Борис МОИСЕЕВ
Борис МОИСЕЕВ
Б. Моисеев родился в начале 50-х в тюрьме города Мозырь в Белоруссии. О себе он рассказывает:
«Я из очень простой, грустной, честной, очень ранимой большой семьи Моисеевых. Это еврейская, убогая, но очень культурная местечковая фамилия. Вся наша семья родилась и выросла в маленьком местечке Могилев и от других семей отличалась тем, что всю жизнь они тупо верили в то, что они делали: рожали много детей. Моим предком не был граф, герцог или дворянин, и ни на один из этих титулов я не претендую и не хочу претендовать. Перед моим родом меня преклоняет то, что до конца жизни они прожили больную, униженную жизнь местечковых евреев. Мой предок был конюхом при дворе, моя прабабка была прачкой при дворе…
Моя мама с 1915 года. Она была простой рабочей, делала кожу для обуви. Она жила долго и помнила все времена. Она мечтала, чтобы я стал актером, потому что она не могла себе этого позволить. Она не могла даже сапоги купить, чтобы пойти в местечковый клуб. Я был ее любимцем, и в день смерти, когда мама умирала, без ног, одинокая, никому не нужная, она в бреду кричала, орала: «Где мой Боря?!» (мать Моисеева скончалась в 1989 году. — Ф. Р.). И еще одна ее фраза, которая проволокла меня по жизни, которая держит за сердце и не отпускает, ставшая путеводной звездой моей карьеры: «Девки, — кричала она в тюрьме, — я родила…» — «Кого ты родила?» — «Гения. Я родила девку с яйцами!» Эту фразу, эту нить я несу во имя честного рода, давшего планете Земля честных пацанов. Один живет в Израиле, другой — в Литве, и третий — подданный Российской империи. У меня два брата: Анатолий и Маркс. Имя Маркс оттого, что мама была предана партии, которой она и была уничтожена в 1953 году. На каком-то партсобрании она крикнула: «Мне плевать на такую партию и на такого императора». За это она пострадала, но благодаря этому родился я. Она была женщиной, она знала, что дети ждут ее… и, наверное, она пошла на грех с надзирателем… Она провела в тюрьме почти два года, когда же родился я, ее выпустили, пожалели… У меня нет отца и нет отчества, которое придумали те, кто хочет сравнять меня с остальными…»
Семья Моисеевых жила в типичной коммуналке сталинских времен, построенной пленными немцами, где проживало без малого два десятка семей. Мать любила своего позднего ребенка, воспитывала как девочку и практически никогда не наказывала. Наверное, единственный раз она наказала его в шестилетнем возрасте, когда он сломал рождественскую елку, чтобы сделать себе из ее мишуры красивую корону. За этот проступок мать заставила его стоять голыми ногами на рассыпанной на полу соли.
Борис рос очень ранимым ребенком. Любую несправедливость по отношению к себе он воспринимал с таким трагизмом, что многих это пугало. Даже в том случае с короной он не смог вынести материнского наказания и в тот же день свалился в горячке. А затем, когда поправился, решил покончить жизнь самоубийством. От рокового шага его спас… Робертино Лоретти, песни которого Моисеев услышал тогда впервые. По его же словам, божественный голос певца настолько вдохновил его, что он дал себе клятву обязательно стать артистом.
В другой раз Моисеев едва не покончил с собой в четвертом классе. Тогда из-за плохих отметок и поведения учителя решили оставить его на второй год. Узнав об этом, Борис отправился на речку и бросился в ее холодную воду. А так как плавать он не умел, то, естественно, стал тонуть. К счастью, находившиеся рядом люди пришли к нему на помощь и спасли от верной гибели. Уже через день об этом поступке стало известно в школе, и учителя сочли за благо не связываться со столь эмоциональным ребенком. Моисеева перевели в пятый класс.
После восьми классов Моисеев отправился осуществлять свою мечту об актерской карьере и поступил в Минское хореографическое училище. По его же словам: «Меня хотели оттуда выгнать, но не выгнали. Я был в одном из младших классов пионервожатым, и у одного из пионеров (им было всего лишь по 9 лет) был день рождения. Чтобы отметить этот праздник, мы купили вина, и они все пили. Потом шел спектакль «Спящая красавица» и вместо «Вальса цветов» получился вальс пьяных маленьких пионеров. За это меня хотели выгнать. Но я сыграл сцену, что умираю, упал на пол, забился в истерике. Пожалели мою маму (не меня!), и мне разрешили продолжать учебу. Я был круглым двоечником. Я не учил химию, физику никогда. Но я очень хорошо знал специальность, я хорошо танцевал классику…»
Закончив училище в 1974 году, Моисеев по распределению в качестве балетного танцора попал в Харьковский театр оперы и балета. Именно там он впервые сильно влюбился в своего коллегу по труппе — балетного танцора Иварса. По словам Моисеева: «Я дико влюбился в Иварса, латыша. Романтика с огромными глазами, чистыми и красивыми. Я помню наш первый секс. Он был не физическим, а скорее — душевным. Это было раздевание и изнасилование души, но не тела… Моя любовь заставила меня даже оставить Харьков. Я уехал в Прибалтику, чтобы жить и работать где-то возле него… Он был моим первым любимым мужчиной…»
Как ни странно, но в Прибалтике, в Каунасе, Моисеев встретил женщину, которая в 1976 году родила ему сына — Амадея. В том же городе Моисеев вскоре познакомился еще с одной женщиной, которая вскоре круто изменила его судьбу, — Аллой Пугачевой. Их первая встреча произошла в 1975 году в ночном клубе «Орбита», где тогда выступал Моисеев. Пугачева зашла туда случайно, будучи с дочерью в гостях у родителей своего бывшего мужа Миколаса Орбакаса.
Б. Моисеев вспоминает: «В ресторане сидит тетка. Мне говорят: «Вот она, звезда». Я сел напротив и посмотрел ей прямо в глаза… В ней было что-то сумасшедшее, какой-то напор, какой-то порыв…»
После этой встречи пройдет каких-то пять лет, и судьба вновь сведет Моисеева и Пугачеву вместе. На этот раз местом встречи станет знаменитое варьете в Юрмале «Юрас перле». К тому времени Моисеев из рядового артиста превратился в главного балетмейстера Государственного балета Литовской ССР (до этого он танцевал в Государственном ансамбле Литвы «Тримитос» в Вильнюсе), однако его главная мечта — покорение Москвы — не оставляла его ни на минуту. И благодаря Пугачевой ему удалось ее осуществить.
Б. Моисеев вспоминает: «В 80-м году совершенно случайно я танцевал в Юрмале, в шоу, где, кстати, принимала участие и Лайма Вайкуле. Алла меня заметила. Она была там с Болдиным, Резником, его супругой Мунирой и Раймондом Паулсом. В силу какой-то моей экстравагантности они к Алле меня тогда подпустили, и я начал издалека, так, чтобы привлечь ее внимание. У меня тогда был такой номер «Синьор Ча-ча-ча» — я выходил, держа в зубах огромную розу. И вот я вышел с этой розой, поцеловал ее и бросил Алле на стол. Она так захотела поймать этот цветок, что только какая-то добрая случайность не позволила ей всем телом рухнуть на пол этого клуба.
Я думаю, она вспомнила ту каунасскую встречу. Потом ко мне подошел Болдин и сказал, что я очень понравился Алле, что она собирается делать новую программу… «Давайте созвонимся, может быть, так получится, что Алла пригласит вас работать в Москву». В то же время я получил приглашение от Паулса работать в шоу у Лаймы. Раймонд решил в то время потихоньку заниматься ее карьерой, ее репертуаром. Но как бы ни была хороша, изящна и мила Лайма — это не Алла Пугачева. Алла — это неповторимое явление природы…»
Через некоторое время после этой встречи Моисеев на свой страх и риск приехал в Москву с собственным шоу, которое он показывал в Олимпийской деревне. Вот как он сам вспоминает те дни:
«В то время я был уже звездой в Литве, два раза в неделю имел свою телевизионную передачу и каждую неделю танцевал там новую программу. Когда я появился в Москве, коммунисты меня не хотели. Гомосексуалист — раз и еврей — два. Этот шлейф тянулся за мной, хотя никто меня ни с кем не видел… А я тогда был дико влюблен в своего коллегу, в танцора. Сейчас он живет в одном маленьком белорусском городе. Нам приходилось скрываться только для того, чтобы подержаться за руки. Это было очень грустно. Но в то же время на всех тех коммунистических приемах находился какой-нибудь начальник, который обязательно хотел посидеть рядом со мной… Я вспоминаю конец 70-х… Эти коммунисты и комсомольцы водили танцоров в бани и трахались там. Их страшно тянуло на все это! И мы, молодые мальчики, играли в их игры. Нас заставляли это делать, нас запугивали…
На каждой комсомольской пьянке находился «террорист», любитель красивых тел молодых мальчиков. Это ни для кого не было секретом, это все знали. Я помню один из приемов в зале «Орленок», там сейчас — «Русская Тройка». Они мне кричали: «А ну, Боряшка, станцуй голым!» И я раздевался, чтобы потом поехать, допустим, на Дни комсомола на Камчатку или в Тунисскую республику. Потому что хотелось жить, хотелось, чтобы мое искусство было доступно всем…»
Вскоре Моисеев действительно получил приглашение от Пугачевой и вместе со своим трио «Экспрессия» был зачислен в ее коллектив. Более того, Моисеев стал не только членом пугачевской труппы, но и другом ее семьи. Когда из-за творческой загруженности Пугачевой и проблем со здоровьем ее матери — Зинаиды Архиповны — встал вопрос о том, с кем ехать отдыхать в Сочи ее дочери Кристине, решено было отправить ее именно с Моисеевым. Согласитесь, такое дело постороннему человеку Пугачева вряд ли бы доверила. И Моисеев прекрасно справился с этим поручением: Кристина вернулась домой прекрасно отдохнувшая и загоревшая.
Дебют Моисеева и трио «Экспрессия» в составе пугачевского коллектива состоялся в программе «Пришла и говорю». Дебют был признан удачным, однако вскоре из Министерства культуры пришло строгое указание: «Убрать ЭТО из программы!» (под ЭТИМ, естественно, подразумевался Моисеев). Пугачевой не хотелось лишать свою программу столь экстравагантного трио, поэтому она пустилась на хитрость — заставила Моисеева отпустить бородку, чтобы выглядеть более мужественно. Как ни странно, но чиновников из минкульта эта «поправка» вполне удовлетворила и проблема была благополучно решена.
Творческий альянс Моисеева с Пугачевой продолжался чуть больше семи лет, после чего распался. Почему? На этот счет существует две совершенно противоположные версии. По одной из них, Моисеев ушел от Пугачевой со скандалом из-за творческих разногласий, по другой — без всякого скандала под давлением внешних обстоятельств. Причем обе эти версии излагает в ряде своих интервью сам Моисеев. Послушаем эти признания.
«Собеседник», октябрь 1997 г.: «Я уходил со страшным скандалом — десять лет с ней (Пугачевой. — Ф. Р.) не разговаривали, вот только недавно снова начали общаться…»
«Мир новостей», декабрь 1997 г.: «Когда я разругался с Аллой и ушел из ее коллектива, мне не хотелось жить. Но я все-таки превозмог себя. И в этом мне помогло мое вечное желание быть звездой. Мое вечное тщеславие и вечный поиск…»
«Московский комсомолец», март 1998 г.: «Может быть, наступило время, когда захотелось стать самостоятельным. Я перешел планку «актер второго плана», потому что понял: мне есть что сказать. И так случилось, что группа собиралась в Индию — я уже руководил «Рециталом», — и мне сказали: «Ты не поедешь». Якобы я не прошел комитетские органы. Я думаю, сыграл роль мой дух космополитизма, который я никогда не скрывал. И я видел, как Алла переживала. И как она тянула (за что я ее очень уважаю) с этим честным разговором. Я все понял и тихо, без скандала ушел. И начал свою карьеру…»
И все же черная кошка между Моисеевым и Пугачевой тогда пробежала. Потому что многочисленные очевидцы происшедшего утверждали, что оба артиста действительно перестали друг с другом разговаривать. О том, какими были их отношения после этой размолвки, говорит и такой факт. «Стоит Богдан Титомир со своей шоблой 13-летних, и она (Пугачева. — Ф. Р.) ему говорит: «Познакомься! Это — главный педрила страны!» Для меня это было унизительно. Перед кем она сняла шляпу?! Она меня опустила этим, как в тюряге…» — рассказывает Моисеев.
Однако пройдет всего каких-то шесть-семь лет, и добрые отношения между Моисеевым и Пугачевой вновь восстановятся. Но вернемся в конец 80-х.
В 1989 году Моисеев на два с половиной года уехал в Италию, в Милан. Артист вспоминает: «Окна моего пансионата выходили на театр «Ла Скала», это самый центр Милана, и я видел, как занимался Нуриев. Тогда же я познакомился с примой труппы Нуриева. Парень этот был из Москвы, я не буду называть его фамилию, мы сдружились, и я стал вхож к Нуриеву. Это не значит, что мы ужинали вместе и просыпались утром вдвоем, близок с ним я не был никогда. Он был сверхгениален, и я горжусь тем, что дома у меня хранится его личный автограф и его тикет (билет)».
Во время пребывания Моисеева в Италии на родине артиста скончалась его мать. Однако никто из родственников Моисеева не сообщил ему об этом печальном событии, и он узнал об этом уже после того, как состоялись похороны. Б. Моисеев вспоминает:
«Связи с братьями я, к сожалению, не поддерживаю: я имею на них глубокую душевную обиду. Я провел два с половиной года за границей, не знал о маминой кончине… Они неправильно поступили: стали делить ее и мою мебель (я был одним из главных наследников), продавать за бесценок квартиру и хоронить на православном кладбище, к которому я не имею претензий, но на еврейском кладбище, рядом, — весь род ее, братья, сестры, которые тоже были раздавлены, унижены той системой, потому что они были евреями… Для меня ее православные похороны были большой обидой, сейчас я должен найти время, чтобы перенести ее к родителям, туда, где будет и мой последний приют…»
В 1991 году Моисеев вернулся на родину практически один, потому что большая часть его коллектива приняла решение остаться за границей. Для Моисеева это было сильным ударом, однако на родине его поджидало не менее серьезное испытание. Когда он вернулся в Москву, кто-то пустил слух, что он… болен СПИДом. Слух был настолько устойчив, что даже те, кто некогда называл себя другом Моисеева, теперь боялись подать ему руку. Так продолжалось в течение нескольких месяцев, которые Моисеев теперь старается не вспоминать. Именно тогда он от отчаяния дал нескольким печатным изданиям интервью, в которых откровенно признался в своих гомосексуальных наклонностях.
В 1992 году Моисеев вновь вернулся в активное творчество. В том году он подготовил большую программу «Империя чувств», в которую пригласил сразу нескольких звезд: Людмилу Зыкину, Клару Новикову, Лиз Митчел из легендарной группы «Бони М». Премьера программы состоялась в феврале 1993 года и вызвала самые противоречивые чувства. Например, во время концерта, когда на сцену вместе с Моисеевым вышла Зыкина, часть зрителей поднялась со своих мест и демонстративно покинула зал. Моисеев затем по этому поводу скажет: «Ушли непатриоты России. Ушли жлобы. И правильно сделали. Им не надо это смотреть. Им не надо Зыкину, не надо моей финальной точки — «Империи чувств», которую я посвятил Фреду Меркьюри…
Зыкина доверяет мне как режиссеру, доверяет моему чутью. Храбрый человек. Прилюдно целует меня и не боится быть дурно истолкованной: я же стою на сцене во всем прозрачном — голый, можно сказать…»
В 1992 году Моисеев получил прекрасную возможность расширить свой творческий диапазон. Режиссер Максим Бланк предложил ему сыграть главную роль в фильме «Месть шута» по опере Верди «Риголетто». (Еще одним кандидатом на эту роль был знаменитый танцовщик, проживающий ныне в Америке, Михаил Барышников.) Премьера фильма состоялась в августе 1994 года.
В 1995 году Моисеев пошел на новый эксперимент — начал петь. Стоит отметить, что к вокалу он уже однажды прибегал в конце 80-х — тогда Игорь Тальков специально по заказу ЦТ написал для новогоднего «Огонька» песню «Учитель танцев», которую и исполнил Моисеев. Однако дальше единственного исполнения дело тогда не пошло. И вот спустя почти десять лет Моисеев вновь вернулся к вокалу — на этот раз в своей новой программе «Дитя порока» (композитор Виктор Чайка). С этой программой Моисеев отправляется в гастрольный тур по стране, где публика принимает его по-разному: одни аплодируют, другие освистывают. На последних Моисеев практически не реагирует — за долгие годы своего пребывания на сцене он привык к хуле, раздающейся по его адресу. Однако есть хула, а есть критика. В качестве последней хочу привести слова человека, хорошо известного в мире шоу-бизнеса, — основателя и президента «Biz Enterprises» Бориса Зосимова. Вот его слова: «Отсутствие вкуса и недостаток культуры вызывают «милую» реакцию на Бориса Моисеева. Он достаточно посредственный танцор, с моей точки зрения. Он просто тусовщик. Я смотрю на него с позиции моего бизнеса и вижу, что он чрезвычайно непрофессионален. В шоу-бизнесе много тусовщиков, людей, которые пристроились. Они мелькают во всех программах, во всех тусовках. Они отличаются от других особой экстравагантностью, они эпатируют публику. И народ визжит…»
В 1996 году Моисеев выпускает в свет свою новую программу с не менее эпатирующим названием — «Падший ангел». Ее премьера состоялась в концертном зале «Россия», и все три концерта проходят с аншлагами. Тогда же выходит и первый CD Моисеева «Дитя порока», выпущенный фирмой «Poly Gram».
Весной следующего года появляется новое шоу Моисеева — «5 лет спустя». Вот как описывала это действо газета «Вечерний клуб»: «Концерт «крошки Бори», также известного под женским именем Берта, — это мюзикл, где он танцует сам и со своим балетом, поет, бегает по сцене и порхает, как жучок с крылышками, забрасывая зал презабавными репликами типа: «Стриптиза не будет — вы же не заказывали», «Зачем я вам нужен? Идите домой! У вас есть любимые мужчины и женщины и телевизор! Зачем вам я?!»
Он не боится шокировать публику. Его тема — «порок». Он не хочет казаться «хорошим», он не может стать «одинаковым».
В 1998 году Моисеев предстал перед публикой в разных обличьях. Например, его последний альбом носит совершенно неожиданное для певца, неэпатажное название «Праздник». И в то же время его последняя работа с молодым певцом Николаем Трубачом вновь посвящена теме геев — «Голубая луна». Песня быстро стала хитом и долгое время держалась на ведущих позициях в российских «чартах».
Кроме этого, Моисеев сообщил своим поклонникам, что вновь хочет попробовать себя в кино. Причем на этот раз в драматической роли — режиссер Александр Невзоров задумал снять Моисеева в главной роли в фильме «Второе пришествие». По замыслу режиссера, танцор должен сыграть некое исчадие ада.
Несмотря на то что Моисеев всегда относился к категории самых эпатажных артистов российской эстрады, его имя не слишком часто встречается в разделе скандальной хроники. Разве что изредка пресса смакует подробности его любовных романов. Например, в конце октября 1997 года газета «Ведомости. Москва» сообщила своим читателям, что у певца завершился четырехлетний роман с неким молодым человеком из Узбекистана по имени Альфред. Корреспондент Р. Рамазанов пишет: «Роман завязался холодным зимним вечером в одном из ночных клубов. У Фреда тогда совсем зашли в тупик мимолетные отношения с его предыдущим мальчиком-манекенщиком, иногда подрабатывавшим на подтанцовках с группой «Бони М».
Наш герой (Моисеев. — Ф. Р.) скучал в тот знаменательный вечер за столиком, не обращая ни на кого внимания. Возле барной стойки он вдруг почувствовал сверлящий взгляд из глубины зала, а спустя минуту услышал: «Отчего ты так печален, крошка?» По роковому стечению обстоятельств Борис тоже недавно расстался со своим другом и переживал времена тяжелой депрессии.
Оба сразу поняли, что эта встреча — дар судьбы. Но недолго длилось Борисово счастье. Это время танцор вспоминает как одно из самых значительных и насыщенных в своей полной скандалов и кутежей биографии…
Но, как известно, свято место пусто не бывает. Любвеобильный Борис предложил руку и сердце новому красавцу. Молодой человек довольно-таки успешно занимает образовавшийся вакуум в душе Моисеева. Недавно сладкая парочка была замечена корреспондентом «Ведомостей» в аптеке, куда новоиспеченные «супруги» прибыли за очередной партией изделия номер два. «Я выбираю безопасный секс», — томно произнес Борис».
Из интервью Б. Моисеева: «Я не боюсь своей причастности к касте гомосексуалистов очень высокого класса, для меня это не унизительно и не восторженно — это нормально. Я должен кому-то принадлежать: касте, культуре, своей стране. Я горжусь этим, и подтверждение моей гордости видели все — это «Овация». (Певец был удостоен этой премии в 1994 году. — Ф. Р.)
Да, я люблю богатых мужчин. Богатых — значит, не кошелек, а внутренне и физически богатых, дико люблю. Я могу постирать носки… своими руками богатому — еще раз подчеркиваю, богатому духом, телом, мозгами — или трусы… и мне это будет в кайф. И это моя жизнь. Я не знаю, кто я — сильный мужчина или сильная женщина, знаю одно: меня притягивает слово «любовь», я верю в него совершенно тупо, это один из китов, держащих меня…
Я не верю этим геевским карнавалам. Не верю их счастью — не бывает его у геев. У меня нет семьи, я не могу рожать, не могу жить с человеком официально, от этого много проблем…
Я не хочу, чтобы публика знала, что я добрый, не жадный, что я прекрасно готовлю, могу стирать, убирать. Я не хочу рассказывать, что я детям даю деньги, старым актерам даю деньги каждый год. Я главный шут для народа — не для знати, не для того, чтобы меня любил Ельцин или министр культуры. Сумасшедшая роль — меня любит только народ…
Вспоминаю трогательный случай. Новый год, мороз за двадцать градусов. Подхожу к подъезду — стоит девочка. Я говорю: «Девочка, ты с ума сошла, иди домой. Ты кто, москвичка?» — «Нет, — говорит, — я из Ростова приехала. Некуда мне идти, ты у меня один». И плачет. И я вижу, как слезы эти падают и замерзают, в стекляшки превращаются. А потом — безумство! — она предлагает мне подарок, маленькую рыбку золотую с бриллиантиком. Я ей говорю: «Может быть, не стоит меня так любить сильно? Все равно я миф. Актер — это миф. Ты не придумывай, что я там что-то могу серьезно». Плачет… И я к таким людям отношусь с трепетом, я преклоняюсь перед ними…
Я никогда не общался с Игорем Моисеевым. Но он мой мэтр. Однажды, на юбилее хора имени Пятницкого в 1994 году, оказался с ним в зале в одном ряду, так он сбежал. Наверное, испугался меня. Его моя персона шокировала. Но меня часто спрашивают, не родственники ли мы? В Америке у меня как-то поинтересовались: «Простите, вы не сын Игоря Моисеева?» А я ответил: «Нет, я его дочь…»
Я не попал в предвыборную кампанию Ельцина, я ни разу не выступал на Днях города — и никогда туда не попаду, уверен. Четыре года меня представляют на звание «заслуженный». Но я знаю, что представлять могут еще много лет, но я ничего не получу. Между тем я — почетный гражданин Америки, обладатель «Золотой розы» в Англии — премии, присуждаемой Лондонской Королевской академией танца… Может быть, мне нужно спеть «Погоду в доме» — я без злости это говорю. Без злости. Просто не мое это — петь такие песни. А мое (например, программы о СПИДе) никому не нужно и не интересно. Как и то, что я несу деткам, больным раком крови, в город Кемерово весь свой гонорар. Как и то, что я помогаю могилевским туберкулезным детям. Как и то, что последние годы отдаю деньги в Союз театральных деятелей, ветеранам. Но кому об этом интересно писать? Никому. Потому что все это делает Боря Моисеев…
Мои коллеги меня не принимают, не пускают к себе. В «Песню года», «Хит-парад Останкина», сборные концерты свои… Отчего? Зависть! ОНИ понимают, что я очень сильный и очень крутой, мозгами крутой, духовно крутой — ИМ это не дано. Все клипы, кроме последнего, запрещали показывать по ОРТ. Меня приглашают в какую-нибудь программу, а из эфира меня вырезают. Мне вручают премию «Овация», а эти три секунды награждения из эфира вырезают. Почему такая беспардонность? Что я сделал ущемляющего и уничтожающего для нации России? Когда я встречаю людей, которые клипы запрещают, они говорят: «Что вы, Боря, какие проблемы! Что, я запрещал?! Боже упаси…» Но я оптимист. Моя мама без ног умирала — и то была оптимисткой. Мне чем труднее, тем больше кайфа, это мазохизм, наверное, и дикое тщеславие. Всегда, даже когда жил в нищете, я хотел ехать только в первом классе…
Недавно я возвращался с шоу Вали Юдашкина. Поймал частника. И водитель слушает песню из моей программы «Королевство любви», которую я повезу на Бродвей, — «Глухонемая любовь». Я ему говорю: «Зачем ты включил этого пидера?» Он остановил машину: «Послушай, пошел бы ты…» Я снял шапку, стал ему доказывать, что я есть Боря Моисеев, но он так и не поверил. Ругался сильно. Но большего кайфа я давно не испытывал…» (Стоит отметить, что песню «Глухонемая любовь» Моисеев посвятил своему сыну Амадею, который работает в театре глухонемых в Кракове. Недавно отец получил от сына письмо, в котором есть такие строки: «Я счастливее тебя. Ведь я не могу слышать грязи, воплей, стона. Я слышу музыку любви…»)
Я часто думаю о старости. Наверное, это будет самый страшный эпизод в моей жизни. И я к нему готовлюсь. Морально, физически. Смерть моей матери полностью воспроизвела картину моего финала. Это одиночество, эти бесконечные болезни, это отсутствие всяческой помощи со стороны. Это, как говорят в народе, «некому воды подать». Я не стараюсь придумывать себе какую-то сказку про старость, потому что моя старость вне зависимости от моей популярности или сбережений, которые я накоплю, моя старость будет достойна моего детства: как я появился из уродства, убожества, ненависти, непризнания, непонимания, так я и уйду из этой жизни. И это ужасно. И именно потому я сегодня, как никогда, рвусь в бой. У меня нет внутреннего «стопа» — нет часа, дня, чтобы я не придумывал новый номер, новую историю для шоу или концерта…»
Данный текст является ознакомительным фрагментом.