1913 год

1913 год

Август 11, воскресенье 1913 года

Опять взялась за дневник. Боюсь только, долго ли он протянет. Нет, мне очень хочется, чтобы он жил весь год. Милый дневник! Буду аккуратно записывать, что я делала, что думаю и т. п. Сегодня я встала, кажется, в 9 часов утра (не вечера, конечно). Папа[55] в Одессе, в Балаклаве, в Москве, так поэтому я сплю у мамы[56]. Хорошо. Эту ночь буду спать у себя. Завтра папа приедет. После утренней игры с Эдиком[57] мы начали расставлять кубики, делали из них крепости и хотели играть солдатиками в войну, но вскоре раздумали и переделали из крепостей станции. У Эдика два поезда, и мы их передвигали со станции на станцию, конечно, с соблюдением станционных правил. Моя станция называлась «Домбровичи», Эдика – «Стрелецкая». Но скоро игра мне надоела, и я ушла читать романы Соловьева[58], преспокойно заявив оторопевшему Эдди, что я удивляюсь, как может он почти целые дни проводить за этой глупейшей игрой. Обед состоял из следующих блюд: супа со звездочками, цыплят с рисом и превосходного арбуза. После обеда и чая мама отпустила нашу прислугу «гулять», и мы начали перебирать открытки, вставлять их в альбомы, отбирать для переписки и т. д. Чуть не забыла! До этого мы получили письма. Мама от тети Софочки[59], я от Ани Черкасовой и несколько открыток нашей Михалине из Америки. Когда мы окончили рассматривать открытки, то я принялась писать рассказ «Няня», Эдик строил из кубиков башни, а мамуся смотрела в окно. Вскоре я прервала писание и начала раскрашивать. Но, не сделав и нескольких штрихов, попросила маму докончить открытку, а сама принялась читать. Эдди, соблазнившись, собрал кубики и стал раскрашивать «Новый Сатирикон»[60] № 10. По сю пору занимается им. У мамочки открытка, изображавшая барышню, нюхающую цветы, вышла очень удачно. Несколько открыток подрисовала и я, хотя плохо, и, рассердившись, начала писать дневник. Только что был ужин. После еды я с Эдди играла в домино и в рич-рич[61]. Потом пошли играть в гостиную в концерт. Я пела и разыгрывала трогательные сценки, которые приводили Эдика в восторг и в умиление. Мама весь вечер грустила, и глаза то и дело набегали слезами. Бедная! Опять, видно, что-нибудь вспомнилось?! Легла я поздно, 11? час. Слыхала, как Михалина пришла и как мама с ней разговаривала (Какой ужас, если бы это папа знал, задал бы нам перцу). Хотя погода была весь день хорошая, но мы никуда не ходили, так как в праздничные дни везде масса народу и страшная духота во всех закрытых помещениях.

Августа 12, понедельник

Ура! Погода чудная! Но самое главное, это то, что мой дневник дожил [до] второго дня. В детской окно открыто и желтые сторы спущены. Хорошо! Папа еще не приехал, и мама получила телеграмму следующего содержания: «Приехал Москву, среду предполагаю быть дома. Целую. Казимир». Конечно, без точек и запятых, как я наставила. Но еще неизвестно, приедет ли или нет. Сегодня утром после кофе я взялась учить Эдика музыке, но он (олух) ни капли не понимает и, Бог знает, какие антраша выкидывает при этом ногами. Потом раскрасила несколько открыток с необычайным терпением, и кажется, довольно хорошо. Написала письмо Альме Самойловне. Смешной эпизод рассказала нам наша «умная». Вчера она возвращалась домой из Народного дома[62], села в трамвай, как вдруг какая-то барышня говорит ей: «Мамзель, у вас нос в саже». Она, как приехала домой, увидела в зеркале носину и сама не знает, где вымазалась сажей. Вот «умная».

До обеда мы сыграли в вагоны, в домино и в рич-рич. После я составляла каталог альбома № 1, что заняло немало времени. Мама тете письмо пишет и опять грустная, почти плачет. Это так неприятно! Фу! Ах! Вечером в 7 часов мы поехали в Народный дом, в зрительном зале хорошо сыграли «Царь-плотник»[63] Царя Петра довольно сносно играл Энгель-Крон. Грим был сделан превосходно. Больше всего нравился мне Кустов, игравший саардамского бургомистра Ван Бетт, регент хора (уморительный), играл Дворищин. Русский посол адмирал Лефорт (Ксавицкий) и французский, маркиз де Шатенеф (Балашев) вели роли хорошо, но несколько принужденно. Зато английский посол, лорд Синдгем, играл с настоящим английским равнодушием и невозмутимостью. Прелестно исполнял роль Петра Иванова (Лавров). Ни одна из женщин мне не понравилась. Ничего себе играла г-жа Харитонова, исполнявшая роль вдовы Бровэ. Но Мария, племянница бургомистра (Феррари), просто противна со своим слащавым голоском и длинным лицом (только манеры непринужденны). Мы сидели в 4-м ряду (2 р. 50 – место), мой номер был 111, мамин – 112. Вернулись мы лишь в 1 час ночи. Ага! Еще танцевали одну картину из балета «Лебединое озеро», но это мне не понравилось, так как почти у всех балерин были кошачьи ужимки. Мне нравились их прыжки и туры. Ох, хорошо было! Завтра еще напишу.

Августа 13, вторник

Сегодня весь день прошел хорошо. Мама весела, я тоже, хотя и втузила раз Эдика, но это на втором плане. Хотя сегодня погода чудесная, но я никуда не ходила надолго вечером, зато утром мама, я и Эдик пошли к г. Цыбульскому (директору мужской гимназии[64], куда по надежде будет отдан Эдик), но он еще не вернулся с дачи. Мы тогда стояли около лавочки продавщицы образков и рассматривали последние, купив несколько, конечно. Потом пошли к «Софи»[65], и мама взяла заказанный корсет, желтый, красивый, отделанный кружевами и лентами. После этого сели на извозчика и покатили домой. После обеда к нам пришла портниха Мария Яковлевна Демидова, очень милая и симпатичная девушка, живущая с матерью. Она принесла к примерке синее форменное платье и черный передник. Она должна была прийти в прошлый вторник, но отчего-то не приходила. Мы судили, рядили и наконец (не знаю почему) пришли к убеждению, что ее мама больна. Но оказалось, что у них просто-напросто ремонт, хотя мать Марии Яковлевны действительно болела, незначительно только. Сегодня написала письмо Ане Черкасовой, очень доброй и чрезвычайно симпатичной девочке, а Бронце Гоман до сих пор не отвечала. Сегодня большую конфетную коробку из Zakopanego, деревянную, с рисунком, преобразила в ящичек для писем. Вечером играла в театр. Эдик, как всегда, был Гельцер (мальчик-то), я же Кралли[66]. Танцевали, разыгрывали сценки из испанской жизни. Я всегда изображала тореадора или испанку-гитану, а Эдди насмешливую золотоволосую голубоглазую сибирянку «Леночку». Он разорвал мне бусы. Опять придется нанизывать. Дрянь он! Потом упал, ударился и… начал плакать (стыд-срам, а еще мужчина – ни на копейку мужчины нету, лишь одна нюня). Пора спать, скоро 11 час. До свидания, дорогой дневник!

Августа 14 – среда

Браво! Папа приехал – как я рада! Но, милостивая государыня Соня, не спешите. А начните с самого начала. Встала я в 7? час. Умылась, оделась в голубое платье. Сделала реверанс маме, а дальше… ох, если бы все перечислить, то надо было бы целую страницу – не хочу мучить руку, которой предстоят большие труды зимою. Итак, после кофе я отправилась менять книгу. Погода теплая, солнечная, чувствуется необыкновенная свежесть и бодрость. Взяла VII том Всеволода Соловьева[67]. Он так увлекательно, захватывающе пишет. Из писателей мой самый любимый Сенкевич, а второстепенные, хотя тоже уважаемые и любимые: Лермонтов, Пушкин, Соловьев и Немирович-Данченко. Скоро буду читать Достоевского. Мне кажется, что он мне будет нравиться. Но писателей – в сторону, надо продолжать дневник. Вернулась из библиотеки («Вера и знание» – Невский, 119)[68], и через минут 20–25 приехал папочка. Боже, как я его люблю! Сколько времени его не видела. Недельки две, пожалуй. Привез от Эймана и Виноградова[69]. Странно, папа ехал в купе № 13, остановился в «Альпийской розе»[70] номер 13 в тринадцатом году. Из Москвы тоже уехал 13 с.м. 13 – папе счастливая цифра. Ага! – от Эймана 13 коробок конфет и печений. Вот странно-то! И в этом году это второй раз. Еще в марте было. Потом ушел на фабрику. Я уселась читать. Обед прошел крайне оживленно и весело. Папа шутил и описывал чудеса Херсонеса и Севастополя – поездки морем и т. д. Мама рассказывала смешной эпизод с носом Михалинки, и папа от души посмеялся над «петербургской деревенщиной». Когда папа уехал на фабрику, а я играла на ангелюсе[71] (его вчера привезли из починки), играли с Эдиком в фотографа, но нам помешали солдаты с музыкой. В 3 час. погода вдруг стала пасмурная, и… хлынул сильнейший дождь. Из водосточных труб вода сливалась каскадом. У нас в Петербурге почти никогда нет луж на улице. Потому что близ тротуаров устроены такие ямки (1/4 арш[ина] шир[иной]), на них – перекладинки из железа, чтобы нога не попала туда, – и вся дождевая вода сливается в ямку. Но дождь через минут 15–20 прошел. Не знаю, что будет дальше.

В часов 6–7 пришел папа, и мы с ним болтали, шутили и почти спорили вплоть до ужина. После ужина, через 1/3 час., папа ушел спать, а я должна сейчас (это 9? час.) ложиться. Просто ужас!! Мама хотя тоже негодует, но ей весело будет поговорить с «рара», а я должна лежать все время. Брр… У нас вчера и сегодня прачка. Конечно, моет белье она в прачечной, только гладит в кухне.

Не знаю, поступлю ли я в гимназию св. Екатерины[72], потому что, может быть, мы скоро уедем в Москву, так как «рара», кажется, хочет построить собственный завод (пробочный или гончарный, не знаю). К тому же «nos dames de classe»[73] обидятся. Скажут: «Vous ne donnez pas votre fille chez nous, mais ? l’ecole St. Catherine»[74]. Ну вот же и выбирай любое. Сегодня нужно идти спать рано. Стало быть, adieu mon cher[75].

15 августа, четверг

Встала ровно в 9 час. Меня разбудила музыка, это «рара» на ангелюсе играл. После кофе мама написала письмо по-французски одному господину, который должен завтра прийти. Я играла на ангелюсе, как вдруг приходит «мамаn» и говорит: «Qu’? la cuisine, chez Mihaline est un petit garcon, si poli et habill? pas comme paysan»[76]. Maman позволила нам пригласить его в комнату и поиграть «avec ce propre petit»[77]. Эдди ему показал солдатиков и вполне освоился с ним.

Господа! Слушайте и внимайте. Я, Соня, избалованная капризная девочка, самостоятельно уезжаю в Москву учиться, понимаете? В гимназии st. Pierre et Paul я буду как «interne», буду жить и наблюдать[78].

Именно наблюдать! Учительские и ученические типы. И буду записывать дни, чувства и наблюдения. Конечно, у меня горячая, впечатлительная и немного насмешливая натура, и поэтому я буду записывать все у тети (дневник будет у нее), ибо некоторые, не только девочки, но и учительницы, любят порыться в чужих корзинках и потом наябедничать доброй, всему верящей «Madame». Итак, осторожность не вредна. Конечно, я очень довольна, что еду в школу к девочкам-подросткам и не буду скучать, как иногда дома. Боже, как интересно: музыка, танцы, рукоделие, рисование и т. д. и т. д. Это большое разнообразие. И к тому же моя тетя. Это примите во внимание. Представляю вам особу тети. Полная (хотя она толстая, но это прилагательное довольно неприлично), румяная, маленькая (почти, как я) и добрая. Глаза красивые, темно-карие, зубы великолепные, твердые, крепкие, здоровые, как слоновая кость. Михалина с «ce petit propre» ушла в гости. В часов 6 пришел к нам г. Гасбах, и мы сели ужинать в 8 все, поджидая «рара», но он таки опоздал на минут 15–20. В 9 ч. ушел г. Гасбах домой, и мне сейчас нужно ложиться спать. Хотя это очень неприятно, но я должна подчиняться теперешнему, строго-нравственному контролю. До завтра, милый дневник. А знаете, мне вечером становится так жутко и неприятно, и так не хочется ехать в Москву, а хочется тихо полежать на диванчике или посидеть возле дорогой незабвенной мамочки.

Августа 16, пятница

Утром опять безумно захотелось в Москву. Мне кажется, что это решено, и я в скором времени уеду. Сегодня утром в 10 часов мы отправились к нашему доброму, любимому кс[ендзу] Василевскому. Он вернулся недавно, только в прошлую среду, из собственного имения, где он нашел некоторые непорядки и лишения. Мы, конечно, как всегда, шалили и добивались, кому первому поцеловать руку или заговорить. Он очень добрый и терпеливый, хотя крайне равнодушен и апатичен. Остришь иногда, а он бровью не поведет. Потом вернулись и стали обедать. После еды и чаю я играла на ангелюсе, читала и играла. К 5 час. нам прислали фрукты и вина. Это «рара». Вечером пришел француз (как его звать, не знаю), и мы с блеском, роскошью и шиком сервировали стол и дали превосходные телячьи котлетки и чудесного сига. Часов в 7 мы пошли купить масла, так как его позабыла купить Михалина. Живо пробежавшись, мы с Эдди попросили у мамы денег и побежали себе купить колбасу (1/2 ф[унта] первый сорт, вареной, без чесноку) и с большим удовольствием съели ее с хлебом. При этом покормили трех кошек. Вскоре я захотела пить и пошла парадным ходом в детскую. Но папа меня заметил и представил свою «Sophie» этому французу – бельгийцу Штольцу. Я залпом осушила рюмку «Barsac’у»[79] и опять пошла на двор. Там застала Эдуарда в обществе… дворникова сына и прачкиной дочки. Нечего сказать – компания!!.. Там немного поиграла с ними, а потом пошла домой. Кстати, Эдди еще раньше успел сбегать на кухню и там налопался некипяченой петербургской водой. Вот умник. Пожалуй, Михалине под пару. Но мы не сразу пошли спать, а еще долго томились в ожидании Эдиных подушек и одеяла. An revoir mon petit «journal»[80]!!

17 августа, суббота

Ура, уже решено, что буду учиться в Москве. И на платье куплено, и воротнички с манжетами припасены. Но самое главное, это то, что я познакомилась с г. Арутюновым. Это очень симпатичный, добрый и хороший человек. Мы его встретили, идя в Гостиный двор купить материю. С ним на углу Знаменской площади[81] простояли почти ? часа. Он принял наше приглашение, и мы завтра ждем его к обеду. Сегодня же придет о. Василевский, очень милый и добрейший.

После обеда мы с мамочкой опять разговаривали на тему об отъезде, и моя дорогая чудная мамуся согласна, что там мне будет хорошо, и к тому же практика французского и немецкого превосходна. Вечером явился о. Василевский, и мы без умолку болтали и наперерыв старались доказать чем-нибудь наше остроумие и мудрость. Папа, как всегда, немного зевал. Мы пошли спать довольно поздно. До завтра.

18 августа, воскресенье

Ура! Мой дневник живет неделю, без перерыва пишу в нем важное и стоящее внимания. Мы утром с папочкой отправились на фабрику, а оттуда вернулись на извозчике, предварительно заехав к парикмахеру (рара брился). Приехали домой, а я в 1 час ушла к Черепеполкову[82] купить вина и фруктов. Вскоре пришел Арутюнов и просидел у нас почти до 6? час. вечера. Когда он ушел, то рара отправился по делам, а мы ехали в кинематограф. Вернулись в 9? час. вечера. Папа пришел в 2 ч. н[очи].

19 августа

Утром мамочка пошла с Эдиком к г. Цыбульскому. Он узнал, что Эдик не учился летом и для этого дал ему самого преподавателя, чтобы его спросить по-русски и арифметике. По-русски он выдержал блестяще, а, представьте, по арифметике срезался. До ноября он будет репетироваться дома с учителем, а там пойдет опять на испытание в гимназию, а оттуда в 1-й класс. После обеда мы никуда не ходили, а вечером уехали в Народный дом, купили билеты, а потом пришел рара, и мы смотрели комедию Островского (не папину) «Свои люди – сочтемся». Варламов играл купца Болотова, Стрельская сваху Устинью Наумовну; Стрельская играла бесподобно. Милая, полная старушка с юношески живой душой!!!! Варламов играл хорошо, представил собою настоящего купца-кулака. Чудно играл Петровский (Лазарь Елизарович Подхалюзин – приказчик), изображая подлизу приказчика, а потом превратившегося в обладателя капиталов. Шаповаленко (Сысой Псоич Расположенский), Шаровьева (жена Большова), Кострова (Липочка, дочь их) и Чижевская (Фоминична – ключница) вели роли прелестно. Вообще сегодня играли чудесно, и я осталась очень довольна. Adieu.

20 августа, вторник

Знаете, господа! В Москву учиться не еду, буду тут у Girard[83], и еще сегодня идем в Народный. Ставят Островского «Правда – хорошо, а счастье – лучше». Опять Варламов и Стрельская – чудо хорошо.

11 сентября

О! Сколько времени я не заносила своих впечатлений в милый дневник. Но это извинительно, так как я работаю очень много. Начну (если только могу) с самого начала. Я поступила в пансион Рэвиль или Жирар, в третий (теперь ставший дорогим, близким) класс. И музыку беру я там же у доброй учительницы Раисы Михайловны Зеленковой. В нашем классе всего лишь 10 учениц: Жанна Мико, Эльда Фиетта, Сусанна Мазо, Клэр Треспалье, Симона Ру, Евгения Доббельт, Женя Рукавишникова, Женя Видаль, Маргарита Клэм и Лулу Гулевич. Все девочки такие симпатичные, милые и иногда даже красивые. Классная дама в нашем классе – mademoiselle Michel. Толстенькая, розовенькая брюнетка с маленькими карими глазками, которые иногда в упор, сердито смотрят на тебя. От этого взгляда становится совсем не страшно, а как-то весело и смешно. И непременно Виниций (т. е. Симона Ру, самая шаловливая, подчас дерзкая ученица) шалит и наполняет уроки французского и рисования разными веселыми или чересчур смелыми выходками. Но все-таки весь пансион обожает эту блондинку-француженку с черными блестящими глазами, несколько узким ртом и грубоватым, очень громким голосом[84]. Мико, недурненькая брюнетка с очень большими черными глазами, закадычная подруга Эльды Фиетта, итальянки с пепельными волосами и черными глазами. Ее родители – владельцы самого лучшего магазина «Аванцо» на Морской улице[85]. Отец Гулевич (или Сфинкса[86]) служит в казначействе, и они имеют четыре автомобиля. Вообще там девочки интеллигентных и богатых семейств. Пришла я домой в пятницу и узнаю, что моя хорошая, милая, дорогая mademoiselle Jeanne была у нас и меня не застала.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.