После Тегерана

После Тегерана

С одобрением восприняли итоги Тегеранской конференции политические и общественные круги США. В один из декабрьских дней 1943 года мне довелось беседовать с министром почт Франком Волкером, который входил в ближайшее окружение Рузвельта. Он сказал:

— Эти итоги весьма высоко оцениваются американским правительством. В официальных кругах существует единодушное мнение о том, что встреча в Тегеране открывает этап дальнейшего укрепления дружественных связей между Соединенными Штатами и Советским Союзом.

Он излагал весьма важные и ценные мысли.

— Конференция, — заявил Волкер, — показала, что существуют реальные возможности сотрудничества между двумя странами не только в период войны, но и в послевоенный период.

Рузвельт после возвращения из Тегерана собрал членов кабинета и в своем сообщении им с большой теплотой отзывался о том сотрудничестве, которое было характерно для Тегеранской конференции в целом, а также о вкладе, который внесла в ее работу советская делегация.

Важное значение конференции единодушно подчеркивало и большинство членов конгресса США. Что касается основных американских газет, то в них на самом видном месте в декабрьские дни помещались заголовки: «Союзники клянутся предпринять трехстороннюю атаку». Или: «Большая тройка» достигла в Иране полного согласия».

Если и попадались голоса недовольных сближением США и СССР, то они тонули в общем хоре одобрения американцами результатов Тегеранской встречи.

В такой обстановке (декабрь 1943 г.) мне довелось впервые побывать на Кубе. Дело в том, что после установления дипломатических отношений между нашей страной и Кубой меня, уже посла СССР в США, назначили посланником по совместительству на Кубе. Пришлось вылететь на этот остров для того, чтобы вручить свои верительные грамоты.

От Вашингтона до Кубы недалеко, тем не менее тогда прямого беспосадочного рейса не существовало. Посадка была в Джэксонвилле — главном городе штата Флорида.

Летал я в Гавану вместе с женой и помощником. Пробыв там два дня, я выполнил свою дипломатическую обязанность: вручил грамоты. Там было учреждено посольство и оставлен в качестве поверенного в делах советский дипломат Д. И. Заикин.

На обратном пути из-за непогоды пришлось ночевать в Джэксонвилле. Запомнилась эта ночевка потому, что пришлась она точно на новогоднюю ночь. Хозяин отеля и ресторанчика в Джэксонвилле, узнав, что у него эту ночь будут проводить советский посол с супругой, пожелал лично выразить свое восхищение победами советских войск на фронте и решил угодить гостям:

— Я устроил вам сюрприз — это ужин из русских блюд.

То, что нам предложили, «русским» назвать можно было, конечно, только условно. Но тем не менее даже в этом нашло выражение дружеское отношение американцев к советскому народу. Нас тронуло это искреннее внимание.

Рузвельт после Тегерана некоторое время болел. Поэтому моя

беседа с ним по итогам встречи «большой тройки» состоялась в начале февраля. Разговор повел президент:

— У меня установились хорошие отношения со Сталиным.

А потом рассказал, хотя и в общих чертах, как проходила конференция. Многое из того, что он говорил, я уже знал, потому что о работе в Тегеране меня информировала Москва. Но, конечно, хотелось узнать мнение самого президента о конференции. Он заявил:

— Для достижения согласия на конференции приходилось нажимать на Черчилля, который поворачивался в Тегеране довольно медленно, но все-таки повернулся в сторону поиска договоренностей. И мы их нашли.

Упоминая о Черчилле, президент одаривал меня своей приятной «рузвельтовской» улыбкой и давал ясно понять, что английский премьер — трудный партнер, доставляющий немало хлопот и ему самому.

Советское посольство внимательно следило за реакцией в Соединенных Штатах на итоги Тегеранской конференции, проводило посильную работу по разъяснению ее решений. Меня и всех советских людей, находившихся в то время в США, успешное завершение конференции очень радовало. Положительный исход встречи руководителей трех держав в Тегеране приближал день победы над фашистской Германией.