Тургайские раскопки
Тургайские раскопки
К весне 1926 года сотрудники института начали готовиться к экспедиции в Тургайскую степь. До революции раскопки на реке Джиланчик и на берегу солёного озера Челкар-Тениз[53] велись несколько лет и стали самыми масштабными после северодвинских раскопок Амалицкого. Однако они были прерваны войной и разрухой.
С новой энергией палеонтологи взялись за продолжение исследований. 25 апреля экспедиция под руководством геолога и палеонтолога Михаила Викентьевича Баярунаса отправилась в путь. Кроме самого Баярунаса опытными раскопщиками были научный сотрудник института Елизавета Ивановна Беляева, худенькая женщина лет тридцати с гладко зачёсанными волосами, и препаратор Михаил Гаврилович Прохоров, который своей работой приблизил не одно научное открытие. Под стать плечистому Баярунасу оказались рабочие Пискарёв и Шалин. На их фоне юные препараторы Кирклиссов и Ефремов смотрелись совсем мальчишками. Однако Иван не хотел смириться с ролью юнца: водрузив на бритую голову ленкоранскую тюбетейку, на привалах он, как бывалый моряк, раскуривал трубку.
На поезде прибыли в Орск. Оттуда маленький отряд повернул на юго-восток по старинному почтовому тракту, ведущему в Ташкент и хорошо заметному в степи благодаря телеграфным столбам.
2 мая добрались до городка Иргиз, что на правом берегу одноимённой реки. В поселении, застроенном маленькими глинобитными домиками, едва насчитывалось две тысячи жителей. Местность вокруг выглядела совершенно пустынной, лишь редкие семьи кочевых киргизов встречались возле рек, теряющихся среди цветущих весенних степей волнистой равнины. В городке базой экспедиции стал глинобитный дом в четыре окна, с высокими ступеньками, со стоящей рядом телегой, на которой была закреплена внушительная бочка с водой.
На реке, в камышах, гнездилось много уток. Вооружившись до зубов, бравые охотники отправились «погулять, серых уток пострелять». Разжились ли тогда дичью — история умалчивает, а вот фотографии сохранились.
В Иргизе наняли переводчика и девятерых рабочих-киргизов (так тогда называли казахов). Баярунас говорил, что городские киргизы более работящие, чем степные и привычны к земляным работам. Степные часто даже не представляют, как надо обращаться с лопатой.
Пять арб, запряжённых быками, составили внушительный караван, двинувшийся 21 мая по тракту к урочищу, именуемому Могила Ботабая. В поводу шла верховая лошадь, необходимая для разведки местности.
«В той экспедиции, — рассказывала Таисия Иосифовна Ефремова, — они видели шаровую молнию. Почти бесцветный огненный шар плыл вдоль линии деревянных телеграфных столбов — и по мере его продвижения столбы исчезали один за другим. Ефремов хотел стрелять в шар из ружья, но бывший рядом начальник экспедиции сказал ему, чтобы он этого не делал. Возле очередного столба молния взорвалась. Потом они собрали оплавленный грунт на месте взрыва и передали в профильный институт».[54]
По дороге Михаил Викентьевич Баярунас (ему было слегка за сорок) рассказывал молодёжи историю открытия тургайских местонахождений. По должности он был старшим учёным, хранителем Геологического и Минералогического музеев Академии наук, по духу — подлинным хранителем истории палеонтологических открытий. Восемнадцатилетний Иван слушал старшего товарища и завидовал студенту Гайлиту, нашедшему в 1912 году на реке Джиланчике, западнее холмов Кара-Тургая, слои, богатые останками носорогов и мастодонтов.
В 1913 году Гайлит, командированный на открытое им самим местонахождение, совершил непростительный с точки зрения академической науки проступок. От киргизов, нанятых в качестве рабочих, он услышал про скопления гораздо более крупных костей на берегу солёного озера Челкар-Тениз. Киргизы верили, что на озере была большая битва великанов.
Гайлит увлёкся рассказами степных людей и повернул экспедицию.
«Я бы тоже так поступил!» — думал Иван. Синица в руке — хорошо, но тот не охотник за ископаемыми, кто не мечтает поймать настоящего журавля! Однако до места битвы великанов Ивану нужно было ещё добраться.
По мере продвижения отряда Баярунаса на юго-восток местность менялась. За мелководным Иргизом, через который переправились вброд, зеленеющие свежей травой просторы сменились серебристо-сизой полынной степью. Глинистая почва пошла трещинами, такими глубокими, что в них по колено проваливались ноги быков. Трудно было представить, что когда-то в этих краях шумели буковые леса…
Иргиз заметно замедлил свой бег, будто задумался: а стоит ли ему спешить навстречу с более резвым и полноводным братом — Тургаем? Тургай течёт с северо-востока на юго-запад, и у величественного подножия Нуры две реки встречаются, чтобы частью потеряться в песках, частью наполнить водой бессточное солёное озеро Челкар-Тениз, что в переводе с казахского означает «Бескрайнее море». Когда-то озеро целиком заполняло впадину на юг от выступа Нуры, а в древние времена соединялось с Аральским морем. Прежней, действительно бескрайней водной глади уже нет, и солёное озеро Челкар-Тениз предваряет цепочка пресных озёр, заполняемых водой Тургая. Здесь в изобилии водится водоплавающая птица.
В начале XX века Пётр Петрович Сушкин описал птиц озера Челкар-Тениз в работе «Птицы Средней Киргизской степи». Дно озера, рассказывал он, образовано солёной грязью, по которой можно идти разве что раздевшись и очень быстро. Стоит остановиться, как неминуемо начнёшь погружаться. Довольно далеко от берега из воды торчат кое-где скелеты домашних животных, словно напоминание об опасности. Пётр Петрович хотел попасть на острова, но не мог: для лодки озеро слишком мелководно. Слепящая гладь обманывает: кажется, рядом много воды, а ни попить, ни искупаться невозможно…
Экспедиция следовала мимо покрытых тростником берегов Кум-Куля, Ай-Куля, Балакты-Куля, проехали Кыркудук и Талды-Сай. В закатных лучах алым пламенем горели обрывы Нуры, высшая точка которой — 233 метра над уровнем моря. Высота обрывов над уровнем впадины — около 100 метров. Гигантский каменный выступ изрезан оврагами, которые заросли саксаулом и шиповником.
Наконец, назойливый скрип арб прекратился: экспедиция стала лагерем у родника, бьющего на дне ложбины. По сторонам возвышались слоистые, кое-где осыпающиеся песком стены.
Тринадцать лет назад Гайлит исследовал эти откосы, и удача улыбнулась студенту. Найденные им кости были длиной больше метра с четвертью, они встречались и цельные, и в обломках. Одно жаль — кости оказались необычайно хрупкими. Пришлось срочно изобретать способ их упаковки. Рабочие-киргизы брали мягкую глину, смешивали для прочности с травой и обмазывали каждую кость по мере её освобождения из песчаника толстым глиняным чехлом. Из привезённых досок по форме кости делали ящик, туда упаковывали глиняную болванку, а пустоты ящика забивали сухой травой. Гайлит пробыл на Челкаре всё лето, пока не кончились все отпущенные на экспедицию деньги. Поблизости не было ни одного села с почтовым отделением, и всё лето от экспедиции не было известий.
Вернувшийся Гайлит с торжеством заявил, что привёз целого мамонта. Но когда пришли ящики, стало ясно, что это не мамонт, а какое-то совершенно новое гигантское животное. С особым острым интересом — сигналом близости научного открытия — учёные приступили к препарированию костей.
Работа препараторов была необычайно кропотливой. Глина, которой обмазывали кости, по дороге растрескалась и грозила рассыпаться вместе с костью. Приходилось осторожно снимать слой глины, не вынимая кости из ящика, а затем склеивать и, пропитывая шеллаком, уплотнять обнажённую часть. Однако овчинка стоила выделки: готовый скелет индрикотерия пяти метров в высоту поражает каждого посетителя музея. До 20 тонн могли весить эти гиганты!
Безрогий носорог индрикотерий — крупнейшее сухопутное млекопитающее на Земле. Индрикотерий питался ветками, как жираф, а во время засушливых сезонов обдирал кору с деревьев. Ноздри животного расположены высоко на черепе — это говорит о том, что у зверя был хобот, не слоновий, а скорее как у тапира.
В 1915 году А. А. Борисяк описал род индрикотериев. Но в экспедицию академик поехать не смог — здоровье не позволило.
Эту местность географы недаром называют Тургайской столовой страной. На десятки, а то и сотни километров на запад и восток от реки Тургай простирается целая страна столовых гор. Когда-то здесь поднялось дно древнейшего моря, а потом по нему протекли бурные потоки воды, разрезав рыхлые породы глубокими ущельями.
30 мая 1926 года экспедиция Баярунаса начала раскопки на Нуре.
Лазая по крутым, часто отвесным склонам, хорошо изучать песчаные и глинистые слои третичных отложений. Однако сделать это непросто. Прочные, казалось бы, склоны осыпаются под ногами, пот заливает глаза, мучит жажда. Не раз и не два старшие товарищи посылали Ивана навстречу изнурённым разведчикам, которые не могли без подмоги дойти до лагеря с флягами свежей воды.
Костеносный слой лежал под мощной толщей — 10–12 метров — пустой породы. Заложили две площадки — в сумме 60 квадратных метров. Пустую породу приходилось снимать, прежде чем добраться до нужного слоя. Ивану немало пришлось поработать киркой. Затем костеносный слой осторожно снимался на глубину не более пяти сантиметров. При этом надо быть предельно внимательным, чтобы не пропустить мелкие кости, которые часто по цвету почти неотличимы от породы. Когда обнаруживается присутствие большой кости, кирку надо отставить в сторону. Породу вокруг кости снимают большим ножом с острым концом, сметая кисточкой или сдувая пыль. Когда форма кости определена, берётся молоток, чтобы обдолбить кость на расстоянии 10–15 сантиметров. Главное при этом — не повредить другие кости, которые могут находиться рядом.
Если кость достаточно крепкая, её вынимают; если нет, то осторожно очищают кость сверху и несколько раз пропитывают жидким столярным клеем. Препаратор старается не трогать кость кисточкой, а только тщательно капать с неё клеем. Иногда на то, чтобы кость просохла, требуется два дня…
Но и это не всё. Кость подкапывают снизу и закрепляют куском материи, пропитанной клеем. Затем эту материю обделывают гипсом или хорошо замешенной глиной. Кость, наконец, отделяют и отделённую часть так же закрепляют — клеем, материей, гипсом. Этот способ добычи костей был совершенно новым, и ни одна кость не была повреждена по дороге в музей.
Обрывы Нуры хранили память не только об индрикотериях, но и об их соседях, например, крупных свинообразных — энтелодонах. Экспедициям разных лет, продолжавшим раскопки, удалось обнаружить здесь и более древние, чем индрикотериевые, слои с остатками рептилий, и более молодые — с фауной млекопитающих.
Когда источники пресной воды, бьющие из глубоких расщелин Нуры, начали пересыхать от беспощадного зноя, лагерь свернули, и отряд, обогнув Нуру с юга, повернул на запад и через высохшие под солнцем Аккольские степи перешёл на реку Джиланчик. Здесь раскопщики расширили площадки прошлых лет, соединив рвом отдельные ямы. Обнаружили кости носорогов, куски окаменелой древесины.
В книге «Дорога ветров» Ефремов так опишет ископаемый мир Тургайских степей: 35 миллионов лет назад здесь обитали млекопитающие олигоценового времени и простирались «обширные степи-саванны с отдельными группами и рощами высоких деревьев. Исполинские носороги — белуджитерии и индрикотерии — благодаря своему неимоверному росту могли питаться ветками и листьями этих деревьев и не зависели от выгоравших в конце сезона мелких растений. Одновременно с гигантами жило множество степных грызунов и насекомоядных, а также мелких хищников. Более редкими были саркастодоны и эндрьюсархи — самые громадные хищные млекопитающие, когда-то обитавшие на Земле. Они походили на гигантскую гиену с чудовищной головой в треть всей длины зверя. Эти хищники, несомненно, питались белуджи-териями и подобными им исполинами. Однако вряд ли эндрьюсархи могли одолевать исполинских носорогов в бою при своих слабых лапах — скорее всего они питались их трупами».
7 июля работы на Джиланчике закончились. На обратном пути обогнули Нуру с севера; через Тургай, оказавшийся достаточно полноводным, переправлялись на лодках. 19 июля отряд вернулся в Иргиз.
Загорелые, сухие лица кочевников, скрип колёс, заунывный звук варгана, белые полотна ковыля, острый запах полыни. Мощные ветры, секущие грудь Нуры, поднимающие с солончаков мелкую соляную пыль, похожую на туман. Рассветный гомон птиц над озёрами, резкие краски закатов, алмазная россыпь звёзд в бескрайнем небе — всё это глубоко западёт в душу Ивана. Степи и пустыни станут главными героями книги Ефремова «Дорога ветров», подлинной поэмы, посвящённой Монголии. Но впервые будущий писатель окунулся в просторы степей именно в Казахстане.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.