственной молодости. Мансарда. Бедность. Великие планы. Упорный труд. И любовь.
Отец Мариуса, старый ветеран, ухаживающий за цветами в своем саду, будет очень похож на генерала Гюго в опале. Тут появится и двойник библиотекаря Руайоля; зазвучат разговоры в роялистских салонах. «Кровожадный узурпатор… Корсиканское чудовище». Все, что он слышал в детстве, найдет здесь отражение. Но, конечно, роман не станет автобиографией. Главное в нем — это жизнь и страдания бедняков. Гюго думает назвать его «Нищета», а главному герою дать имя Жан Трежан.
Когда Гюго писал «Последний день приговоренного», во Франции почти совсем еще не было социальных романов, романов о современном обществе с его язвами. Теперь их появились десятки, сотни. Их создала плеяда писателей, выступивших в 30—40-е годы. Эти таланты родились и выросли на почве, оплодотворенной революционными бурями.
Особенно много сделал для нового социального романа Бальзак. Гюго восхищается его бесстрашным анализом. Бальзак в «Человеческой комедии» берет общество мертвой хваткой, срывает маски, исследует пороки, проникает в сокровенные тайники фактов и событий.
Жорж Санд тоже воюет с обществом, с его жестокими предрассудками и несправедливостью.
Она близка Гюго своими неизменными симпатиями к угнетенным, верой в будущее.
В начале творческого пути Жорж Санд волновал главным образом вопрос о положении женщины в современном мире. Скоро писательница убедилась, что вопрос этот нельзя разрешить без перестройки всего существующего общества. Она обратилась к социалистическим учениям своего времени. Влияние идей Сен-Симона и его последователей определило весь характер дальнейшего развития писательницы.
Один за другим появлялись в начале 40-х годов ее социальные романы: «Странствующий подмастерье», «Орас», «Консуэло», «Мельник из Анжибо». Все настойчивее звучала в них критика устоев общества, все горячее становилась проповедь социалистических идей. Идеи Жорж Санд, «подобно пламени пожара, разлились по всему свету», — писал Генрих Гейне.
Любимые герои писательницы — дети народа, к ним стремятся приблизиться «блудные сыны» буржуазии и дворянства, правдоискатели, мечтатели и борцы. Их планы переделки мира иллюзорны, в них отражается незрелость и робость программы французских социалистов-утопистов. И все же романы Жорж Санд вдохновляли современников на борьбу, призывали к поискам путей в будущее.
Гюго подружился с этой женщиной-писателем и нередко навещал ее в поместье Ноган, где собирался большой круг литераторов, политиков, артистов.
Дно большого города с его закоулками и тайниками освещал в своих произведениях писатель Эжен Сю. Его роман «Парижские тайны», выходивший выпусками в 1842–1843 годах, имел шумный успех. Конечно, Эжену Сю далеко до философских и социальных глубин Бальзака, но его романы-фельетоны, порой сентиментальные, порой авантюрные, рассчитанные на широкую публику, тоже несут в себе протест и содержат гуманные идеи.
Виктор Гюго, погружаясь в работу над социальным романом, мог опираться на живой опыт современников. И он не отвергал этого опыта, но, конечно, не собирался никому подражать.
Он скажет свое слово, и скажет его по-своему. Вступительные главы романа уже созданы. Жюльетта принялась за переписку.
* * *
22 февраля 1846 года Гюго идет на утреннее заседание Палаты пэров. Холодный солнечный день. Поэт торопится, но невольно замедляет шаг при виде человека, необычайно похожего на главного героя его романа.
Два полицейских ведут этого человека под конвоем. Он бледен, худ, мрачен. Еще молод, нет и тридцати лет. На нем холщовые панталоны, короткая блуза, деревянные башмаки на босу ногу. Растрепанная голова не покрыта. В руках коврига хлеба. Кругом говорят, что он украл ее, за то его и взяли. Полицейские останавливаются; один из них заходит в какой-то магазин, другой остается стеречь арестованного. Тут же, у входа в магазин, стоит карета с герцогским гербом; через окно ее видно, как холеная женщина в бархате, откинувшись на спинку сиденья, играет с нарядным розовым ребенком. Богатство проходит мимо бедности.
Словопрения в палате кажутся Гюго после всех этих мыслей о жизни очень далекими от нее. Те же праздноболтающие, что осудили когда-то Барбеса, заседают и теперь. Удастся ли ему принести здесь какую-нибудь пользу? Как и прежде, писатель вне партий и группировок. Хочет ратовать в одиночку за высокую человечность, за права угнетенных классов и народов, за отмену смертной казни, за свободу писателя.
19 марта Гюго произнес свою первую речь в Палате пэров. Он выступил в защиту Польши, призывая Францию — родину революции — вступиться за польских патриотов, поднявших в Кракове восстание. Речь встречена в палате холодно. Не найдет она отклика и в правительственных кругах. Францией правят отнюдь не гуманисты, подобные Гюго. Министр Гизо не выступит против Священного Союза. Монархи и их приспешники вершат свою волю в Европе. Восстания в Кракове и в Галиции зверски подавлены. Краков присоединен к Австрии с согласия России и Пруссии.
Гизо противится реформам и внутри страны, «Обогащайтесь, господа, и вы станете избирателями», — отвечает он на требования провести реформу избирательного права. И горсточка господ обогащается вовсю. Растут состояния миллионеров, а государство в постоянном долгу у Ротшильдов, у биржевых игроков, у мошенников.
Да ведь те же мошенники сидят и в министерстве и в Палате пэров. Министры сами акционеры компании по строительству железных дорог, которые прокладываются за счет государства. Министр общественных работ Тэст изобличен во взяточничестве. На всю страну гремит скандальный процесс пэров-аферистов Пармантье и Кюбьера. Они подкупали чиновников, чтоб добиться концессии на соляные копи. Гюго сначала не хотел верить этому, но факты убеждают.
Династия Ротшильдов правит Францией. Богачи наживаются, а бедняков становится все больше. Неурожаи. Налоги. Массовое разорение. Нищета. В Бюзансе в 1847 году вспыхивает голодный бунт, зачинщиков его приговаривают к смертной казни. Рабочие бастуют. Мелкие торговцы терпят банкротство один за другим.
Могут ли в такой обстановке претвориться в жизнь мечты писателя о благе, о славе Франции?
14 июня 1847 года Гюго снова на трибуне Палаты пэров. Он вступается за политических эмигрантов, за изгнанную семью Бонапартов. «Изгнанники превращаются в претендентов», — говорит Гюго. Вернуть изгнанным принцам их гражданские права — это значит лишить их политического значения, полагает он. «Угроза исходит теперь не со стороны принцев… Хотите вы знать, в чем сегодня состоит действительная опасность?.. Обратите взгляд не в сторону принцев, а в сторону масс, в сторону многочисленных трудящихся классов… Я обращаюсь к правительству с суровым предостережением: недопустимо, чтобы народ страдал! Недопустимо, чтобы народ голодал! Это серьезный вопрос, в нем-то и заключена опасность… Все интриги всех претендентов не смогут заставить самого незаметного из ваших солдат сменить кокарду, а удары вил в Бюзансе могут разверзнуть перед вами бездну!»
Данный текст является ознакомительным фрагментом.