«Вот опять ты мне вспомнилась, мама…»

Вот опять ты мне вспомнилась, мама,

и глаза твои, полные слёз,

и знакомая с детства панама

на венке поредевших волос.

Оттеняет терпенье и ласку

потемневшая в битвах Москвы

материнского воинства каска —

украшенье седой головы.

Все стволы, что по русским стреляли,

все осколки чужих батарей

неизменно в тебя попадали,

застревали в одежде твоей.

Ты заштопала их, моя мама,

но они всё равно мне видны,

эти грубые длинные шрамы —

беспощадные метки войны…

Дай же, милая, я поцелую,

от волненья дыша горячо,

эту бедную прядку седую

и задетое пулей плечо.

В дни, когда из окошек вагонных

мы глотали движения дым

и считали свои перегоны

по дорогам к окопам своим,

как скульптуры из ветра и стали,

на откосах железных путей

днём и ночью бессменно стояли

батальоны седых матерей.

Я не знаю, отличья какие,

не умею я вас разделять:

ты одна у меня, как Россия,

милосердная русская мать.

Это слово протяжно и кратко

произносят на весях родных

и младенцы в некрепких кроватках,

и солдаты в могилах своих.

Больше нет и не надо разлуки,

и держу я в ладони своей

эти милые трудные руки,

словно руки России моей.

1945

Более 800 000 книг и аудиокниг! 📚

Получи 2 месяца Литрес Подписки в подарок и наслаждайся неограниченным чтением

ПОЛУЧИТЬ ПОДАРОК

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

Читайте также

Из дневника («Опять зима… Опять снега…») Опять зима… Опять снега Укрыли землю белой шалью, Опять душа больна печалью И ночь томительно-долга. Трещит пылающий камин И сидя перед ним уныло, Я вспоминаю все, что было И почему теперь один. Вчера, еще до темноты, Ты собралась

54. «Опять тоска, опять сомненье…» Опять тоска, опять сомненье: Да надо ль было столько слез, Чтоб над могилой упоенья Один лишь горький терн возрос. Чтоб из всего, что так манило И обещало столько нег, Один лишь стон погасшей силы Душе запомнился навек. 13 сентября

«Опять дожди, опять идут дожди…» Опять дожди, опять идут дожди, Опять тревога ожила в груди. Не жди меня. Не жди меня. Не жди. Разлука будет долгой, как дожди. Не видно птиц. Не видно в небе птиц. У черной тучи четких нет границ. Как много в мире незнакомых лиц! Нет твоего

«Мама, милая мама…» Мама, милая мама С добрым-добрым лицом, Был я в детстве упрямым, Озорным сорванцом. Я хотел быть отважным, Разбивал нос и рот, И с дружками однажды Влез в чужой огород. Ты меня не ругала, Только я до сих пор Помню, как ты вздыхала, Гладя жёсткий

МАМА ЛЮБОВЬЯ закрыла глаза при виде этих кадров, поражённая не разочарованием, а скорее ощущением предательства. МАМА? ЛЮБОВЬ? Где были эти пространные аналогии, эти теологические размышления в стихах, которые я читала? Где был аккуратный, чёткий, даже бисерный почерк

Глава тридцать пятая. Опять Бутырки. Опять трибунал После бани меня повели в новый спецкорпус. Бело-синие стены, синие металлические лестницы, синие «палубные» галереи с железными перилами и синие железные сетки между этажами. В большой каптерке выдали не только матрац и

МАМА, МАМА, — ВОЙНА! Сразу после поступления в МИИТ всем курсом поехали студенты помогать подшефному колхозу убирать картофель и морковь. Немного позже резали капусту. Бригадир овощеводов выделил студентам ножики и велел пониже резать один из главных овощей Подмосковья

Мама Мать избрала для себя путь профессионального революционера. Думаю, что в свои 16 лет вряд ли она была достаточно знакома с положениями марксизма, но идеи освобождения от гнета царизма, естественная реакция на черносотенный произвол и государственный антисемитизм

Мама Мама. Мама была человеком сложной, и, как пишет Щедрин в «Современной идиллии», «извилистой судьбы». Она родилась в девятьсот третьем году. Ее отец, Андрей Францевич Пионтковский, до семнадцатого года был крупным зернопроизводителем. Много позже, в середине Великой

Глава IV. Первые реактивные… Как увеличить скорость самолета? Су-9 соткан из новшеств. Начало содружества. Странное явление. Опять «новоселье». Зачем самолету стреловидные крылья? Перед штурмом звукового барьера. «Без авиации не могу представить свою жизнь». КБ закрыто.

Мама Я был смущенный и веселый. Меня дразнил твой темный шелк. Когда твой занавес тяжелый Раздвинулся – театр умолк. Живым огнем разъединило Нас рампы светлое кольцо, И музыка преобразила И обожгла твое лицо. Александр Блок В 1924 году в гости к дочери в Лондон наконец

5. Моя мама Я познакомился со своей мамой, когда мне было 27 лет. Во время войны она разошлась с отцом и уехала куда-то очень далеко. Мне было тогда три года и о маме остались не воспоминания, а ощущения – тепла и чудесного запаха от ее волос. И так уж сложилась дальнейшая моя и

Мама Маму и папу «пермского периода» я помню смутно: они работали так, что дома почти не бывали. Зато я заходил к маме на работу — в поликлинику по ту сторону болота.С этим болотом связано одно странное происшествие. Мы с ребятами не раз играли возле лепившихся по его краю