25 января 1999

25 января 1999

В год Пушкина мы вспоминаем с восхищением и любовью о другом поэте.

Целый век разделяет их. С того зимнего дня, как закатилось солнце русской поэзии, и до того момента, когда в московской густо заселенной квартире родился другой мальчик, прошел ровно 101 год. Этот век был заполнен огромного значения художественными событиями и великими поэтическими явлениями. Можно сказать, что это был век русской поэзии. Стихи вошли в каждый дом, Россия научилась любить и ценить поэтическую строку и «всяк сущий в ней язык» родил подчас не одного, а целую когорту замечательных поэтов.

Высоцкий угадал на праздник поэзии. В те дни, когда его ломающийся голос еще не обрел будущей мощи, на российской поэтической сцене блистали звезды такой ослепительной силы, что смельчак, посмевший приблизиться к ним, мог бы ослепнуть. Высоцкий не ослеп. Он охрип, пытаясь перекричать это многоголосье и быть услышанным. И этот охрипший голос вошел в сердце каждого.

И Пушкин, помнится, не был по достоинству оценен современниками. Другие поэты более изящным слогом пленяли их воображение. Вспомните, в онегинской строфе, сразу после чудесных стихов «Зима. Крестьянин, торжествуя, на дровнях обновляет путь…», Пушкин с горечью и как бы посмеиваясь над не доросшей до его понимания публикой, пишет:

Но, может быть, такого рода

Картины вас не привлекут,

Все это низкая природа,

Изящного не много тут.

Согретый вдохновенья богом,

Другой поэт изящным слогом

Живописал нам первый снег

И все оттенки зимних нег…

Он вас пленит, я в том уверен… И Высоцкий, по мнению многих, кто диктовал вкусы в литературе, был слишком не изящен, а потому не имел права называться литератором, хотя именно литература была его предначертанием свыше, именно в ней, в поэзии, выразился он совершенно и в совершенстве. А нам-то он этим и был любезен, что описал низкие картины нашего бытия, что всегда был с нами и среди нас, знал наши горести и боль нашу пропустил через свое сердце. Поэтому оно и разорвалось так рано. Вослед Пушкину он мог бы сказать, что и он, Высоцкий, в жестокий свой век восславил свободу, но уж это мы давно сказали за него. Поразительно, но последние слова, которые я слышал из уст Высоцкого, были Пушкинские строки. За два дня до его гибели, я уходил из жаркой, пропаленной июльским солнцем квартиры Валеры Нисанова, и в проеме двери видел Володю с бокалом в руке, произносящего вот эти слова:

Поднимем стаканы, содвинем их разом,

Да здравствует солнце,

Да здравствует разум!

Ты, солнце святое, гори,

Как эта лампада бледнеет

При ясном восходе зари…

Это было так необычно: и то, что стоя, и эта непривычная патетика… Картина навсегда осталась в моей памяти… Больше я его не видел. В год Пушкина, в годовщину его смерти мы чествуем рождение Высоцкого. Это более чем правильно, и мне остается только поблагодарить его маму, его жену и мать его детей, и всех тех, кто отошел уже в лучший мир и кто сделал Высоцкого таким, каким он предстал нашему веку, каким явился на праздник русской поэзии.