МАКОВСКИЙ Сергей Константинович

МАКОВСКИЙ Сергей Константинович

15(27).8.1877 – 13.5.1962

Художественный критик, поэт, издатель, мемуарист. Основатель и редактор (до 1917) журнала «Аполлон». Стихотворный сборник «Собрание стихов» (СПб., 1905). Книги «Страницы художественной критики» (Кн. 1, СПб., 1906; Кн. 2, СПб., 1909; Кн. 3, СПб., 1913), «Силуэты русских художников» (Прага, 1922), «Последние итоги живописи» (Берлин, 1922), «Портреты современников» (Нью-Йорк,1955), «На Парнасе „Серебряного века“» (Мюнхен, 1962) и др. Сын художника К. Маковского. С 1918 – за границей.

«Я предлагаю читателям вспомнить о первом „Аполлоне“. Из аполлонцев Серебряного века я довольно хорошо знала вдохновителя, редактора и издателя этого журнала, Сергея Маковского. В нем и самом было нечто аполлоническое. До старости сохранил он благородство черт и осанки, вежливость в обращении и эрудицию, выражавшуюся просто и ясно, без всякого самоупоенья. Знать русскую и иностранные, современные и древние культуры казалось ему совершенно нормальным. Человек очень русский и любивший Россию, он был у себя дома и в Западной Европе» (З. Шаховская. Два «Аполлона»).

«Из всех встречавшихся на моем жизненном пути снобов, несомненно, Маковский был наиболее снобичен. Особенно белые и крахмаленные груди над особенно большим вырезом жилетов, особенно высокие двойные воротнички, особенно лакированные ботинки и особенно выглаженная складка брюк. Кроме того, говорили, что в Париже он навсегда протравил себе пробор особенным составом. Усы его глядели как-то нахально вверх. Поэты, начинавшие свою деятельность под эгидой „Аполлона“, – Георгий Иванов, Георгий Адамович – заимствовали от него часть манер; однако им отнюдь не давался его бесконечный, в полном смысле слова хлыщеватый, апломб. Выучиться холить и стричь ногти „? la papa Maco“ (как они называли своего патрона) было гораздо легче, чем усвоить его безграничную самоуверенность» (В. Пяст. Встречи).

«Со своим моноклем, который то появляется у него в глазу, то выпадает из него, он похож на кутилу из „Симплициссимуса“, он элегантен особой, небрежной элегантностью, которую трудно подделать, с нею надо родиться, ведь он сын первой красавицы России – жены Константина Маковского. Он высок ростом, обладает той капризной взбалмошностью и мягкостью движений, которые свойственны сыновьям, избалованным страстно влюбленными в них матерями. Он чуть горбится, как все высокие люди, чуть впалая грудь, чуть лысоват. На нем элегантнейшая черная, мохнатая визитка, палевый жилет, серые брюки из грубой ткани с нитями, толщиной в веревку.

А муж твой носит томик Уайльда,

Шотландский плед, цветной жилет…

Твой муж – презрительный эстет, —

так сказал Александр Блок довольно язвительно о многих героях того времени… Но это меньше всего относится к Сергею Маковскому, так как в нем доминировал не костюм, а существо его личности. Он напряженно, страстно всматривается в каждый холст, то подходит к жене, бормочет ей что-то, то бросает ее одну и подбегает к холсту, чтобы вглядеться в лепку, в сгустки красок. Его правая рука нервно двигается, он то вскидывает монокль в глаз, то стеклышко выпадает, на лету подхватываемое рукой… Он весь в движении, окружающей толпы для него нет… существует только живопись Серова. Он весь ушел в себя, в свои ощущения, вызванные живописью. Монокль не мешал Сергею Маковскому быть зорким. Он считал своею обязанностью искать, открывать новые таланты, объяснять в печати их особенности и заставлять полюбить их… Он первый открыл Сарьяна… Он первый сформулировал обязанность художественного критика как борьбу на два фронта: против рутины и пошлости старого и против шарлатанства, надувательства, продиктованного честолюбием некоторых „новаторов“.

За многое можно сказать ему спасибо и сейчас и простить ему визитку и монокль» (В. Милашевский. Тогда, в Петербурге, в Петрограде).

«Как Маковский в свое время вспоминал, впервые он попал в Париж в день торжественного погребения Виктора Гюго, и теперь даже жутко подумать, когда это могло происходить. В молодости он часто ездил за границу, знал Европу „как свой карман“, а затем провел в ней более половины своей долгой жизни (умер он 85 лет). Был он не только внутренне, но и внешне, с той долей кокетства, которая была ему свойственна, холеным „европейцем“.

А между тем он был бы гораздо более на своем месте на берегах Невы, за редакторским столом своего детища, журнала „Аполлон“, воспитавшего эстетические вкусы целого поколения. Может быть, этим его свойством и объясняется, что он сохранил до конца дней свою „петербуржскость“ – в манерах, в выговоре, в обращении с посторонними, в отношении к жизни. Собственно, он оказался из „последних могикан“ этой ископаемой породы.

Его почему-то недостаточно ценили по достоинству, не прочь были над ним исподтишка подсмеиваться, не всегда принимали всерьез, может быть, потому, что даже в его высокой и худощавой фигуре было что-то донкихотское. Между тем это был человек не только с огромным культурным багажом и необъятным грузом воспоминаний, но и с тонким вкусом и большим личным обаянием. Он нередко увлекался, чего-то недооценивал, что-то переоценивал, но отчасти в этом и заключалось его своеобразие.

…Заслуга или удача Маковского заключалась в том, что в свой „Аполлон“, основывая его в годы угасания символизма, ему удалось привлечь в качестве ближайших сотрудников, а отчасти и менторов, таких людей, как Иннокентий Анненский, Вячеслав Иванов, Кузмин – проповедовавший „прекрасную ясность“, Гумилев с его тонким поэтическим вкусом. А кроме того, благодаря его „Страницам художественной критики“ стали известны и даже популярны имена многих художников, едва начинавших свое восхождение (стоило бы здесь упомянуть хотя бы имя Шагала).

Ведь именно на страницах „Аполлона“ появились первые стихи Ахматовой и Мандельштама, а рядом с ними впервые увидел свет знаменитый цикл „Итальянских стихов“ Блока, по поводу которых у поэта с редактором возникла любопытная „перепалка“. Маковский часто бывал чрезмерным пуристом и указывал Блоку на кое-какие грамматические погрешности в его стихах. Блок, однако, на исправления не соглашался, и Маковскому, будь сказано к его чести, пришлось сдаться» (А. Бахрах. Отец «Аполлона»).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.