Операция «Анадырь»
Операция «Анадырь»
Реформатор был носителем коминтерновского мышления. Как все большевики. Настоящие большевики. Хрущев был убежден, что социализм неизбежно одержит верх над капитализмом. И хотя он говорил при этом, что это случится в условиях мирного соревнования двух систем, ему на Западе совершенно не верили. Тому были веские основания. Там не забыли его печально знаменитого изречения:
– Мы вас закопаем!
Он мог, обещая «закапывание» капитализма, тут же говорить о необходимости разоружения, однако, на всякий случай, припугивая «загнивающий империализм» картинкой, как на одном советском заводе ракеты сходят с конвейера, словно «колбасы»…
Хрущев был сыном своего времени, большевиком коминтерновской школы. Когда 4 июня 1961 года в Вене советский лидер давал в советском посольстве завтрак в честь президента США, произошел внешне незаметный, но характерный эпизод. В ответной речи за столом Кеннеди, в частности, произнес: «Вчера вечером, отвечая на мой вопрос, вы сказали, что, когда вам было 44 года (возраст американского гостя. – Д.В.), Вы были секретарем Московского комитета партии, а также занимались вопросами планирования. Надеюсь, что, когда мне будет 67 лет (столько было тогда Хрущеву. – Д.В.), я буду руководить организацией демократической партии в городе Бостоне и возглавлять местный плановый комитет…»
Хрущев перебивает многозначительной репликой:
– Может быть, руководителем планового комитета всего мира?
Кеннеди невозмутимо парирует:
– Нет, с меня будет достаточно моего родного города{664}.
Когда Хрущев приплыл на «Балтике» в 1960 году в Америку для участия в работе Организации Объединенных Наций, все были поражены: советский лидер не спешил домой. Это было идеологическое посещение. Советский лидер разоблачал, обличал, обвинял империализм США и его «приспешников» с трибуны ООН, в интервью, на пресс-конференциях, встречах с бизнесменами и общественными деятелями. Он гордился своей работой: «Вот я им врезал!» Но результат был обратный: несмотря на миролюбивую риторику, он укреплял недоверие к СССР и его политике. Ведь Хрущев то и дело убежденно провозглашал, что империализм обречен, а коммунизму принадлежит будущее.
Через два года американцы имели возможность воочию убедиться, что их опасения были не напрасными. В Вашингтоне, где тоже недвусмысленно претендовали на глобальную гегемонию (но без мировой революции, а главным образом с помощью доллара и демонстрации силы), скоро убедились, что и после смерти Сталина внешнеполитический курс СССР кардинально не изменился. Хрущев не скрывал намерений похоронить империализм. Он все делал для того, чтобы установить тесный союз с развивающимися странами, вырвавшимися из оков колониализма. Хрущев, например, предложил радикально изменить руководящие органы ООН, исходя из реального наличия на планете капиталистических, социалистических и развивающихся стран. Советский лидер требовал сосредоточить функции этой универсальной мировой организации в руках триумвирата. Утопическая идея была, конечно, отвергнута.
В то время когда особенно рельефно проявилось противоборство двух лагерей, нельзя было ждать, что мировое сообщество отдаст приоритет общечеловеческой идее. К этому исторически не были готовы ни в Вашингтоне, ни в Москве, ни в других столицах. Да и как эта идея могла появиться, если Хрущев регулярно заявлял: «Ликвидация капиталистической системы – это коренной вопрос развития общества». Но ставка в «ликвидации» была сделана на распространение идей марксизма-ленинизма по всему свету, инициирование рабочего и коммунистического движения, завоевание на свою сторону освободившихся от колониализма стран. Все эти шаги – на фоне заметного роста экономической и ядерной мощи СССР.
После довольно неожиданной для Москвы революции (в 1959 году) на Кубе она стала объектом пристального внимания советских руководителей. Тридцатидвухлетний Фидель Кастро явно нравился московским лидерам своим антиамериканизмом, тем более что США с самого начала допустили стратегическую ошибку: вместо попыток осуществить свое влияние на молодой режим они сразу же заняли враждебную позицию по отношению к Гаване, а затем, объявив экономическую блокаду Кубы, толкнули ее в объятия Советского Союза.
Высадка десанта противников режима Кастро на Плайя-Хирон, осуществленная с помощью США, ускорила этот процесс. Уже на другой день после нападения, 18 апреля 1961 года, состоялось заседание Президиума ЦК КПСС, где по предложению первого секретаря партии были разработаны меры разносторонней помощи Кубе{665}. Хрущев все чаще стал посматривать на далекий остров, как на непотопляемый авианосец, потенциально тяготеющий к социалистическому лагерю. Помощь Кубе была усилена.
Приехавший в августе 1961 года в Москву Блас Рока, один из близких соратников Фиделя Кастро, привез для советских руководителей важное письмо. Никита Сергеевич, читая перевод послания, отметил для себя несколько существенных моментов. В Гаване готовы провозгласить социалистический характер кубинской революции, приступить к созданию марксистской партии и просить Советский Союз выразить солидарность «в отношении Кубы против нападок и угрозы военного нападения Соединенных Штатов на нашу страну». Хрущев особо подчеркнул и стремление кубинцев обсудить «пути координации нашего производства сахара с потребностями социалистического лагеря»{666}.
Но чем больше проявляла Куба свое стремление к сближению с СССР, тем воинственнее становились Соединенные Штаты. Советская разведка докладывала Кремлю о реальности военной интервенции на мятежный остров. Возможно, что эти донесения ускоряли вызревание у первого секретаря необычно смелой, но крайне авантюрной идеи.
Громыко в своей книге пишет, что, когда в 1962 году он летел вместе с Хрущевым из Софии в Москву, первый секретарь неожиданно заговорил о далеком острове.
– Ситуация, сложившаяся сейчас вокруг Кубы, является опасной. Для обороны ее как независимого государства необходимо разместить там некоторое количество наших ядерных ракет…
Громыко, помолчав, ответил:
– Должен откровенно сказать, что завоз на Кубу наших ядерных ракет вызовет в Соединенных Штатах политический взрыв.
Министр иностранных дел вспоминал, что «Хрущев свои мысли высказывал мне, а затем на заседании Президиума без признаков какого-то колебания»{667}.
Лидеры государств, особенно тоталитарных, наиболее часто встречаются с руководителями двух ведомств: обороны и безопасности. В апреле 1962 года во время очередного доклада первому секретарю министра обороны Маршала Советского Союза Р.Я. Малиновского о готовящихся испытаниях новой ракетной системы Хрущев перебил военачальника и без видимой прямой связи неожиданно задал вопрос:
– Родион Яковлевич, а что, если запустить в штаны американцев нашего ежа?
Малиновский, не закончивший объяснения особенностей развития самого крупного в СССР ракетного полигона, замолчал и вопросительно посмотрел на Хрущева.
Первый секретарь, как о давно назревшем, прямо сказал, что думает вот о чем: нельзя ли поставить наши ракетные системы на Кубе? Мы пока сильно отстаем, как доносит разведка, почти в пятнадцать раз, от США по боеголовкам. Это отставание мы не можем ликвидировать и за десять лет. В то же время ракеты у порога США резко меняют ситуацию и в огромной степени компенсируют наше временное отставание. Что думает по этому поводу маршал?
Малиновский после недолгой паузы ответил, что они с начальником Генштаба Маршалом Советского Союза Захаровым уже раза два обговаривали между собой этот вопрос. Но… это должно быть не военное, а политическое решение…
Хрущев, не желая дальше развивать тему, коротко резюмировал: обсудите еще раз эту возможность в самом узком кругу и через месяц доложите ваши соображения на заседании Президиума ЦК.
24 мая 1962 года состоялось памятное заседание Президиума ЦК. Протокола не велось. Сохранилась всего одна страница записи, которую поручили сделать генерал-полковнику СП. Иванову, начальнику Главного оперативного управления Генштаба, секретарю Совета Обороны.
В записях значится: «Вопрос о помощи Кубе обсуждался на Президиуме ЦК КПСС. С сообщением выступил Н.С. Хрущев. Выступили тт. Козлов, Брежнев, Косыгин, Микоян, Воронов, Полянский, все остальные члены Презид. и выступавшие поддержали и одобрили решение.
Решение: 1. Мероприятие «Анадырь» одобрить целиком и единогласно. (По получении согласия Ф. Кастро.)
2. Направить комиссию к Фиделю Кастро для переговоров».
Было признано стратегически целесообразным не только оказать прямую военную помощь Кубе, но и создать мощный плацдарм у дверей Соединенных Штатов, откуда в случае конфликта почти вся территория США находилась бы в зоне достижимости советских ядерных ракет.
Ну а как на эту идею отреагирует Фидель? Хрущев тут же предложил, а члены Президиума занесли это в решение, чтобы в ближайшие дни в Гавану отправились член Президиума Ш.Р. Рашидов, маршал С.С. Бирюзов и еще несколько лиц из Министерства обороны для проведения конфиденциальных переговоров с кубинским руководителем. На следующий день «Комиссия» (именно так именуется она в документе) в 11 часов дня была у Хрущева. В той же записке, которую вел СП. Иванов накануне, приписано: «У Н.С. Хрущева присутствовали Малиновский, Громыко, Андропов, Трояновский, Рашидов, Алексеев, Бирюзов, получившие инструктивные указания…».
В конце мая Рашидов, Бирюзов и будущий посол на Кубе А.И. Алексеев после первой встречи с Фиделем и его братом Раулем на другой день обговорили этот вопрос еще раз. Теперь дополнительно с кубинской стороны присутствовали Эрнесто Че Гевара, Освальдо Дортикос и Рамиро Вальдес. Вторая встреча была короткой; кубинские руководители выразили готовность принять на Кубе советские ракеты…
После возвращения делегации в Москву 10 июня результаты переговоров были доложены на заседании Президиума. Хрущев не хотел брать ответственность только на себя; он сознательно «повязывал» общим решением всех высших партийных функционеров. Возражений на этих заседаниях, естественно, не было. Ведь с ленинских времен повелось, что мнение первого лица – это мнение всех. Тот же СП. Иванов на том же самом листочке приписал: «10.6.62 г. Состоялось заседание Президиума. Присутствовали члены Президиума ЦК КПСС… После заслушивания о результатах поездки тов. Рашидова и Бирюзова состоялось обсуждение существа вопроса, после чего Малиновский Р.Я. зачитал записку, все проголосовали «за». Список присутствовавших на 1-й странице. Генерал-полковник Иванов»{668}.
Нужно пояснить. После доклада Рашидова министр обороны зачитал записку: «Председателю Совета Обороны товарищу Хрущеву Н.С. (особой важности. Экз. единственный). В соответствии с Вашими указаниями Министерство обороны предлагает: на о. Куба разместить Группу советских войск, состоящую из всех видов Вооруженных Сил, под единым руководством штаба группы во главе с Главнокомандующим советскими войсками на о. Куба…» За основу брались ракетные войска (дивизия в составе пяти ракетных полков), определялись сроки, доставка, финансирование и даже форма одежды. Записка состояла из семи страниц. На первой и поставили свои подписи члены Президиума, начиная с Хрущева. А подписана записка Малиновским и Захаровым с визой А.А. Епишева (начальника Главного политического управления){669}.
Было решено, таким образом, создать на Кубе Группу советских войск (как в Германии, Польше, Венгрии), взяв за основу ракетные войска. Не случайно штаб группы формировался на базе управления 43-й ракетной армии. Хрущев требовал, чтобы операция по переброске крупной советской группировки за океан проходила в абсолютной тайне. Он почти ежедневно интересовался ходом ее подготовки.
Генштабисты не случайно предложили Президиуму именовать операцию полярным словом «Анадырь». То было элементом оперативной маскировки: кто должен был что-то знать, был убежден, войска пойдут для крупных учений на север, за Полярный круг. Не случайно на некоторые корабли демонстративно грузили… лыжи, полушубки.
Уже 26 мая Малиновский утвердил список генералов и офицеров, которые привлекались для подготовки операции. Чуть больше десяти человек имели право знать о предстоящем походе в полном объеме. Даже Главнокомандующий войсками ПВО маршал авиации В.А. Судец, Главнокомандующий ВМС адмирал флота С.Г. Горшков, Главнокомандующий ВВС Главный маршал ВВС К.А. Вершинин, министр морского флота В.Г. Бакаев и другие не имели права быть посвященными полностью в общий стратегический замысел высшего политического и военного руководства.
Хрущев был возбужден, он чувствовал себя порой, как в 1942–1943 годах, когда был членом военных советов ряда фронтов во время Сталинградской и Курской битв. Там он, однако, был исполнителем воли Сталина и командующего фронтом, а здесь сам генерировал идеи, волю, решимость для этого огромного авантюрного предприятия. Малиновский два-три раза в неделю приезжал к первому секретарю для доклада. Операция потребовала огромных средств и большого напряжения сил. По согласованию с Хрущевым 4 июня приняли решение отправить на Кубу передовую рекогносцировочную группу в составе 161 человека (костяк будущего штаба). В последний момент вместо Павла Борисовича Данкевича, по предложению Хрущева, командующим Группой был назначен генерал армии Исса Александрович Плиев, которого Председатель Совета Обороны хорошо знал. Кстати, он был командующим войсками Северо-Кавказского военного округа во время печальных событий в Новочеркасске.
В инструкции рекогносцировочной группе предписывалось проводить работу в «строжайшей тайне». Группа «доставляется на место самолетами, как специалисты сельского хозяйства СССР, под видом инженеров и техников по ирригации и мелиорации».
Все генеральные (первые) секретари по неписаному положению были Верховными Главнокомандующими страны. В операции «Анадырь» Хрущев не формально, а на самом деле почувствовал себя в этом качестве. Он не только вникал в основные вопросы беспрецедентной для СССР океанской переброски войск, но и интересовался ее деталями.
После доклада Р.Я. Малиновского Хрущев утвердил войсковой состав группы: 51-я ракетная дивизия (в составе пяти полков с установками «Р-14» и «Р-12»), 10-я и 11-я зенитно-ракетные дивизии, истребительный авиационный полк, два полка крылатых ракет, вертолетный полк, четыре мотострелковых полка, береговой ракетный полк, минно-торпедный полк, тыловые и иные подразделения. К слову, одним из мотострелковых полков командовал полковник Д.Т. Язов, будущий Маршал Советского Союза.
Предполагалось также отправить на Кубу эскадру подводных лодок и эскадру надводных кораблей, но в ходе операции по переброске войск решение было изменено. Всего планировалось разместить на далеком острове более 50 тысяч советских военнослужащих.
В середине июля началась отправка войск на Кубу одновременно из многих портов Советского Союза: Феодосии, Николаева, Севастополя, Поти, Балтийска, Кронштадта, Лиепаи… На палубу грузились трактора, сельскохозяйственные машины. Задействовано в операции было более 80 судов гражданского морского флота. Капитаны кораблей в документах видели: доставить грузы и людей в Африку, Латинскую Америку… По достижении определенного пункта в океане они в присутствии специально выделенных людей вскрывали особые пакеты, где указывался действительный порт назначения на Кубе. Проливы проходили только ночью; личный состав почти все время находился в душных трюмах. Лишь ночью на короткое время разрешалось по очереди выходить на палубу, чтобы вдохнуть морской воздух полной грудью и взглянуть на звезды – глаза Вселенной…
Ядерные заряды для всех типов ракет предусмотрено было перевезти на судах «Индигирка», «Лена», «Александровск». Оперативно-стратегических ракет «Р-12» и «Р-14» и головных частей к ним доставить в количестве 60 комплексов. До блокады на Кубу прибыло 42 комплекса.
Где бы ни находился Хрущев, он интересовался ходом перебазирования на остров огромной армады. Так, будучи в Ташкенте, Никита Сергеевич 5 октября в 17.20 московского времени позвонил по ВЧ генерал-полковнику СП. Иванову:
– Как идет перевозка?
– «Индигирка» прибыла 4 октября. Облетов нет. Подлежит отправке еще 22. На переходе 20 (кораблей. – Д.В.). Транспорт «Александровск» загружен и готов к отправке. Просим разрешения на отправку.
– Транспорт «Александровск» отправить. Где находится «Лена» и «Ил-28»?
– На переходе.
– Все ясно. Благодарю. Желаю успеха.
В отсутствие Хрущева в Москве его замещал Ф.Р. Козлов. На его имя (для передачи Верховному Главнокомандующему) Малиновский дополнительно к состоявшемуся накануне разговору сообщил 5 октября 1962 года:
«В соответствии с планом мероприятий «Анадырь», утвержденным Президиумом ЦК КПСС, подготовлена к отправке вторая партия спецбоеприпасов.
Спецбоеприпасы в количестве 68 единиц, из них: 24 боевые части к ракете «Р-14» и 44 боевые части к ракете ФКР погружены на транспорт «Александровск» в порту Североморска.
На транспорт «Александровск» для самообороны установлены три автоматические 37-мм пушки с 1200 выстрелами на каждую. Открывать огонь приказано по решению капитана транспорта только при явной попытке захвата транспорта или его потопления…»{670}
В инструкции, одобренной Хрущевым, говорилось, что для самозащиты кораблей устанавливать по две 23-мм спаренные зенитные установки. Предусматривалось также, что «при явной угрозе захвата нашего корабля капитан и начальник воинского эшелона должны принять меры к организованной высадке за борт личного состава на всех имеющихся спасательных средствах и затопить корабль…»{671}. С ядерным оружием.
Эпицентр внимания высшего советского руководства переместился на Кубу. У разведки тоже, еще задолго до операции «Анадырь». 23 июня 1961 года, когда еще даже не рассматривался вопрос об установке ракет на Кубе, резидент ГРУ сообщил из-за океана: против Фиделя Кастро и его брата подготовлена террористическая акция «Кондор». Ее исполнители: кубинцы Нельсон Гутьерес и Марселино Балида, а также пуэрториканец по кличке Негрете. Ориентировочно операцию «Кондор» намечено осуществить 26 июня… При этом учитывается, что, поскольку Ф. Кастро носит защитный жилет, выстрел будет произведен в голову…{672}
Хрущев счел необходимым огласить донесение на очередном заседании Президиума ЦК 24 июня 1961 года. Решили срочно проинформировать через советского посла Фиделя Кастро о грозящей ему опасности{673}.
Но вернемся к действиям Хрущева в операции «Анадырь». Маршал Малиновский при докладах советскому лидеру сообщал ему не только вопросы подготовки и выдвижения войск, но и их оперативно-стратегические задачи. Так, командующему И.А. Плиеву было сообщено, что «задачей Группы советских войск на о. Куба является не допустить высадки противника на территорию Кубы ни с моря, ни с воздуха. Превратить о. Куба в неприступную крепость…
Ракетным войскам, составляющим основу обороны Советского Союза и о. Куба, быть в готовности по сигналу из Москвы нанести ракетно-ядерные удары по важнейшим объектам Соединенных Штатов…
Ракетным подводным лодкам быть в готовности по сигналу из Москвы нанести ракетно-ядерные удары по важнейшим береговым объектам США…». А маршал Захаров предлагал дать возможность Плиеву применять тактическое ядерное оружие и без разрешения Москвы. Но Малиновский воспротивился и такие права Плиеву не дал.
Хрущев был согласен с постановкой задач «готовности нанести ядерные удары по США». Понимал ли он, что это опаснейший шаг к ядерной войне? На что он надеялся? Ведь у США было ядерных средств в 15–17 раз больше, чем у СССР…
Но не будем судить этих людей сегодняшними мерками. Советской Россией с 1917 года руководили вожди, которые мыслили коминтерновскими категориями: «неизбежность гибели капитализма», «закономерность победы социализма на всей планете», «историческая правота коммунизма»… Хрущев искренне верил, что в СССР самый демократический строй, что стоит политбюро принять решение и записать его в Программе партии, как можно будет «обогнать» Америку и в точно установленный срок «построить коммунизм». Даже когда советский лидер вносил предложения о разоружении, они были абсолютно утопичны. Чего стоит его проект Договора о всеобщем и полном разоружении, который он внес на XV сессии Генеральной Ассамблеи ООН! Хрущев предлагал уничтожить все ядерные арсеналы, другие смертоносные средства в течение четырех лет! Похоже, когда готовился этот проект, его даже отдаленно не просчитывали, руководствуясь лишь идеологическими соображениями. По существу, заранее предвидели отказ Запада, после чего пропагандистской машине СССР оставалось лишь в очередной раз «разоблачить агрессивные империалистические круги».
Как, впрочем, и подготовка операции «Анадырь» не сопровождалась моделированием возможных ответов США и глобальных последствий конфликта.
Хрущев, сокрушив культ личности, но не сталинизм, мыслил почти так же, как и его большевистские предшественники-гиганты. Он был более мелок в историческом масштабе, но унаследовал от них главное: фанатичную веру в конечное торжество коммунизма. Эта вера подталкивала его не раз на авантюры разных масштабов. Операция «Анадырь» была во внешнеполитическом плане самой крупной в годы его «правления».
А между тем события продолжали разворачиваться. Вот письменный доклад начальника Генерального штаба первому секретарю. В верхнем левом углу документа роспись Хрущева и дата: 25 сентября 1962 года. Резолюции он писал очень редко, предпочитая отдавать распоряжения устно, или расписывался на «клапанке» с готовым отпечатанным текстом проекта его решения. Я думаю, происходило это от понимания Хрущевым своей дремучей малограмотности. Я видел некоторые его личные пометки: в них бесчисленное количество грамматических ошибок.
Захаров докладывал, что «мероприятия «Анадырь» проводятся по утвержденному плану. По состоянию на 25 сентября 1962 года отправлено 114 кораблей (некоторые повторно), прибыло на о. Куба 94 корабля и осталось отправить 35 кораблей. План по перевозке войск уплотнен – погрузка завершается до 20 октября, а прибытие на Кубу заканчивается к 3–5 ноября с.г.
В связи с тем, что посылка надводных кораблей флота с тылами в настоящее время привлекла бы внимание всего мира и послужила бы не в пользу Советского Союза, представляется необходимым надводные корабли на о. Куба пока не посылать».
Далее говорилось, что тем не менее 69-я бригада торпедных подводных лодок будет отправлена с 88 торпедами на борту, в том числе с 4 атомными боеголовками. Для сопровождения транспорта «Александровск» выделяется атомная торпедная подводная лодка. На наиболее ответственных участках перехода, из соображений скрытности, лодка будет следовать непосредственно под транспортом… Однако поход «подводных лодок, надводных кораблей и вспомогательных судов Северного, Балтийского и Черноморского флотов был отменен 25 сентября 1962 года». На документе Совета Обороны об отмене есть подпись Н.С. Хрущева{674}.
Первый секретарь не настаивал на посылке армады военных кораблей на Кубу. Он еще не забыл самую крупную послевоенную катастрофу в Военно-Морском Флоте 29 октября 1955 года, когда в Севастопольской бухте загадочно взорвался и затонул линкор «Новороссийск». Погибло более 600 моряков… Утопить гигантский корабль в бухте, на стоянке… Хрущев с тех пор с каким-то внутренним недоверием относился к крупным надводным судам, предпочитая нажимать на строительство подводного флота и ракет.
Большая часть войск советской группировки была уже на Кубе, когда разведывательный самолет США «У-2», осуществив фотографирование западных и центральных районов острова, дал сенсационную информацию. После дешифровки снимков специалисты пришли к выводу: на острове устанавливаются советские ракеты среднего радиуса действия. Последовал немедленный доклад президенту Кеннеди. Совет национальной безопасности на протяжении нескольких дней оценивал новую информацию, пытаясь выработать эффективные ответные меры. До 22 октября в Москве не знали, что тайный план Хрущева раскрыт. К этому времени 42 ракеты и боеголовки к ним были уже на острове. Выступление американского президента 22 октября по радио и телевидению повергло американцев в шок:
«…в течение прошлой недели бесспорные доказательства установили тот факт, что в настоящее время на этом плененном острове подготавливается целый ряд стартовых площадок для наступательного ракетного оружия…»
Американцы впервые почувствовали смертельный холодок в душе. Отделенные от всех в мире великими океанами и окруженные дружественными, слабыми соседями, в США до этого не понимали по-настоящему, что такое ядерная опасность. Люди стали скупать бомбоубежища, глубокие подвалы, сухие продукты, консервы. Пресса подливала масла в огонь, указывая, до каких городов могут долететь советские ракеты. Обстановка истерии могла подтолкнуть американских руководителей на решительные действия.
С 24 октября по решению Кеннеди вводилась блокада острова, названная смягчающе «карантином». В тот же день Москва ответила заявлением, в котором предупреждала Вашингтон, что если США развяжут ядерную войну, то СССР «нанесет самый мощный ответный удар». Хрущев отверг обвинения Кеннеди и обвинил США в подготовке к развязыванию опасной авантюры. Советские дипломаты в Вашингтоне по-прежнему всех уверяли, что никакого наступательного оружия на Кубе нет… Началась борьба нервов.
В Пентагоне всерьез рассматривали возможность воздушного удара по советским ядерным объектам. Думаю, если бы он был нанесен, не исключено, что Москва, не зная всех деталей превентивной бомбардировки, могла дать добро на ответные действия. Вероятно, процентов двадцать-двадцать пять советских ракет после американского удара могло уцелеть, и в первом (и вероятно, последнем) пуске на города США обрушилось бы 10–12 ядерных устройств. Половина из них-мегатонной мощности! Так могла начаться самая страшная война на планете Земля, последствия которой могли быть самыми ужасными.
Первые лица двух мощнейших государств были готовы к самым страшным действиям. Хрущев несколько дней не покидал своего кабинета. Вооруженные силы двух лагерей были приведены в полную боевую готовность. Непоправимое могло произойти в любую минуту. У Кеннеди хватило выдержки, и в 1 час 25 минут 25 октября 1962 года в совпосольство в Вашингтоне было доставлено его послание Хрущеву, которое тут же было передано в Москву. В нем, в частности, говорилось:
«Уважаемый г-н Председатель.
Я получил Ваше письмо от 24 октября и очень сожалею, что Вы все еще, кажется, не понимаете, что именно руководило нами в этом деле… (введение блокады Кубы. – Д.В.). Наше правительство получило совершенно ясные заверения от Вашего правительства и его представителей – как публичные, так и по неофициальным каналам, – что никакого наступательного оружия на Кубу не посылалось. Если Вы еще раз посмотрите заявление, опубликованное ТАСС в сентябре, Вы увидите, сколь ясно было дано это заверение… Все эти публичные заверения были ложными, и Ваши военные приступили недавно к созданию комплекса ракетных баз на Кубе…
Я надеюсь, что Ваше правительство предпримет необходимые действия, позволяющие восстановить существовавшее ранее положение.
Искренне Ваш
Джон Ф. Кеннеди»{675}.
Едва получив послание, Хрущев созвал заседание Президиума ЦК КПСС. За столом сидели Брежнев, Воронов, Кириленко, Козлов, Косыгин, Куусинен, Микоян, Подгорный, Полянский, Суслов, Шверник, Гришин, другие партийные руководители. Стояла тишина. Все смотрели на Хрущева. Тот внешне был совершенно спокоен. Вначале зачитал срочное сообщение советской разведки из Вашингтона, согласно которому «президент якобы принял решение о вторжении на Кубу сегодня или завтра ночью»{676}.
Все продолжали молчать. Хрущев огласил послание американского президента, обвел длинный стол глазами, спросил:
– Что будем делать?
Решили ответить жестко, не уступать американскому нажиму. Через несколько часов ответ Хрущева был готов (в Москве уже шли первые часы 26 октября). Письмо было составлено на восьми страницах! Были учтены все диктовки самого Хрущева. Первый секретарь продолжал наивно идеологически «воспитывать» американского президента. Некоторые утверждения ответного письма Хрущева просто поражают.
Я приведу несколько фрагментов этого любопытного документа, сочиненного, в основном, под диктовку Хрущева в момент, когда мир был буквально в полушаге от ядерного катаклизма. Впрочем, судите сами о содержании послания.
«Уважаемый господин Президент.
Получил Ваше письмо от 25 октября. Из Вашего письма я почувствовал, что у Вас есть некоторое понимание сложившейся ситуации и сознание ответственности. Это я ценю».
А вот другой любопытный фрагмент письма. «Думаю, Вы правильно поймете меня, если Вы действительно заботитесь о благе мира. Мир нужен всем: и капиталистам, если они не потеряли рассудка, и тем более коммунистам, людям, которые умеют ценить не только собственную жизнь, но больше всего – жизнь народов. Мы, коммунисты, вообще против всяких войн между государствами и отстаиваем дело мира с тех пор, как появились на свет…»
Это о политическом, идеологическом аспекте конфликта. Комментарии здесь не нужны. А вот о военном. «…Ваши доводы относительно наступательного оружия на Кубе не имеют под собой никакой почвы… Вы, господин Президент, военный человек и должны понимать – разве можно наступать, имея на своей территории пусть даже и огромное количество ракет разного радиуса действия и разной мощности… Наступать этими ракетами, даже ядерными ракетами мощностью в 100 мегатонн, нельзя, потому что наступать могут только люди, войска… Неужели Вы серьезно думаете, что Куба может наступать на Соединенные Штаты и даже мы вместе с Кубой можем наступать на вас с территории Кубы? Неужели Вы действительно так думаете? Как же так? Мы не понимаем этого».
Невежественность, дремучая некомпетентность утверждений Хрущева потрясают. Но почему ни один член Президиума при утверждении письма, ни один маршал или генерал не сказали первому секретарю, что в письме – явная глупость, так можно только выставить себя на полное посмешище. Но традиция большевизма продолжалась: первому лицу не возражали. Утверждать, что ядерные ракеты не наступательное оружие… Как же мыслил Хрущев?
Чего стоят утверждения типа: «Этого не может быть». У Хрущева выглядит так: «Мы – нормальные люди… Следовательно, как же мы можем допустить неправильные действия, которые Вы нам приписываете?!»
Или дальше в письме:
«Заверяю Вас, что эти суда, идущие сейчас на Кубу, везут самые невинные мирные грузы…»
В конце письма Хрущев, отвергая шаги американского президента как агрессивные, диктует фразу, от которой и сегодня становится не по себе: «Если Вы это сделали в качестве первого шага к развязыванию войны, ну что ж, видимо, ничего другого у нас не остается, как принять этот Ваш вызов…»
Но раньше этой фразы была и другая, ключевая, спасительная: если США заявят о том, что не вторгнутся своими войсками на Кубу, то «тогда отпадет и необходимость в пребывании на Кубе наших военных специалистов»{677}.
По дипломатическим каналам Хрущев сообщил, что мы вывезем ракеты с Кубы, а вы дайте обещание, что не нападете на остров. Спасительная формула была найдена, что позволило позже Хрущеву свое унизительное отступление изобразить как безоговорочную победу. Но по большому счету то была победа разума, победа для всех.
А между тем события продолжали «закручиваться». После отправки письма, продиктованного Хрущевым, Малиновский получил из Гаваны от Павлова (так подписывался для маскировки И.А. Плиев) шифровку, согласно которой можно было ожидать удара авиационных стратегических соединений «в ночь с 26 на 27 октября или с рассветом 27-го». Плиев докладывал: «Принято решение в случае ударов по нашим объектам со стороны американской авиации применить все имеющиеся средства ПВО». Министр обороны, который подписывал телеграммы как «Директор», начертал на телеграмме: «Послать тов. Хрущеву Н.С. Решение Павлова предлагаю утвердить. 21.10.62». Сообщение тут же доложили Председателю Совета Обороны. Хрущев размашисто написал: «Утверждаю. 27.10.1962».
А через несколько часов у Хрущева на столе лежало еще одно донесение Малиновского: 27 октября в 18.20 московского времени был сбит американский разведывательный самолет «У-2». «Этот самолет был сбит двумя зенитными ракетами 507 зенрап (зенитное ракетно-артиллерийское прикрытие) на высоте 21 000 м».
В США были близки к истерии. Генералы требовали немедленного удара по советским ракетным установкам. Эта суббота могла стать роковой для всего мира. Если бы Кеннеди изменила выдержка и удар был бы нанесен, уцелевшие ядерные ракеты (импульсивному Хрущеву тогда было бы трудно удержаться от ответного шага) могли до основания потрясти Америку. То была бы самая страшная земная катастрофа в истории человеческой цивилизации.
Дальнейшее известно. Кеннеди через своего брата Роберта связался с совпослом Добрыниным, которому передал: если СССР выведет свои ракеты с Кубы, то нападения на нее не будет.
Всю ночь на 28 октября члены Президиума провели в кабинете Хрущева. Первый секретарь, уже решивший про себя отступить, зачитывал одну за другой телеграммы разведки, по которым выходило, что промедление с принятием решения – это война, ибо американцы обязательно нанесут удар. Вновь все засели за коллективное написание письма. Прямо здесь, в кабинете. Получалось плохо, ибо советские руководители (начиная с секретаря райкома партии) никогда сами не писали докладов и речей, а умели лишь налагать начальственные резолюции.
Страна спала, совершенно не ведая, что коммунистические руководители сначала подвели ее к последней роковой черте, а сейчас лихорадочно пытаются оттащить державу от страшного обрыва.
Шифровать текст было уже некогда. Письмо американскому президенту начали передавать по радио открытым текстом, когда последняя страница еще редактировалась за длинным столом Хрущева…
В эфир летели нескладные длинные фразы: «…Чтобы скорее завершить ликвидацию опасного конфликта для дела мира, чтобы дать уверенность всем народам, жаждущим мира, чтобы успокоить народ Америки, который, как я уверен, так же хочет мира, как этого хотят народы Советского Союза, Советское правительство в дополнение к уже ранее данным указаниям о прекращении дальнейших работ на строительных площадках для размещения оружия отдало новое распоряжение о демонтаже вооружения, которое Вы называете наступательным, упаковке его и возвращении его в Советский Союз…»
Длинное, беспомощное пропагандистское послание, в котором, например, были и такие слова-заклинания: «Наш народ наслаждается плодами своего мирного труда. Он достиг огромных успехов после Октябрьской революции, создал величайшие материальные, духовные и культурные ценности…»{678}.
Когда судьбу мира и войны решали минуты, идеологическая риторика все равно была обязательна. Это необходимый атрибут большевизма – светской религии.
Кремль отступил, забыв, однако, даже поставить об этом в известность Фиделя Кастро… Спустя годы Никита Сергеевич продиктует: «Как бы там ни было, мы добились большой победы, заполучив у Кеннеди обещание, что ни Соединенные Штаты, ни их союзники не будут пытаться вторгнуться на Кубу»{679}.
Дальше последовало: гнев Кастро, обсуждение деталей вывода войск, демонтаж и разрушение стартовых площадок на Кубе, унизительная инспекция кораблей, вывозивших ракеты в СССР. На стол начальника Главного оперативного управления Генштаба СП. Иванова ложились тогда одна за другой телеграммы, которые уже никто и не думал показывать Хрущеву…
Вот, например, что докладывал в Москву капитан теплохода «Волголес» Сепелев И.Ф.:
«В 08.00 9 ноября с.г. шедший в кильватере американский эсминец № 878 подошел к левому борту на расстояние 30 метров, лег параллельным курсом и предложил снять брезенты с ракеты на левом борту носовой палубы. Брезенты сняли полностью по их просьбе, после чего эсминец попросил снять частично брезенты с пяти ракет на кормовой палубе. В 08.25 эсминец перешел на правый борт, посмотрел частично раскрытые головные части ракет правого борта кормовой палубы, затем попросил раскрыть брезент полностью с ракеты правого борта новой палубы, что и было сделано с нашей стороны. Марки ракет на герметических чехлах были предварительно заклеены на ракетах носовой палубы, стабилизаторы этих ракет прикрывались людьми во время визуального осмотра и фотографирования с эсминца. Над судном все это время летал на бреющем полете американский самолет LR 143176. В 09.25 визуальный осмотр был окончен, на эсминце подняли флажный сигнал «Благодарю Вас», и через рупор было передано на русском языке: «Желаю счастливого возвращения на Родину». После этого эсминец лег в кильватер и сопровождал нас до поворота от берегов Кубы…
Экипаж теплохода «Волголес» как в период кульминации кубинского кризиса, так и на протяжении всего рейса был мобилизован на выполнение рейсовых заданий, сохранение судна и поддержание чести советского моряка…»{680}.
У Хрущева и Кеннеди хватило здравого смысла договориться и избежать самого худшего. Две недели октября 1962 года навсегда вошли в историю человечества как одна из кульминаций противоборства двух разных миров. Но, может быть, этот кризис и ускорил осознание хрупкости жизни в ядерный век и приоритета общечеловеческих ценностей над идеологическими мифами?
Однако когда в октябре 1964 года снимали с поста Хрущева, то при подготовке доклада на пленум его соратники договорились включить следующие по содержанию тезисы. «В одной из речей тов. Хрущев заявил, что если США тронут Кубу, то мы нанесем по ним удар. Он настоял на том, чтобы на Кубу были направлены наши ракеты. Это вызвало глубочайший кризис, привело мир на грань ядерной войны; это страшно перепугало и самого организатора столь опасной затеи. Не имея другого выхода, мы вынуждены были принять все требования и условия, продиктованные США, вплоть до позорного осмотра американцами наших кораблей…»
Когда принималось решение отправить ракеты на Кубу, подписи, в знак согласия, поставили все члены Президиума. Все были «за». Когда нужно было испить чашу позора в связи с этим авантюрным решением, соратники Хрущева через два года пытались задним числом заставить сделать это одного своего бывшего лидера.
После Карибского кризиса вокруг Хрущева начало зреть глухое недовольство: среди соратников по Президиуму, военных руководителей, ортодоксальных коммунистов. В десятках анекдотов, начавших ходить по стране, Хрущева высмеивали за невежество, убогие «пятиэтажки», кукурузу, попытки «обогнать» Америку, за три звезды Героя Социалистического Труда (в 1964 году он станет еще и Героем Советского Союза), гидропонику и многое, многое другое. Говорили и о том, как он «драпанул» с Кубы… Когда лидера боятся или ругают, критикуют или спорят с ним – это нормальное, обычное состояние человека, находящегося на вершине пирамиды власти. Но когда над ним смеются и потешаются – значит, время лидера сочтено.
После мрачных гигантов, носивших выдуманные фамилии Ленина и Сталина, Хрущев в конце концов оказался для общества как бы легковесным, недостаточно ортодоксальным руководителем. Реформатора не смогли понять, а многие не захотели простить разоблачения «культа личности».
Хотя после кубинской авантюры Хрущев еще целых два года пытался ускорить и усилить обороты мотора реформ, двигатель не «тянул». Хрущев понимал, что перемены в обществе необходимы, нужны, но пытался их осуществлять старыми большевистскими методами. Этот методологический разлад виделся его соратниками как драматический отход от марксизма-ленинизма. Карибский кризис, выход из которого Хрущев оценивал как свою победу, еще больше подорвал позиции первого секретаря среди номенклатуры. Реформатор сам создал условия, когда вожди державы могут не свергаться, а сниматься.
Хрущев оказался совершенно одинок, хотя и обитал в огромной толпе «ленинцев».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.