Упорство

Упорство

…Надо собираться в Москву, отстаивать права работников лесхоза. Есть решение правительства о том, что сотрудники опытных хозяйств в системах научно-исследовательских институтов заработную плату получают по повышенным ставкам. Решение есть, а в отношении Сиверского лесхоза оно не выполняется.

Думали, кому отправиться: директору или старшему лесничему?

— Лучше Анатолию Анатольевичу, — сказал лесничий Дружносельского лесничества Николай Максимович, — он чаще бывает в Москве, у него там уже и знакомые есть. Поезжайте и напомните им, что мы, лесоводы, и так совершенно забыты. Наша зарплата в четыре раза ниже, чем у «лесосводов». Экономика экономикой, но труд-то должен в нашей стране уважаться?

— Опять будете обиды припоминать? — прищурился старший лесничий.

— А как же, неужели не обидно? Есть у нас заслуженные учителя, врачи, зоотехники, но нет заслуженного лесовода. Почему?

— Ну, пошел по своей дорожке, — покачал головой Анатолий Анатольевич, — придет день, будем и мы в почете.

— Мне нужен почет сегодня, я сегодня живу.

— Тут мы с вами расходимся. Я собираюсь жить и завтра.

— Анатолий Анатольевич, сдаюсь! Но ведь невнимательное отношение к лесоводам — в сущности невнимательное отношение к лесу. Редко на своем веку я встречал бережливого лесозаготовителя. Чаще — после нас хоть потоп! Помните историю с Макаровым? Какой был крепкий человек, коммунист с чистейшей совестью. Не давал оголять водоразделы. А Пилюлькин, лесозаготовитель, прошляпил, в положенное время ничего толком не организовал и не обеспечил и пошел плакаться в областной комитет: «Только в том случае выполню план, если Макаров даст мне делянки по берегам». И вот Макарова вызывают в обком. И что же? В результате разговора склонил гордую голову Макаров.

— Понимаю вас, у вас сердце болит, — сказал Анатолий Анатольевич, — у меня тоже, да, наверное, и у секретаря обкома болело, когда он убеждал Макарова дать делянки по берегам. Дать их надо было, раз прошляпили… Но с Пилюлькина после этого надо было голову снять, чтоб впредь другим шляпить было неповадно. Что, в глубине души думаю, и было сделано.

Поправил очки и закурил. Он не приходил в смущение от неполадок, он был убежден, что советский человек одолеет их, потому что по самой природе своей он непримирим к неправде, разгильдяйству, халатности…

Анатолий Анатольевич отправился в Москву. Приехал рано утром и поспешил в учреждение, чтобы поговорить на свежую голову с руководящим товарищем.

— Здравствуйте, товарищ Софронов!

— Здравствуйте, товарищ Книзе… Какими заботами?

Анатолий Анатольевич усаживается поплотнее на стул и посвящает Софронова в свои заботы. Он знает Софронова, это внимательный и толковый работник, влюбленный в свое сельское хозяйство, где он серьезный специалист. Но к лесу у него прохладное отношение, не потому, что он его не любит — лес нельзя не любить, — а потому, что ему, как и многим, кажется: «лес и до человека рос, лес растет и нас не спрашивает».

Поэтому, выслушав старшего лесничего, Софронов говорит, поддразнивая своего гостя:

— Вы хотите по зарплате стать вровень с основными работниками сельского хозяйства… Но как вы можете с нашей знатной коровой сравнить вашу захудалую болотную сосенку?

Голос Анатолия Анатольевича задрожал:

— А можем ли мы наши великолепные корабельные рощи сравнивать с вашей захудалой коровенкой, дающей шесть литров молока?

Софронов засмеялся. Через несколько минут он заметил:

— Конечно, вы лесхоз при НИИ, но все же вы лесхоз. Разве вы не знакомы с законами экономики? Экономика — хозяйка, она и диктует.

— Экономика — хозяйка, но она тоже кое-чему подчиняется.

— Хорошо, пусть подчиняется. А где ваши лесхозовские доходы?

— Вся наша беда в том, дорогой Георгий Викторович, — ровным голосом говорит Анатолий Анатольевич, вынимая папиросу и этим привычным делом укрепляя себя, — вся наша беда в том, что до сих пор леса мы рассматриваем как народное достояние, которое можно эксплуатировать без особых затрат. Затраты идут только на средства эксплуатации. Вы спрашивали, где наши лесхозовские доходы? Разрешите мне высказать свои личные соображения по этому поводу. Наша попенная плата равна нулю. Потому что исчисляется она так: стоимость кубометра древесины на рынке — ну, скажем, сто пятьдесят рублей. Вы откидываете рубку, трелевку, перевозку и прочие расходы, а что останется — попенная. А остается одна символика. Так кубометр осины на корню расценен в десять копеек. Полагаю, попенную плату надо выводить совершенно иначе: высчитать, во сколько обходится уход за деревом, чтобы вырастить его, плюс земельная рента и т. д. Вот как надо исчислять попенную оплату. Вы знаете, что заготовителю при недорубе, перерубе или неочистке лесосеки гораздо выгоднее уплатить штраф, чем произвести работу? Надо поднять попенную оплату, тогда у нас будет твердый реальный доход.

— Как говорится, рациональное зерно в ваших словах есть. Вот поставить бы вас руководить главком, так вы быстро навели бы порядок… — Он прищурился. — А вот у себя вы не можете навести порядка.

— То есть?

— Ведь вы опытное хозяйство, ведь вы проводите научную работу, ведь вы существуете для того, чтобы другие следовали вашему примеру…

— Изволите, Георгий Викторович, говорить совершенную истину. Для того и живем.

— Вот вы представили нам план рубки ухода… Ведь бессмысленный план!

— В каком же смысле бессмысленный?

— Мы недавно сделали порубку для ГЭС. Не успели еще участок сдать, а он зарос осиной. Снова надо рубить. Пятьдесят — шестьдесят лет осина сохраняет корнеотпрысковую способность! Вот вы проведете по своим планам рубки ухода, а вас забьет осина.

Анатолий Анатольевич сказал весело:

— А нас не забьет!

— То есть как это вас не забьет?

— И вас не забила бы, если б вы не были бюрократами!

— Товарищ старший лесничий, нельзя ли поосторожней?

— А к чему нам в таких делах осторожность? Вопрос с осиной давно решен.

— Кем решен?

— Нами. Сиверским лесхозом. Нашим НИИ. Поищите у себя в шкафу. Убежден, найдете весь нужный материал.

— Ну, знаете ли… — начал Софронов и не кончил. Встал, направился к шкафу. Открыл, взял стул, уселся и стал вынимать папку за папкой. Делал все это молча. И Анатолий Анатольевич молчал, только достал новую папиросу.

Одну папку Софронов стал листать и читать. Анатолий Анатольевич подошел к нему. Да, это была та самая папка.

— Ну вот, — проговорил он, — наши отчеты хранятся у вас в отделе «Наука», а производство о них ничего не знает. Отсюда и беда с вашей площадкой под ГЭС.

— Да, в самом деле… есть, — смущенно проговорил Софронов. — В самом деле, чертовщина… Положили и не заглянули.

— А все потому, Георгий Викторович, что это лес. Папку по сельскому хозяйству вы не положили бы в шкаф, не прочитав. Что ж, я вас понимаю, сам я на вашем месте, возможно, согрешил бы подобным образом.

— Спасибо за дружескую амнистию, — вздохнул Софронов, — но вернемся к вопросу о повышенных ставках. С одной стороны, вы имеете на них право, потому что вы опытное хозяйство при научно-исследовательском институте. С другой — не имеете, потому что вы лесхоз.

— Так что же нам делать? Кто-то же должен разрубить этот узел!

После размышлений, кто же имеет власть разрубить этот узел, Софронов сказал:

— Замначальника планового отдела Главсельхознауки Министерства сельского хозяйства Союза.

— Даже весь полный титул произнес! — покачал головой Анатолий Анатольевич. — Вы правы, отправлюсь к нему.

— Сколько времени вы рассчитываете еще пробыть в Москве?

— Георгий Викторович, подо мной земля горит. Завтра бы и на поезд!

— Иные командированные любят проживать в Москве… там театр, там выставка, там еще что-нибудь… А вас прямо припекает.

— В отпуск приеду, тогда не будет припекать.

— Ну-ну, ни пуха ни пера у зама…

Замначальника принял Анатолия Анатольевича. Дело требовало внимательного рассмотрения, а старший лесничий хотел немедленного ответа. Есть же и другие дела у заместителя начальника!

— Конечно, — грустно согласился Книзе, — бесконечное множество дел и обязанностей… но тем не менее разрешите мне…

Вынул из папки бланк со штампом «старший лесничий» и, быстро заадресовав его, написал: «Прошу разъяснить мне: имеем мы право получать по ставкам, указанным в постановлении правительства за номером таким-то от числа такого-то… или не имеем?»

И подал замначальника. Тот взглянул и вернул Анатолию Анатольевичу.

— Вижу, мой посетитель перешел в решительное наступление. Но давайте соблюдать форму. Сначала вы должны обратиться к директору НИИ, он — в Федерацию, из Федерации — уже к нам.

— Вы ошибаетесь… я имею полное право обращаться к вам непосредственно.

— Откуда у вас такое право?

Анатолий Анатольевич не без лукавства посмотрел на начальника.

— Право дала мне наша Конституция. В Конституции сказано: любой советский гражданин имеет право обратиться со своим вопросом в любую инстанцию, и там обязаны ответить ему по существу. Это во-первых. Во-вторых, я, старший лесничий, являюсь по положению постоянным заместителем директора и действовать могу самостоятельно в зависимости от обстоятельств. Я в командировке, и такое обстоятельство налицо. Если ответ будет положительный, на этом моя командировка окончится. Если отрицательный, то дорога у меня ляжет в ЦК, и хотя я беспартийный, но дорогу туда найду и думаю, что там выслушают меня со вниманием.

Анатолий Анатольевич говорил, по своей привычке, неторопливо и обстоятельно, давая своему противнику время учесть все «за» и «против».

Заместитель начальника посмотрел на старшего лесничего, утонувшего в просторном кресле, развел руками и засмеялся. И в эту минуту стерлась грань между начальником и подчиненным. В комнате сидели два советских человека, одинаково заинтересованные в общем деле. Замначальника сказал:

— Согласен. Убедили в своем праве. И даже рад сознаться, что убедили. Ответим вам.

— Прошу сейчас, вот на моем отношении…

— Да что вы! — возмутился замначальника. — Министерство не может писать на таких бумажках. Мы ответим вам по всей форме, на пишущей машинке.

Наутро в назначенный час Анатолий Анатольевич получил ответ. Он был положительный.