2. «ШУЙСКАЯ РЕСПУБЛИКА»

2. «ШУЙСКАЯ РЕСПУБЛИКА»

Ритмично стучат колеса пассажирского поезда. Все ближе и ближе места Владимирской и Костромской губерний, места, ставшие родными, близкими, бесконечно памятные, связанные с тяжелыми и радостными воспоминаниями.

Вот поезд приближается к одному из старейших русских городов — Владимиру, расположенному на высоком крутом берегу реки Клязьмы. Фрунзе не отходит от открытого окна вагона. Из окна хорошо видны древние памятники русской архитектуры: храмы, Золотые Ворота; за ними поодаль резким диссонансом — мрачное, массивное здание Владимирской каторжной тюрьмы. Когда-то в этой тюрьме Михаил Фрунзе, приговоренный к казни, ждал в течение многих месяцев решения своей участи… Три года провел он, закованный в кандалы, в этом страшном централе.

Воспоминания нахлынули, как кошмарный сон… Поезд идет дальше, а Михаил Васильевич все еще не спускает глаз с серого мрачного здания тюрьмы.

Но вот потянулись и шуйские поля с перелесками, полустанки, деревни, обезлюдевшие за время войны. Все ближе Шуя с ее красными фабричными корпусами, с высокими колокольнями, с голубой речкой Тезой…

Стоял теплый и тихий августовский день. Солнце щедро дарило свои лучи людям, зеленым лесам, лугам, уже поспевшей в полях золотистой ржи, но за кажущейся тишиной угадывалась новая назревающая буря.

Вот и Шуя. Была пятница 11 августа 1917 года. Но фабрики не работали, как в праздничный день. Многотысячные массы рабочих и солдат запрудили всю вокзальную площадь и прилегающие к вокзалу улицы.

Шуя ждала и торжественно встречала своего Арсения — Михаила Васильевича Фрунзе. Звуки оркестра, возгласы. Старые рабочие, боевики-дружинники, жали руки Фрунзе.

— Здорово, Арсений!

— Здравствуй, милый Трифоныч!

— Миша, дорогой, привет!

Рабочие заключали его в объятия, целовали, как родного. Все помнили молодого пламенного борца за их рабочее дело.

С горячей приветственной речью на митинге у вокзала выступил бывший член Государственной думы большевик Жиделев. Его избранию Фрунзе помог в свое время захватом Лимоновской типографии…

Под звуки оркестра стройной колонной тысячи рабочих пошли к центру города, сопровождая Михаила Фрунзе.

Он ехал туда же на медленно идущей машине, ехал по тем самым улицам, по которым когда-то вели его, арестованного, закованного в кандалы, под конвоем сотни казаков с пиками и двух рот пехоты с примкнутыми штыками. Сколько воспоминаний, сколько потрясающе-ярких картин воскресало в памяти былого «смертника»…

А сейчас старые шуйские товарищи по подпольной работе как бы составляли его почетный эскорт.

Шуйская буржуазия и все ее пособники, местные власти, меньшевики и эсеры, впали в уныние, узнав о возвращении Арсения. Они тоже хорошо помнили этого бесстрашного революционера-большевика, с которым десять лет назад они, казалось, расстались навсегда. А теперь они видели его вернувшимся. Было отчего прийти в смятение. Шуя никогда еще никого так не встречала!

Это были волнующие дни. Внешне как будто ничего не изменилось в старой купеческо-фабрикантской вотчине Шуе. Так же гляделись в неширокую тихую Тезу древние, времен царя Василия Шуйского, монастырские стены, белокаменные и кирпичные особняки богатеев, деревянная россыпь пролетарских домишек, высокие закоптелые трубы «мануфактур», как тогда назывались крупные текстильные предприятия… Жаркая предосенняя погода, казалось, окутывала не очень большой городок обычной сонливой тишиной…

Но никому в эти дни было не до дремоты — ни шуйским хозяйчикам, ни шуйским рабочим и солдатам местного гарнизона.

Первые же по приезде выступления вернувшегося Арсения как бы наэлектризовали трудовой народ Шуи и ее гарнизон, состоявший в основном из последних резервов царизма — совсем юной, безусой крестьянской молодежи и «ратников ополчения» — деревенских бородачей…

Премьер-министр тогдашнего буржуазного правительства России эсер Керенский истерически грозился «железом и кровью» подавить революционное движение рабочих, беспощадно расправиться с крестьянами. Его пособник, глава контрреволюционных военных сил генерал Корнилов, требовал пушечного мяса для продолжения войны с Германией, партия большевиков была загнана в подполье, объявлена «вне закона». Но, невзирая на все это, бурно и неукротимо всколыхнулась пролетарская Шуя. Ленин был прав, посылая Фрунзе в хорошо знакомый ему край иваново-шуйских ткачей. Появление среди них закаленного, испытанного деятеля партии, которого они так давно знали и любили, сыграло огромную роль — ход событий неизмеримо убыстрился…

Уже 17 августа в Шуе состоялось общее собрание фабрично-заводских комитетов, которое от имени многих тысяч рабочих заявило:

«…Требуем всю власть народу, а не капиталистам, и требуем, чтобы фабриканты подчинились всем постановлениям рабочих организаций».

На этом собрании председательствовал Фрунзе.

Шуя готовилась к выборам в городскую думу. Поскольку партия большевиков, как запрещенная, не имела права открыто выдвигать свой список, рабочие Шуи составили особый список — «трудовой», состоявший из большевиков и беспартийных старых рабочих.

Первым кандидатом в нем стоял Михаил Фрунзе. На выборах, несмотря на упорное сопротивление фабрикантов, эсеров, меньшевиков, победил «трудовой список». В составе гласных городской думы и членов управы абсолютное большинство получили большевики. Михаил Фрунзе был избран председателем городской думы и городской управы. Рабочий класс вручил ему эти посты. Буржуазии был нанесен первый сокрушительный удар. За ним последовали другие…

Сторонники буржуазного Временного правительства, не имея поддержки рабочих, крестьян и солдат, один за другим теряли важнейшие позиции в самой Шуе и в Шуйском уезде. Городская дума, земская управа, совет профсоюзов, фабрично-заводские, полковые и ротные комитеты, милиция — все эти органы и организации день за днем переходили под контроль большевиков, возглавлявшихся в Шуе бывшим Арсением, ныне уже открыто носившим свою настоящую фамилию Фрунзе, лишь с добавлением последнего подпольного псевдонима — Михайлов.

За два месяца до Великой Октябрьской социалистической революции трудовой народ Шуи уже фактически вверил власть Совету рабочих и солдатских депутатов, руководимому большевиком Фрунзе. В буржуазных газетах того времени в Москве, в Петрограде появилось злобно-насмешливое наименование: «Шуйская республика».

Буржуазные газетчики хотели подчеркнуть этим, что уж очень ограничен, стало быть, и беспомощен этот очаг большевизма, не так-то уж трудно с ним, стало быть, и расправиться…

Однако дело не ограничивалось одной только Шуей. Непосредственно соседствовавший с ней Иваново-Вознесенск, рабочий город с десятками тысяч ткачей, безоговорочно поддерживавших партию Ленина, тоже пошел по стопам Шуи. Войска, расквартированные там, тоже не желали оборонять буржуазию и Керенского. Там тоже узнали о возвращении былого Трифоныча-Арсения и несколько раз приглашали его выступать перед пролетариатом «текстильной столицы».

Словом, пределы «Шуйской республики» были далеко не так-то узки… В те дни это был как бы зародыш будущего Советского государства среди ряда других подобных очагов нового строя по всей стране.

Теряя голову, в паническом ужасе перед близящимся концом своего господства иваново-вознесенская и шуйская буржуазия пыталась прибегнуть к самым крайним мерам. Принадлежавшие ей газеты начали усиленно распространять версию, что Михаил Фрунзе-Михайлов не имеет совершенно ничего общего с былым Арсением и былым Трифонычем, что это просто якобы некий новоявленный «Лжедимитрий» или Пугачев…

«Не слушайте большевистского самозванца, не идите за ним…» — истошно надрывались буржуазные крикуны.

Конечно, Фрунзе и все его старые товарищи только потешались над всеми этими жалкими потугами дискредитации. Фрунзе писал, вспоминая об этой горячей поре:

«Партия самым легальнейшим образом к середине сентября 1917 года утвердилась во всех местных органах власти, заполучив их в свои руки».

Весь Иваново-Вознесенский район, руководимый большевиками, ждал только сигнала ЦК, чтобы полностью оформить уже фактически установившуюся здесь советскую власть.

В конце сентября и начале октября Фрунзе вновь посещает Минск, где проводит большую работу по подготовке минского гарнизона и войск Западного фронта к восстанию, к отправке корпуса революционных войск в Петроград.