Сельский врач

Сельский врач

Если от Барнаула самолетом полететь к югу, пересечь Обь, миновать большие поселения, Алтайское и Солонешное, то глазам представится бескрайняя целинная земля. И тянется она до самого истока Ануй. По левобережью, где, склонившись над гладью воды, стоят ракиты и ветлы, раскинулось большое село Ярыжки с колхозом «Победа».

За крепкими срубами, крытыми черепицей да толем, тянутся пахнущие скипидаром бревна. Далее скотный двор с высоким-превысоким коровником.

— Ну, для коей надобности соорудили эту высь поднебесную? — скажет иной пришелец из чужого края.

А житель Ярыжки хитро сощурит глаз и степенно, как в обычае здесь, ответит:

— Для удою…

— Как так?

— А так… Внизу, то есть в коровнике, животине вольготно, тепло. Тепло, значит, идет от шпаклеванных пенькой стен и особливо с потолка…

— Почему же такое?

— А потому, что Роман Ильич Лычков, значит, наш новый председатель колхоза, всю верхотуру, то есть второй этаж, до самой крыши, забил сеном, жмыхом и другими кормами. Потому корма сухие, приятственные. А кроме того, ни тебе возить, ни носить, а запросто скинуть сверху… Вот и весь сказ.

— Да… — почешет темя пришелец. На этот раз с уважением поглядит на коровник и подумает: «Ну и голова ихний председатель колхоза!»

Неплохой в Ярыжке клуб, изба-читальня. У самой же опушки соснового бора незаконченное длинное деревянное здание с двойными добротными рамами — сельская больница. Из-за этой больницы, как рассказывают жители Ярыжки, между новым председателем колхоза Романом Ильичом и доктором Дмитрием Никитовичем Любомудровым великая ссора происходила. Председатель надумал строить большой скотный двор и парник, а доктор затребовал «вынь да положь больницу». Председатель доказывал: «Надо, чтоб колхоз богател!» А доктор не слушает, доказывает свое: здоровье людей, дескать, важнее.

— А кому она, больница-то? — спрашивали жители, осматривая дубовый сруб.

Люди в Ярыжке жили скупые на слова, лихие на работу. Оттого и тело их было добротное, упругое, алтайское, хвори неподступное. Все же, ежели разобраться, больные были. Одного конь ударит в живот копытом, иной занеможет от непомерного количества съеденных пельменей, а то забежит тракторист, отряхивая с пораненного пальца кровь.

Доктор Любомудров, а проще «Митрий Никитич», жил в Ярыжках с незапамятных времен. Здесь доктор овдовел. Сюда не вернулся с фронта его сын…

Люди думали, что горе иссушит доктора, но он все так же работал… Перестал, пожалуй, любить праздный разговор, да в его черных усах и бороде появились седые пряди. Теперь, как и прежде, можно было видеть его длинную фигуру с палочкой то на полевом стане, то у постели колхозника, то на собрании, а чаще всего в амбулатории. Никто не слышал, чтобы доктор сердился или кричал. Подойдет он, скажем, на поле к дежурной провинившейся медицинской сестре Варе и, посмотрев поверх очков, покачает головой, скажет:

— Значит, Варя, трактористу Ивану у вас нечем было и палец перевязать?

И черные глаза доктора станут не злыми, а какими-то грустными…

Варя не выдержит, закраснеет, как маков цвет, и, глотнув слюну, с хрипотцой ответит:

— Не будет этого более… Митрий Никитич!

Работа не оставляла доктора одного. Усталость и свежий, чистый воздух прогоняли набегавшую порой от грустных мыслей бессонницу.

А здесь, как на грех, в колхозе «Победа» выбрали нового председателя Романа Ильича Лычкова — Героя Советского Союза.

«Какой уж он, этот Роман Ильич, герой?» — скептически думали сообща местные жители. — «Ростом не взял, грудь впалая да еще левой руки нет. Хворый… Как приехал с тепла в студеный наш климат, так и занемог…»

— Дождались председателя… — шептали колхозники, — не сегодня — завтра богу душу отдаст… Вот только одна надежда… Митрий Никитич. Да ведь и сам доктор от душевной хвори не отошел…

Так думали колхозники. Но недаром к доктору в Ярыжку приезжали люди со всех краев. По случаю болезни председателя доктор поселился в его доме. Днем в больнице, ночью у больного Лычкова, словно на дежурстве. Что только не делал… Сам из пальца больного брал кровь и под микроскопом изучал… Смотрел на свои старинные серебряные часы. Минута в минуту сам давал лекарство. Председатель кашлял кровью. Все думали, у него «чахотка», а доктор твердил свое: «крупозное воспаление легких…»

— Надо бы водочку с перцем внутрь принять, — говорили жители села. А доктор сестре Варе велит водкой-то полотенце смачивать да грудь больного обертывать и укутывать, как младенца. До всего ему было дело. И как председатель спал, что ел… Выслушает его трубкой, обложит горчичниками, а то прикажет банки на грудь поставить и снова укутает. Да так целых полтора месяца, пока председатель не выздоровел.

— Ну и Митрий Никитич! Такого доктора в Москве не сыщешь… — говорили местные люди. — А что касательно председателя, то поглядим, каков он, дело покажет.

Но смотреть на председателя стало некогда. Надо было работать. Оказался он, этот широколобый, с крутой шеей человек, твердый нравом и на работу охотник. Как взглянет серыми большими глазами, так что хочешь подметит. Только и пересчитывает: во-первых, сено плохо убрали, во-вторых, зерно не сортировано и свинарник грязный… А что дался ему свинарник? Какая у свиней может быть чистота? Одно слово — свиньи… Нет, председатель упрям, как бык. В год все установил по-своему… По началу чудно казалось — в Ярыжке еще людской бани нет, а свиней ублажают под теплым душем!

Пороптали, правда, в задворках. Напрямик побаивались, больно горяч новый председатель. Но в первый же год увидели в наличии, какой большой удой дали коровы и как много поросят принесли свиноматки.

Все хвалили нового председателя.

Только один доктор Дмитрий Никитич был недоволен и даже на районном колхозном собрании высказал:

— Вы, товарищ председатель, о животных изволите заботиться, а вот о людях нет…

— Докажите! — вспылил председатель.

— Докажу! В полях идет горячая уборка, а трактористу на полевом стане рук негде помыть, не говоря уж о душе, не налажено и общественное питание…

— На поваров у нас лишних денег не имеется.

— Лишних нет, а на заботу о людях есть… Знаю, что есть!

Как ни хотел председатель употребить деньги на колхозный парник, но доктор сумел свое доказать. Еще и ученую базу подвел, рассказал об академике Павлове. «Улучшая внешнюю среду, — говорил, — мы к лучшему изменяем и организм человека…».

Что поделаешь с таким доктором? Пришлось председателю согласиться…

В эту осень колхозу не повезло. Вдруг захолодало, начались проливные дожди, бурей сорвало телефонные провода, затопило картофелехранилище. Вздулась и разлилась река Ануй. Распутица такая, что за сутки не проедешь и десятка километров.

В это самое время нелегкая унесла даже паром.

Работы у доктора Любомудрова прибавилось. Ночью или поутру приходилось ему идти на край села к тяжелобольным. Зато вечером в квартире у доктора в печке весело трещал огонь. От сосновых бревен пахло скипидаром и дымом. Егоровне — соседке доктора — всегда казалось чудно, что доктор к ужину надевает чистый воротничок, долго моет руки и вообще прихорашивается.

На стенных полках у Дмитрия Никитича было разных ученых книг достаточно. Поужинав, он далеко за полночь, читая, что-то выписывал…

Однажды, когда доктор возвращался от больного, подул холодный ветер, и, как на грех, он промочил ноги.

Утром Егоровна разбудила самого председателя. Из ее быстрой, пришептывающей речи Роман Ильич понял только одно: с доктором Митрием Никитичем случилось неладное…

Председатель наскоро оделся и зашагал по грязи к доктору.

Тот неподвижно лежал на своей постели. Лицо его было красным, губы пересохшие, словно лаком покрытые, рука свисла до пола.

Председатель не сразу нашел градусник. Когда измерил температуру, оказалось, что она доходит до сорока градусов. Отослав Егоровну на край села за медицинской сестрой Варей, он приложил к груди доктора ухо, которое лучше слышало. Сердце доктора билось беспокойно и быстро. Роман Ильич, в волнении смотря на часы доктора, считал и пересчитывал его пульс, как это с ним проделывал сам доктор. Пульсовых ударов насчитывалось больше ста. Увидел на груди доктора сыпь. В страхе решил: «Сыпняк!» О сыпняке и других болезнях читал, интересовался прежде. Подошел к докторской полочке с книгами, отыскал медицинский справочник. Стал вычитывать про сыпной тиф. Читая, то и дело подходил к доктору, осматривал сыпь. Было неясно: тифозная сыпь или просто покраснение кожи от сильной температуры. Кроме того, в справочнике было написано, что при тифе сыпь появляется по крайней мере на пятый день болезни, а здесь сразу… Если же это брюшной тиф, то в справочнике говорилось, что симптомы его, в том числе и температура, наступают с большой постепенностью, а сыпь на животе появляется только с восьмого дня болезни. Председателя самого бросило в жар. Листая справочник, он читал, что существуют несколько форм возвратных тифов, даже пеллагрический, еще так называемый крысиный — американский… Роман Ильич даже рассердился: «Расписали, а вот самого нужного нет!»

Все же он еще раз приложил ухо к груди больного и, услышав хрипы, решил, что горчичники не повредят. У него самого были хрипы в груди и доктор то и дело ставил горчичники. В комнату больного вошла Егоровна, а за ней краснощекая сестра Варя.

— Плохи наши дела, — снижая свой пронзительный голос, сказал председатель и перестал листать справочник. — Вызвать бы врачей по телефону, да провода повредились… А везти нельзя, распутица… Человека, конечно, пошлю, сообщение сделать… Но пока давайте лечить сами… — Он посмотрел на растерянные лица Егоровны и медицинской сестры, как-то особенно, по-председательски, крякнул и спросил:

— Может с желудком?… Попытать бы, что вчера доктор ел.

— Митрий Никитич кушали кашу-гречку с молоком, да чаек пили… Вот и вся ихняя еда.

— Отравления быть не должно… — заключил председатель и вдруг встрепенулся. — Давай-ка, Варя, прежде всего Митрию Никитичу сделаем компресс… или дай чего сердечного, как давали мне… Помнишь?

Варя стояла в нерешительности. С одной стороны, председатель был не доктор, чтобы лечить больного, с другой стороны, уж очень он сердитый, Роман Ильич. Но она сразу его прервала.

— Так нельзя, Роман Ильич, — сказала она строго. — Надо посмотреть больного и подумать.

— И долго ты еще будешь думать?

Покраснела Варя от обиды, но, взглянув на бесчувственного доктора, вмиг забыла обиду. Вскипятила шприц и быстро, как этому ее обучал доктор Любомудров, впрыснула ему в руку камфарное масло. Кроме этого, она послушала доктора трубкой и только после этого облепила грудь его банками и укутала потеплее, накрыв поверх одеяла еще овчиной.

Только после этого председатель ушел, пообещав заглянуть.

Трудно было сразу определить, чем болен доктор. Во всяком случае председатель и медицинская сестра Варя решили — надо помочь организму самому справиться с болезнью.

В течение дня председатель Роман Ильич дважды заходил к больному. Вечером остался ночевать в квартире доктора под предлогом позднего времени. Варя и Егоровна тоже доктора не покидали.

Словно от нечего делать, Роман Ильич взял в руки справочник и, отодвинув на конец носа очки, стал читать. Варя тоже занялась учебником по внутренним болезням. Всю ночь они не сомкнули глаз. Доктор в бреду все порывался идти к больным. Варя повторила ему укол. Он успокоился.

— А что, Варя, если мы Дмитрию Никитичу впрыснем пенициллин? Здесь вот написано, что вреда от него не будет, а польза верная…

— Пока подождем, а к вечеру посмотрим.

«Самостоятельная», — подумал председатель.

У заботливого доктора — Дмитрия Никитича в амбулатории нашлось все, что требует современная медицина при таких болезнях. К вечеру больному стало еще хуже, и Варя смело впрыснула ему нужную дозу антибиотиков, и он уснул.

Прошло несколько дней. Доктор открыл глаза и понимающим взглядом осмотрел комнату. Однако была такая слабость, что ни подать голоса, ни шевельнуться не мог. Чуть повернув тяжелую голову, он увидел в смежной комнате у стола Романа Ильича, Егоровну и Варю. Доносились сдержанные голоса.

— На завтра давайте, во-первых, дадим больному, — говорил Роман Ильич, — свекольного соку с медом. Может взойдет в себя, тогда куриного бульону покрепче. Вот здесь написано… это полезно, — ткнул плохо гнущимся пальцем председатель. Он вопросительно взглянул своими большими глазами на Варю, у которой светлые волосы совсем закрыли весь лоб, а сама она от бессонных дежурств осунулась и побледнела.

— Пожалуй, неплохо, — солидно согласилась она.

В это время кто-то стукнул в дверь.

— Кого-то несет, — заворчал председатель.

Шаркая ногами, в комнату вошла маленькая старушка с узелком. Она робко взглянула на председателя и шепотом сказала:

— Вот, Ильич, моя курочка-чернушка давеча снеслась… Больному бы передать свеженьких… Митрий Никитич у меня дочку от болезни вызволил…

— Клади на стол. Доктору это будет полезно, — сказал председатель. Дряблое лицо старушки с глубокими морщинками пришло в движение, живо не по летам она улыбнулась и, шаркая ногами, вышла.

Но пока председатель с Варей и Егоровной продолжали обсуждать диету для доктора, в дверь снова постучали. А потом еще и еще… То и дело приходили колхозники и колхозницы, старые и молодые. Каждый нес больному доктору, что имел. Крынку молока с вершком сливок, жбанчик меду, курочку общипанную. Один слабый до водки колхозник, но хороший охотник, на удивленье всем пришел трезвый, да еще принес фунт нутряного медвежьего сала.

— Митрий Никитич сам меня излечил нутряным салом с горячим молоком, — сказал он.

Кажется, желающих помочь больному доктору не было конца.

Сама Егоровна, соседка, принесла пуховую думочку, чтобы больному было удобнее лежать. Но разве такой человек улежит? Не успел прийти в себя, как сразу забеспокоился о каком-то больном и даже хотел идти. Конечно, доктора не пустили, да он и двух шагов пройти был не в силах.

Не сразу доктор мог сообразить, сколько минуло дней, а может недель с тех пор, как он заболел.

Не мог он понять и того, откуда несся шум. В этот день ярко светило солнце, и на окнах разноцветно играли веточки первого алтайского морозца. Теперь выздоравливающий, хотя и слабый, доктор уже ходил по комнате… Кто-то осторожно приоткрыл дверь и, заглянув, хихикнул. Ну, и чудной же доктор! Совсем еще хворый, а белый воротничок уже натянул, да прихорошился, расчесал усы и бороду.

В сенях заиграл баян. В комнату вошло несколько человек, а с ними в новом тулупе председатель.

— А у нас на Ярыжке праздник двойной, — сказал Роман Ильич. — Во-первых, сдали сполна государству зерно; во-вторых, — выздоровел наш дорогой Митрий Никитич!

— Спасибо. А вот для жителей, Роман Ильич, вы обещали закончить постройку больницы, да еще и о бане с вами поговорим…

Председатель вынул из кармана свернутые листы и подал доктору.

Развернул Дмитрий Никитич лист и увидел план и смету строительства новой больницы, проект хорошей сибирской бани, чтобы при надобности было где попариться березовым веничком…

— Это хорошо, — сказал доктор. Но, видно, от слабости так больше ничего и не вымолвил. А его черные добрые глаза заблестели не то от яркого солнца, не то от радости.