Приложение

Приложение

Марбург (редакция 1916 года)

День был резкий, и тон был резкий,

Резки были день и тон —

Ну, так извиняюсь. Были занавески

Желты. Пеньюар был тонок, как хитон.

Ласка июля плескалась в тюле,

Тюль, подымаясь, бил в потолок,

Над головой были руки и стулья,

Под головой – подушка для ног.

Вы поздно вставали. Носили лишь модное,

И к вам постучавшись, входил я в танцкласс,

Где страсть, словно балку, кидала мне под ноги

Линолеум в клетку, пустившийся в пляс.

Что сделали вы? Или это по-дружески,

Вы в кружеве вьюжитесь, мой друг в матинэ?

К чему же дивитесь вы, если по мужески —

мне больно, довольно, есть мера длине,

тяни, но не слишком, не рваться ж струне,

мне больно, довольно – стенает во мне

Назревшее сердце, мой друг в матинэ?

* * *

Вчера я родился. Себя я не чту

Никем, и еще непривычна мне поступь,

Сейчас, вспоминаю, стоял на мосту

И видел, что видят немногие с мосту.

Инстинкт сохраненья, старик подхалим,

Шел рядом, шел следом, бок о бок, особо,

И думал: «Он стоит того, чтоб за ним

Во дни эти злые присматривать в оба».

Шагни, и еще раз, – твердил мне инстинкт

И вел меня мудро, как старый схоластик,

Чрез путаный, древний, сырой лабиринт

Нагретых деревьев, сирени и страсти.

Плитняк раскалялся. И улицы лоб

Был смугл. И на небо глядел исподлобья

Булыжник. И ветер, как лодочник, греб

По липам. И сыпало пылью и дробью.

Лиловою медью блистала плита,

А в зарослях парковых очи хоть выколи,

И лишь насекомые к солнцу с куста

Слетают, как часики спящего тикая.

О, в день тот, как демон, глядела земля,

Грозу пожирая, из трав и кустарника,

И небо, как кровь, затворялось, спалясь

О взгляд тот, тяжелый и желтый, как арника.

В тот день всю тебя от гребенок до ног,

Как трагик в провинции драму Шекспирову,

Носил я с собою и знал назубок,

Шатался по городу и репетировал.

Достаточно тягостно солнце мне днем,

Что стынет, как сало в тарелке из олова,

Но ночь занимает весь дом соловьем,

И дом превращается в арфу Эолову.

По стенам испуганно мечется бой

Часов и несется оседланный маятник,

В саду – ты глядишь с побелевшей губой —

С земли отделяется каменный памятник.

Тот памятник – тополь. И каменный гость

Тот тополь: луна повсеместна и целостна,

И в комнате будут – и белая кость

Березы, и прочие окаменелости.

Повсюду портпледы разложит туман,

И в каждую комнату всунут по месяцу.

Приезжие мне предоставят чулан,

Версту коридора да черную лестницу.

По лестнице черной легко босиком

Свершить замечательнейшую экскурсию.

Лишь ужасом белым оплавится дом

Да ужасом черным – трава и настурции.

В экскурсию эту с свечою идут,

Чтоб видели очи фиалок и крокусов,

Как сомкнуты веки бредущего.

Тут Вся соль – в освещеньи безокого фокуса.

* * *

Чего мне бояться? Я тверже грамматики

Бессонницу знаю. И мне не брести

По голой плите босоногим лунатиком

Средь лип и берез из слоновой кости.

Ведь ночи играть садятся в шахматы

Со мной на лунном паркетном полу.

Акацией пахнет, и окна распахнуты,

И страсть, как свидетель, седеет в углу.

И тополь – король. Королева – бессонница.

И ферзь – соловей. Я тянусь к соловью.

И ночь побеждает, фигуры сторонятся,

Я белое утро в лицо узнаю.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.