ЧИТИНСКАЯ РЕСПУБЛИКА

ЧИТИНСКАЯ РЕСПУБЛИКА

Направляясь из Акатуя в Центральную Россию, романовцы должны были проехать через Читу. Курнатовский и Кудрин уже на ближайшей станции Забайкальской железной дороги Борзя узнали, что власть в Чите перешла в руки революционных организаций. Здесь же, на станции, к ним подошел молодой телеграфист и, внимательно оглядев, спросил, не из Акатуя ли они едут.

— Из Акатуя, — подтвердил Кудрин.

— Политические?

— Да.

Молодой человек заулыбался и начал доверительно рассказывать, что вся Забайкальская дорога теперь подчиняется только распоряжениям Читинского комитета Российской социал-демократической рабочей партии и иных властей не признает. Узнав, что бывшим романовцам не на что доехать до Читы, телеграфист сбегал к начальнику станции и быстро уладил дело: их усадили в первый же отходивший на Читу поезд без всяких билетов. В поезде ехали демобилизованные солдаты и офицеры. Офицеры занимали отдельный вагон, сторонились нижних чинов. Солдаты открыто поносили царя, бездарность генералов, а заодно и японского микадо, и проклинали жизнь в окопах Маньчжурии.

В Чите Кудрина и Курчатовского ожидал сюрприз: на здании вокзала развевалось красное знамя. Не успел поезд остановиться, как к вагону подбежало несколько человек.

— Кудрин, Курнатовский! — послышались голоса, и через мгновение они попали в объятия товарищей.

— Костюшко! — радостно воскликнул Курнатовский, обнимая Валюжанича, который жил в Чите уже вторую неделю.

— Познакомьтесь, — сказал Костюшко, представляя Курнатовского и Кудрина человеку средних лет в поношенном зимнем пальто.

— Попов Александр Иннокентьевич, — назвался тот. — Впрочем, меня здесь больше знают под фамилией Коновалов.

— А это, — продолжал Костюшко, — Михаил Кузьмич Ветошкин. Жаль, уедет скоро в Иркутск. Зато вот приехали вы на подмогу, да ждем Бабушкина и Баранского…

Костюшко подозвал сани и повез приезжих на Енисейскую улицу, где в бревенчатом доме Шериха работал, теперь уже легально, Читинский комитет РСДРП.

У входа в здание дежурили вооруженные дружинники с красными повязками на рукавах.

— Вот она, революционная армия! — восторженно приветствовал Кудрин дружинников.

Так встретила Курнатовского Чита 1905 года. Он почувствовал, что находится на самом гребне событий. Еще 15 октября 1905 года читинские железнодорожники захватили цейхгауз железнодорожного батальона и разобрали шестьсот винтовок. Не проходило недели, чтобы в их руки не попадали вагоны с оружием, которое шло из Маньчжурии после начавшейся там демобилизации. Железнодорожный батальон, а вслед за ним и весь гарнизон Читы перешли на сторону восставших. Читинский комитет РСДП, состоявший из большевиков, явился душой восстания. Костюшко-Валюжанич, живший в Чите по паспорту на имя Григоровича, обучал рабочие дружины военному делу, вел пропаганду среди солдат. Старая власть в лице военного генерал-губернатора Холщевникова фактически передала свои функции комитету РСДРП. Однако, проявляя видимую покорность, Холщевников не оставлял надежды расправиться с «бунтовщиками», как он называл представителей новой власти.

Совет солдатских и казачьих депутатов был избран 22 ноября на массовом митинге солдат гарнизона и железнодорожного батальона.

Вскоре должно было состояться объединенное заседание комитета партии и Совета. Накануне Попов, как разъездной член комитета, уехал на станцию Маньчжурия, где должен был возглавить местную большевистскую организацию.

— Опять людей не хватает, — сетовал Костюшко.

Они сидели с Виктором Константиновичем за столом в доме Шериха, где через час должно было начаться заседание, и так углубились в работу, что не заметили человека в меховой шапке и теплом тулупе, пропущенного в комнату дружинником.

— Видать, зазнался, Костя, не встречаешь старых друзей! — раздался позади них голос.

— Друг, наконец-то! — Костюшко подвел приезжего к Курнатовскому. — Это Бабушкин, Иван Васильевич Бабушкин.

— А вы, верно, Курнатовский?

— Да. Как вы угадали?

— Слышал в Иркутске, что вы здесь. Именно таким описал мне вас Владимир Ильич.

— Когда вы виделись с Лениным? — взволнованно воскликнул Курнатовский. — Где он сейчас?

— Владимира Ильича я видел в прошлом году в Лондоне. Туда дошла весть о Романовке. В Гайд-парке проходили митинги в вашу защиту. Тогда Ленин много рассказывал о вас, о встречах в Сибири.

— У Ленина удивительная способность запоминать людей, — подтвердил Курнатовский. — В минусинской ссылке Владимир Ильич много рассказывал о вас. И хотя прошло уже восемь лет, вы, видимо, мало изменились…

Бабушкин рассмеялся:

— Ну, где там мало… — И добавил: — А запоминать людей нашему брату революционеру надо, ой, как надо!

— Где же Ленин сейчас? — снова спросил Курнатовский.

— В Петербурге. Он редактирует центральный орган партии — газету «Новая жизнь».

— Вот это замечательно! — воскликнул Курнатовский.

— Да, — подтвердил Бабушкин. — Особенно сейчас, когда начинается настоящая борьба.

Бабушкин рассказал, что Иркутский комитет партии послал его в Читу за оружием. Он останется здесь и будет следить за отправкой винтовок, а заодно и поможет чем надо.

— Мы введем тебя в Читинский комитет, — сказал Костюшко. — Тут больше дела и рабочих больше. Кроме тебя и Виктора Константиновича, вожаков нет. Баранский еще в пути. Ветошкин и Попов уехали — у них тоже дело горячее…

Заседание началось в срок.

Все приглашенные были в сборе. Среди них находилось несколько рабочих железнодорожных мастерских, около десятка солдат-артиллеристов и казаков.

Костюшко-Валюжанич первым делом представил собравшимся Ивана Васильевича Бабушкина:

— Иван Васильевич работал в «Союзе борьбы» с Владимиром Ильичей Лениным, был его учеником. А в Екатеринославе я сам стал учеником Ивана Васильевича.

Решение о том, чтобы Бабушкин вошел в комитет, было принято единогласно.

Предложение, внесенное Курнатовским, о том, чтобы Иван Васильевич сегодня председательствовал, встретило всеобщее одобрение.

На этом же заседании Курнатовский получил важное партийное поручение: подготовить к выпуску первый номер газеты «Забайкальский рабочий», орган восставшей Читы.

— На днях, — заявил Костюшко, — мы окончательно отберем губернскую типографию у Холщевникова. Я введу туда своих дружинников и поставлю нашу революционную охрану.

Перед концом заседания в комнату вошел дружинник и сообщил, что пришли крестьяне.

Их было трое. Вперед выступил старший и поклонился собранию. Следом по обычаю поклон отвесили и его спутники.

— Кто здесь главный будет?

— Все главные, — ответил Бабушкин.

— Ну, а за старшего?

— Сегодня председательствую я, — сказал Иван Васильевич.

— Тогда прими поклон и хлеб-соль Совету и комитету от всей нашей округи. Дай сюда, Алексей! — И старик передал Бабушкину блюдо с караваем хлеба, который был накрыт вышитым полотенцем.

— О чем речь поведете, товарищи? — спросил Бабушкин.

— Избрали нас от здешних деревень ходатаями к вам, — степенно начал старик, поглаживая бороду. — А разговор хотим вести насчет земли и податей. Живем на землях кабинетских — это вроде лучше, чем на барской, а на деле… Не помещик, так здешнее начальство нас обирает. Земля, говорят, царская, ну и платить за нее надо по-царски. Вот и послали нас просить отдать мужику землю, которую он пашет. Отдать без выкупа и податей. Вы теперь главная власть, вы, а не губернаторы и кабинеты. Вот и поступайте так, как должна поступать народная власть, а мы вам в ноги поклонимся.

— Кланяться не надо, — улыбнулся Бабушкин. — Вас мирской сход, народ выбрал, и вы здесь такие же хозяева, как и мы.

И, обратившись к членам Совета и комитета партии, Бабушкин попросил их высказаться. Мнение собравшихся было единодушным: удовлетворить просьбу. Виктор Константинович тут же набросал проект постановления. Его зачитали. Вся земля в Читинском округе передавалась крестьянам безвозмездно.

Писарь Читинского гарнизона Гантимур аккуратно переписал постановление, под которым все и расписались. Бабушкин вручил бумагу старику, крепко пожал ему руку и предложил крестьянам поддерживать связь с комитетом и Советом.

Разошлись за полночь.

События развивались с необычайной быстротой. Читинский большевистский комитет РСДРП и Совет, став фактическими хозяевами Забайкальской дороги, решили проводить эвакуацию маньчжурской армии собственными силами. Большевики создали на всех крупных станциях «Смешанные комитеты» из членов партии, профсоюзов, представителей Совета. Вместе с Кудриным и другими товарищами Валюжанич выходил к каждому эшелону, идущему из Маньчжурии. Среди солдат распространялись прокламации. Тут же возникали митинги. Если солдаты были настроены враждебно, то под разными предлогами эшелоны задерживали на два-три дня в Чите и среди демобилизованных велась разъяснительная работа. Число вагонов с винтовками, патронами, фугасами, динамитом, пироксилином, снарядами разных калибров, отцепленных в Чите, увеличивалось с каждым днем. В руки восставших не попадали только пушки и пулеметы, в которых они так нуждались. Бабушкин и Костюшко снабжали боеприпасами не только отряды читинских рабочих, но и многие другие дружины но линии Забайкальской железной дороги от станции Маньчжурия до станции Хилок. На Петровский завод им удалось отправить вагон с винтовками и патронами. Попытка жандармов перехватить оружие окончилась неудачей.

Виктор Константинович руководил всей издательской работой Совета и комитета: выпускал распоряжения, прокламации, воззвания, которые распространялись по Чите и всему Забайкалью. Вместе с Бабушкиным, Костюшко и Кудриным председательствовал на собраниях железнодорожников, артиллеристов, казаков, саперов.

Демократическая часть офицерства создала в Чите свой Союз военнослужащих, пославший представителя в общий Совет. Но единодушия в офицерском Союзе не было: молодежь шла навстречу пожеланиям солдат (они требовали обращения на «вы», быстрейшей демобилизации запасных и т. д.), другая часть офицерства настаивала, чтобы все эти вопросы решал Холщевников, как военный генерал-губернатор Забайкальской области. Совет и комитет РСДРП для урегулирования спорного вопроса послали делегацию к Холщевникову. Он принял ее немедленно. Но когда речь зашла об удовлетворении солдатских требований, Холщевников уклонился от прямого ответа:

— Я не могу решить это один, надо связаться по телеграфу с военным министром.

— Тогда мы решим этот вопрос без вас, — заявил Бабушкин. — Я думаю, нет смысла загружать телеграф такими депешами.

Костюшко одобрительно кивнул головой. Разрешать Холщевникову телеграфные разговоры с Петербургом было опасно.

Холщевников только развел руками.

— Я не могу препятствовать… Это дело Совета и комитета. Но…

Его уже не слушали. Прямо от Холщевникова делегация направилась в губернскую типографию. Виктор Константинович написал прокламацию. Бабушкин и Костюшко одобрили ее. Через час прокламацию набрали. А спустя сутки пятьдесят тысяч экземпляров ее были распространены в гарнизоне и по всей Забайкальской железной дороге. Ее раздавали и в эшелонах с демобилизованными. Читинский Совет начал получать много приветственных телеграмм и писем из воинских частей — все поддерживали требования солдат Читинского гарнизона. В дальнейшем эти требования приняли Сретенский, Нерчинский, Иркутский и Красноярский гарнизоны.

Многое успевала делать народная власть Читинской республики. Несмотря на всю трудность тогдашнего положения, Читинский Совет решил взять в свои руки дело народного образования. На съезде учителей, созванном в Чите большевистским комитетом РСДРП, зазвучали новые речи: говорили о демократической республике и уничтожении сословий, о том, что учителя обещают идти рука об руку с рабочими, просвещать их, открывать для них вечерние школы, учить грамоте крестьян. Молодой учитель, выступивший на этом собрании, заявил о необходимости бороться с монархической пропагандой в школах, внушать детям идеи свободы, равенства, демократии, рассказывать, что такое социализм и за что борется народ. Много горьких слов было сказано здесь о тяжелой жизни русского учителя, о грошовой оплате его труда.

Многие участники этого замечательного совещания помогли в дальнейшем Совету и комитету: они вели революционную пропаганду среди русского и бурятского населения,

Курнатовский готовился к выпуску первого номера газеты «Забайкальский рабочий». Он написал передовую статью «Чита 1905 года», в которой говорилось, что газета должна пропагандировать учение Маркса и Энгельса, стать органом борющегося пролетариата. «Наша газета, — писал он, — трибуна, с которой всякий проснувшийся к борьбе за социалистическое общество гражданин может сказать свое слово».

Поднимался Курнатовский до рассвета, домой приходил поздней ночью. Но и из оставшихся ночных часов нужно было урывать время для чтения гранок, рукописей. Материалов скопилось множество: о стачке шорников, о собрании гимназистов, митингах солдат, об осуществлении явочным порядком восьмичасового рабочего дня на Забайкальской железной дороге, об освобождении политических заключенных. В первом номере напечатали отчет Читинского комитета партии за ноябрь 1905 года, сообщение о всеобщей политической стачке в Германии и даже… стихи.

Пришел день 7 декабря 1905 года, когда из машин начали выходить пахнущие краской первые номера газеты «Забайкальский рабочий». Накануне Курнатовский спал в типографии, вернее почти не спал — некогда было… В двенадцатом часу дня в типографию прибежал Бабушкин. Быстро просмотрел газету, крепко пожал руки Курнатовскому, наборщикам, печатникам и взволнованно сказал:

— Товарищи, только что получена телеграмма: в Москве начались баррикадные бои!

Передохнув после бессонной ночи, Виктор Константинович отправился на собрание Совета и комитета, где решался вопрос о немедленном освобождении политических заключенных, находившихся в Акатуйской каторжной тюрьме: в ноябре стало известно, что в Акатуй привезли пятнадцать моряков с транспорта «Прут», который пытался на Черном море присоединиться к восставшему броненосцу «Потемкин». 23 ноября на многотысячной демонстрации у дворца Холщевникова рабочие и солдаты восставшей Читы потребовали освобождения моряков-революционеров.

Тут же, на заседании Совета, решили выделить делегацию для освобождения моряков из Акатуйской тюрьмы. Первым назвали Курнатовского. Затем солдат Всеволода Чистохина, Андрея Лопатина, Григория Белякина, Егора Полубояринова. Шестым решили послать Кудрина. Читинский комитет РСДРП вручил Курнатовскому документ — требование об освобождении моряков и вообще всех политических заключенных из Акатуйской каторжной тюрьмы, и выдал ему письменные полномочия на приведение этого требования в исполнение. Документ следовало вручить старому знакомому Виктора Константиновича — начальнику тюрьмы Фищеву.

Остаток дня Курнатовский провел в типографии, а вечером пошел встречать Кудрина, который должен был вернуться из Харбина. С вокзала он затащил Николая Николаевича к себе ночевать.

— Сейчас устроим на чем спать, — сказал Курнатовский.

Он вытащил из-под кровати два таза: один — большой, эмалированный, пустой; другой — поменьше, наполненный водой, в которой лежал блестящий, слегка сплюснутый шар.

Кудрин с удивлением глядел на все эти приготовления.

— Что это там у тебя, желе или мороженое? — спросил он Виктора Константиновича.

Тот усмехнулся.

— Гремучая ртуть. Тут ее около десяти фунтов. Пироксилину и других взрывчатых веществ у нас много, а взрывных ударников нет. Помнишь мои чертежи в Акатуе? Вот я теперь и сделаю эти ударники…

— Да ведь она могла взорваться при изготовлении! — в ужасе воскликнул Кудрин.

— Что поделаешь. Где еще я мог этим заниматься? — возразил Курнатовский.

Поставив тазик с гремучей ртутью к стенке и накрыв его большим тазом, Курнатовский положил сверху куртку, рядом бросил на пол для Кудрина большой овчинный тулуп и отдал ему свою подушку, а сам улегся на стареньком матрасике, положив голову на тазы. Так они и провели две ночи перед поездкой в Акатуй.

До отъезда Виктор Константинович подготовил второй номер «Забайкальского рабочего», в котором перепечатали из только что прибывшего по почте экземпляра газеты «Новая жизнь» № 19 от 23 ноября статью Ленина «Умирающее самодержавие и новые органы народной власти». Это была программа действий для читинских революционеров.

Покидая Читу, Виктор Константинович передал заветный тазик с уже готовой гремучей ртутью на хранение Костюшко-Валюжаничу.

Выехали 29 декабря. У всех было оружие. Со станции Борзя, где их ждали несколько саней, двинулись по заснеженной степи на Акатуй. Изредка в пути попадались села. Крестьяне, увидев в санях людей с красными повязками на рукавах, выходили навстречу, приглашая передохнуть. Делегаты охотно принимали такие приглашения. Еще бы! Каждая изба, где они останавливались, вскоре превращалась в клуб. Приходили русские и буряты. Они жадно расспрашивали о том, что делается в Чите и вокруг нее: весть о передаче Читинским Советом и комитетом партии всей земли крестьянам без выкупа, об отмене податей уже дошла до Акатуя и вызвала горячий революционный подъем во многих сибирских деревнях.

Когда делегаты подъезжали к Акатуйской каторжной тюрьме, их уже сопровождал большой конный отряд: крестьянская молодежь добровольно отправилась вместе с ними на выручку матросов-революционеров. Курнатовский через часового вызвал начальника тюрьмы Фищева. Не прошло и двух минут, как в окошечке, прорезанном в дверях рядом с воротами, показалась испуганная физиономия начальника Акатуйской каторги. Фищев сразу узнал Курнатовского и еще больше побледнел.

— Господин Курнатовский… Вы ли это? Кто эти люди? Чего они хотят?..

Виктор Константинович предъявил ему документ на освобождение матросов. Фищев дважды перечел бумаги и попросил Виктора Константиновича и его товарищей пройти с ним в тюремную контору.

Пока Курнатовский вел переговоры, крестьянский добровольческий отряд спешился и придвинулся к воротам тюрьмы. Фищев понял, что если он задержит делегатов и не выпустит матросов с «Прута», ему несдобровать. Но все же он попытался сопротивляться.

— Это противозаконно, господа, я пойду под суд…

— Может быть, и пойдете, господин Фищев, — вскипел Чистохин. — Но сейчас сила и власть в наших руках. Мы можем арестовать вас самого и даже заковать в кандалы, то есть сделать с вами то, чем вы занимались почти всю жизнь.

— Господин Фищев, — подтвердил Курнатовский, — я советую вам выполнить приказ комитета РСДРП как можно быстрее в интересах вашей же безопасности.

Фищев почувствовал, что с делегацией шутки плохи. Он растерянно развел руками.

— Что я могу сделать, господа? Умываю руки, освобождайте сами… А требование вашего комитета я могу оставить у себя?

— Можете, — ответил Виктор Константинович. — Оно вам и адресовано.

Курнатовский потребовал книгу регистрации заключенных и проверил ее. Но, кроме матросов, политических в Акатуе не было. Спустя минут двадцать освободители обнимали моряков с транспорта «Прут». Их усадили в сани, украшенные красными флагами, привезенными из Читы, и двинулись в путь.

Освобожденных моряков встречали в каждой деревне — выходили чуть ли не целыми селами. Их обнимали, подносили хлеб-соль.

На станции Борзя к воинскому поезду прицепили специальный вагон. 5 января 1906 года по новому стилю прибыли на станцию Оловянная. Здесь рабочие-железнодорожники вынесли моряков на руках из вагона. В станционной столовой приготовили торжественный обед.

Курнатовский, не отходивший от вагона, обратил внимание на казачьего офицера, который в чем-то. убеждал толпившихся около него солдат. Виктор Константинович прислушался.

— Они нарочно задерживают поезд, — говорил офицер. — Может быть, взорвать хотят…

«Надо, — подумал Курнатовский, — не забыть сказать Бабушкину и Валюжаничу, чтобы поезд задержали в Чите — необходимо поговорить с солдатами».

На станции Оловянная враждебная провокация не удалась: вагон охраняли вооруженные дружинники, и солдаты не решились напасть на их. Все случилось позже. Не успели отъехать от Оловянной и пяти верст, как состав вдруг остановился, что-то случилось с тормозами. Трое железнодорожников выпрыгнули из вагона, чтобы выяснить, в чем дело. В темноте их подстерегали солдаты.

— Бей их! — закричал офицер. — Из-за них остановили поезд! Срывай флаги!..

Курнатовский с дружинниками, делегаты и матросы выскочили из вагона, отбросив ломившихся в дверь солдат. Остальные испуганно отхлынули.

— Против кого вы идете? — крикнул Курнатовский. — Против своих же братьев-рабочих и моряков?

Кого вы слушаетесь? Офицеры — слуги царя и богатеев…

Солдаты топтались на месте — они впервые слышали такие речи. А тут, кстати, выяснилось, что испорчено сцепление и революционеры в этом не виноваты. Казачий офицер, призывавший к расправе, исчез. Солдаты, растерянно переглядываясь, разошлись.

Вагон отцепили от состава и отправили с другим воинским эшелоном — моряки и делегаты благополучно добрались до Читы, где им, несмотря на позднее время, была устроена торжественная встреча.

Восемь дней не был Курнатовский в Чите.

— Как в Москве? — прежде всего спросил он у Бабушкина.

Вестей из Москвы не поступало — связь прервана. Последнее сообщение об артиллерийском обстреле Пресни получили по телеграфу на третий день после выезда Курнатовского с делегацией в Акатуй. Виктор Константинович встревожился. Судьба революции решалась в самом сердце России — в Москве.

Курнатовский опять ушел с головой в работу: газета, собрания, митинги, совещания. Газета расходилась не только в Чите, но и по всей Забайкальской железной дороге. А 9 января 1906 года Курнатовский выпустил пятый и последний номер «Забайкальского рабочего». До Читы докатились тяжелые вести: восстание в Москве подавлено.

Менялась обстановка и в Чите. Генерал-губернатор Холщевников усилил свою тайную контрреволюционную деятельность. Часть гарнизона, оставшаяся у него в подчинении, стояла на разъезде Песчанка, неподалеку от Читы. Солдат постарались изолировать от революционного города. На Песчанку тайно прибывали подкрепления из других районов Забайкалья.

Надо было или нападать самим, или каждый день ждать нападения врага. Как поступить? Этот вопрос во всем своем драматизме встал перед Читинским комитетом РСДРП, перед всеми революционными организациями города и дороги.

— Нам нечего ждать, — заявил на заседании комитета Курнатовский. — Надо создавать в Чите, Иркутске, по всей дороге отряды революционной армии, той армии, о которой говорил Владимир Ильич, или, если сейчас это более целесообразно, вести партизанскую борьбу.

Он поставил этот вопрос на первом же заседании комитета после возвращения из Акатуя. К нему присоединились Бабушкин и Кудрин. После долгих споров примкнул к ним Костюшко-Валюжанич.

— Надо ждать, — говорили остальные. — Смотрите, красноярцы, судя по телеграммам, победили, организовав оборону железнодорожных мастерских. Надо укреплять мастерские, вокзал и сражаться здесь, в Чите.

Враги накапливали силы. Слухи о подавлении восстания в Центральной России проникли в Читинский гарнизон. Подстрекаемые Холщевниковым, офицеры начали запугивать солдат, грозить карами. Часть солдат поддалась контрреволюционной пропаганде и перестала посещать митинги, собрания.

Как снег на голову, дошли вести, страшные, черные вести.

К Чите двигались царские каратели.

Бабушкин появился на заседании комитета с телеграфной лентой в руках. Ее не успели наклеить на бланк — последняя телеграмма со станции Борзя.

— Станции Маньчжурия и Борзя заняты карателями, — сообщил Бабушкин. — Попов схвачен на станции Маньчжурия, отвезен карателями в Борзю и там расстрелян. Мы лишились одного из лучших работников партии. Вышли подрывников навстречу Ренненкампфу. Надо задержать его, пока мы не подымем Иркутск и горняков Черемховских копей. А поднять их нужно и можно. Если не удастся разъединить карателей, преградить им путь — уходите с оружием в сопки.

Комитет постановил выделить группу работников, которые останутся в подполье, если положение осложнится. Решили, что в подполье должны уйти те товарищи, которых в Чите мало знали, реже встречали на митингах, собраниях. Это необходимо для лучшей конспирации. Бабушкину поручили доставить вагон с оружием в Иркутск, поднять горняков Черемхова, чтобы они помогли Чите и преградили путь карателям. Курнатовский должен выехать следом на помощь.

Вечером при свете фонарей грузили в вагон оружие. В наступающей ночи надрывно прозвучал гудок паровоза. Бабушкин обнял Курнатовского и Костюшко-Валюжанича.

— Прощайте, друзья, — едва подавляя волнение, сказал он, — жду тебя, Виктор, в Иркутске. А ты, — он сжал Костюшко руку, — не поминай лихом, если что… Не давайте Ренненкампфу прихлопнуть вас в мастерских, как в мышеловке. Если все будет против вас, не теряйте головы. В подполье тоже умело уходить надо, все может случиться. Но помните: там неудача, здесь удача…

Поезд двинулся. Долго смотрели вслед убегавшему красному огоньку — Костюшко с грустью, Курнатовский с надеждой. Мог ли он думать, что видит Ивана Васильевича в последний раз!

Приближался конец Читинской республики. Внешне все шло по-старому. Распоряжения Совета и комитета выполнялись. Но всех охватила тревога. Ждали надвигавшихся событий. Жили, не зная, что будет завтра. Костюшко начал укреплять железнодорожные мастерские, собирать подрывников. 18 января 1906 года Курнатовский простился с товарищами, договорился о явках на случай разгрома революционного движения и выехал в Иркутск, обещая сделать все возможное, чтобы вместе с Бабушкиным поднять иркутян и черемховцев, если подойдут войска Ренненкампфа.

Виктор Константинович ехал в поезде с солдатами, возвращавшимися из Маньчжурии. Он занял свободное купе, чтобы не вести ни с кем лишних разговоров. В кармане его пальто лежали два паспорта: один на имя потомственного дворянина Курнатовского, другой — фальшивый. На полке стоял чемодан с бельем, запасом хлеба и фотографиями из Романовки и Якутска. Наступили сумерки. Поезд подходил к Байкалу. Курнатовский задремал и проспал около четырех часов. Проснулся от ощущения, что поезд где-то долго стоит. Посмотрел в окно. Кто-то ходил вдоль состава. Друзья? Враги? Он выглянул из двери купе и понял, что все кончено. С обеих сторон коридора двигались солдаты с фонарями. Проверяли документы. Это был Иркутский карательный отряд генерала Меллер-Закомельского.

Поручик потребовал у Курнатовского паспорт.

— Куда едете?

— В Москву.

— Паспорт выдан в Чите? -

— Да.

— Обыскать, — коротко приказал поручик. Солдат, порывшись в чемодане, достал завернутые в бумагу фотографии и передал их поручику. Разглядывая их, офицер заметил надписи на обороте:

— Дорогому учителю! Так это вы учили людей убивать солдат, осадивших дом Романова? Ах, тут и обвинительный акт по романовскому делу? Ну, конечно, и в Чите вы не сидели сложа руки… Ведите, — приказал поручик солдатам.

Курнатовский понял, что впереди смерть. И спокойно пошел ей навстречу, сопровождаемый озлобленными конвойными.