Глава девятнадцатая «ДВЕНАДЦАТЬ» БЛОКА

Глава девятнадцатая

«ДВЕНАДЦАТЬ» БЛОКА

Наркомпрос занимался широким фронтом проблем — это и народное просвещение, и все области культуры: театр и кино, живопись и архитектура, литература и музыка, печать, библиотеки, музеи, архивы и памятники старины, клубы и самодеятельность. Вся интеллигенция от учителя до академика входила в сферу заинтересованного внимания Наркомпроса. Однако это внимание распространялось и на неграмотного крестьянина, так как Наркомпрос должен был организовать обучение его грамоте. Понимая общенародное значение культурного наследия прошлого, Луначарский обсуждал с Александром Блоком планы издания русских классиков. Главной задачей первых месяцев работы была выработка принципов культурной политики. Он все время думал над разными сторонами этой проблемы. «…Нашей культуре должна быть свойственна ширь мировых горизонтов, огненный энтузиазм, который зажигается от соприкосновения с великими идеями социализма…» — писал Луначарский в статье «Новый русский человек».

Луначарский жил на углу улицы Бассейной и Литейного проспекта с недавно вернувшейся из эмиграции женой Анной Александровной и сыном Анатолием.

Сегодня вторник. Ивнев заехал за наркомом к нему домой.

Анна Александровна пригласила гостя позавтракать с Луначарским. Завершив трапезу, они отправились в приехавшей за наркомом машине сначала в редакцию, а потом в Зимний дворец. К ним присоединился сотрудник наркомата Артур Лурье, который протянул наркому газету «Знамя труда» от 18 февраля 1918 года и сказал:

— Почитайте — здесь опубликована новая поэма Александра Блока.

О том, что эта поэма посвящена революции и что она называется «Двенадцать», знал уже весь культурный Петроград. Это была литературная сенсация, стараниями Гиппиус, Мережковского и их единомышленников перераставшая в литературный скандал.

Луначарский уже слышал об этом произведении и тут же в машине нетерпеливо развернул газету и стал читать поэму, нервно поправляя пенсне. Машина остановилась у подъезда редакции, а Луначарский еще несколько минут не выходил — дочитывал поэму. Не покидали машину и сотрудники наркома Ивнев и Лурье. Закончив чтение, Анатолий Васильевич откинулся на спинку сиденья и произнес:

— Так мог написать только большой поэт. Это не гимн революции, но ее глубокое и искреннее признание, рожденное долгим раздумьем и душевной мукой. Этой поэме суждено бессмертие…

Весь день Луначарский находился под впечатлением прочитанной им поэмы. Она не отпускала его. Да и посетители, и все встречавшиеся ему деятели культуры в этот день так или иначе высказывались и спорили об этом произведении.

За кулисами жанра: факты, слухи, ассоциации

У Блока была любовница — жена знаменитого клоуна. Однажды эта дама и Любовь Дмитриевна Менделеева, встретившись на улице, подрались зонтиками. Блок отрешенно стоял рядом, потом взял жену под руку и со словами: «Люба, ничего этого не было» увел ее.

* * *

В коридоре редакции Бунин говорил своему собеседнику:

— Катька жрет шоколад «Миньон»… До такого позора русская поэзия еще не доходила! Державным шагом идут двенадцать Ванек, а впереди в белом венчике из роз — Иисус! Что такое венчик?! Наверное, веночек? Русский поэт от ужаса или от восторга разучился говорить по-русски!

А в другом конце коридора худощавый юноша — Михаил Зощенко — громко рассуждал:

— Статью о поэме я бы назвал «Конец Рыцаря печального образа».

Маяковский скаламбурил:

— Читаю поэму Блока бес конца и без конца.

Луначарский заметил:

— Действительно, Христос в финале революционной поэмы шокирует.

— Предлагаю изменить концовку:

В белом венчике из роз

Луначарский — Наркомпрос.

Луначарский рассмеялся. Маяковский притворно возмутился:

— Всё! Ухожу писать что-нибудь абсолютно революционное.

* * *

Про Белого, Блока, Разумника говорили, что они «и вашим и нашим». А на самом деле они — «ни вашим, ни нашим».