Враг мира
Враг мира
Я прочитал «Архипелаг Гулаг». Как можно не возмущаться? Автор восхваляет партию эсеров. Советские люди не забыли, что именно эсеры стреляли в Ленина. Солженицын умильно выражает сочувствие врагам нашего народа басмачам, выжигавшим целые кишлаки в Средней Азии, бандеровцам, палачествовавшим на Украине. Перечисление всех, кого пытается рядить в герои Солженицын и кого он берет под свою защиту, заняло бы слишком много места.
Особенно ненавистно для нас, когда Солженицын пытается обелить предателей, которые боролись против своей Родины в рядах фашистов.
Солженицын предпослал книге «Архипелаг Гулаг» несколько вступлений. В одном из них он утверждает, что все в его книге чистейшая правда.
Что ж, поверим автору, когда он говорит о себе. Вот он описывает свою учебу в офицерском училище в 1942 году: «Больше всего боялись не дослужиться до кубиков (слали недоучившихся под Сталинград)».
Солженицын получил офицерские «кубики» и под Сталинград не попал. Но как могу воспринять эти строки, например, я, получивший ранение под Сталинградом? В этом — бесстыдное признание в самом низком дезертирстве.
На других страницах с откровенностью, вызывающей озноб. Солженицын раздумывает вслух: «Попади я в училище НКВД при Ежове — может быть, у Берия я вырос бы как раз на месте». А несколькими страницами раньше он говорит: «Повернись моя жизнь иначе — палачом таким не стал бы и я?».
Солженицын пишет черным по белому: «Слава Богу, избежал я кого-нибудь посадить. А близко было».
Своим замечанием на 144 странице автор разоблачает сам себя:
«Еще один школьный друг едва не сел из-за меня. Какое облегчение мне было узнать, что он остался на свободе. Но вот через 22 года он мне пишет: „Из твоих опубликованных сочинений следует, что ты оцениваешь жизнь односторонне… объективно ты становишься знаменем реакции на Западе…“»
Прочитав откровенное письмо школьного друга, Солженицын восклицает: «Ах, жаль, что тебя тогда не посадили!».
Вот каков он, «поборник доброты»! Пожалев, что товарища не посадили, он пишет: «Мы должны осудить публично саму ИДЕЮ расправы одних людей над другими».
Заявив во всеуслышание, что написал только правду, он собрал в своей книге огромное количество историй, за достоверность которых он отказывается отвечать, однако использует их и с нескрываемым удовольствием пугает читателей.
Вот некоторые примеры «художественного исследования» Солженицына:
«…Орджоникидзе, рассказывают, разговаривал со старыми инженерами так: клал на письменный стол по пистолету справа и слева».
«…Слух этот глух, но меня достиг, а я передал его…»
«…Увиделась тень трубки…» (пусть читатель решает, был ли это Сталин или кто-то другой).
А вот какой хитрый ход для одурачивания читателей: приведя на странице 505 пример восстановления социалистической законности, Солженицын тут же подбрасывает читателю сомнение: «впрочем, это проверить нельзя».
«…Прошел слух в 18—20 годах, будто…» — далее следуют описания пресловутых «зверств» большевиков.
Солженицын восклицает: «Я не знаю, правда это или навет» — и дальше переводит свое повествование в анекдот.
Все тщательно рассчитано в этой книге: надо запустить слух, мазнуть грязью, напугать. А потом — мельчайшим шрифтом можно и сообщить, что эти слухи не проверены.
Солженицын вещает нам, что собрал материалы о нарушениях законности, о жестоких несправедливостях. Однако он умалчивает главное: обо всех несправедливостях и трагических событиях открыто и честно сказал народу и всему миру Центральный Комитет Компартии советского Союза.
Эта откровенность потрясала. Наше общество сильно пролихорадило. Но не боль, а враждебность водит рукой Нобелевского лауреата. Заявив в предисловии, что «все было именно так», он наворачивает всякое и превращает народную трагедию в серию анекдотов, которыми тщится потешить публику, к тому же — подкинуть «материальчик» для недругов социализма, напугать тех, кто мало знает с нашей стране, но тянется к ней.
Солженицын обильно использует писания сотрудника геббельсовской пропаганды, бывшего русского Иванова-Разумника. Скажи мне, кто твои друзья, и я скажу тебе, кто ты.
Зачем Солженицын лезет в политику? Находясь в услужении у самых реакционных сил современности, он сеет раздор между людьми, сталкивает те лагери, которые, особенно в последнее время, так стремятся найти общий язык. Он задним числом корит, например, Черчилля и Рузвельта за то, что советскому командованию в Австрии был выдан союзниками казачий корпус генерала Краснова, и недвусмысленно утверждает, что эти войска можно было потом использовать против СССР.
Его фантазия безгранична. Он заявляет, будто власовцы… вышибли немцев из Праги.
Я вспоминаю события мая 1945 года. Уже после Победы, после взятия Берлина советские солдаты двинулись на помощь восставшей Праге. Тысячи советских солдат, которые прошли всю войну, пали в кровопролитных сражениях за Прагу.
Но Солженицын утверждает: «У нас история искажена, и говорят, что Прагу спасли советские войска» (стр. 264).
Драмы и трагедии века — лишь повод для фальсификации и клеветы. Советских людей, угнанных фашистами на каторгу, он именует «беженцами от советской власти»…
Ну ладно! Почти каждая страница книги содержит свидетельства ненависти к советскому строю, к СССР. Так что стоит ли дальше цитировать?
Евгений ДОЛМАТОВСКИЙ. (АПН).