Глава четвертая

Глава четвертая

Западня

Шантаж

Плахов сидел в своем кабинете в здании посольства на Сатон-роуд и, обхватив голову руками, отрешенно и тупо смотрел в никуда. На письменном столе лежало вскрытое письмо и фотографии. Их много. Письмо оказалось утром в почтовом ящике на вилле Плахова. Кто-то постарался, чтобы оно попало к адресату до его ухода на работу. Никаких почтовых знаков на конверте нет. Значит, через почтовое ведомство письмо не проходило и было специально подброшено прямо на виллу.

Плахов вскрыл объемистый конверт уже в своем кабинете. Поначалу он подумал, что это очередная пачка рекламных буклетов, и автоматически сунул пакет в карман. Уже в посольстве он вспомнил о нем и теперь был бесконечно рад, что распечатал письмо, когда остался в кабинете совсем один. Увидев содержимое, он закрыл дверь на ключ, обезопасив себя от посетителей.

На больших глянцевых фотографиях — он и Сэлли. Вот они в казино, сидят за игральным столом, и перед Плаховым — фишки. Вот — за стойкой бара, нежно улыбающиеся друг другу. А на этих — они сидят в гостинице, потом — в ее номере. Вот еще снимки — они сидят на низком диване в ярко освещенной комнате и в объятиях друг друга в полумраке спальни. Кто-то очень постарался: Плахов и Сэлли прекрасно узнаваемы, их позы не оставляют никаких сомнений…

Советский вице-консул очнулся от оцепенения, взял конверт и стал рассматривать его. Из него выпала коротенькая записка. Она напечатана на пишущей машинке английским шрифтом. Без подписи. Обычное подметное письмо, сработанное в духе нашего времени. Только судя по всему, содержание его еще не дошло до тех, кому предстоит вершить судьбу жертвы. Окончательно и бесповоротно.

А сама жертва шантажа снова и снова глубоко задумывается. Потом, видимо решив что-то предпринять, Плахов порывисто вскакивает, забирает со стола фотографии, записку и конверт и устремляется к выходу из кабинета.

В вечернее время, когда немного спадает жара, дипломатический клуб Бангкока, как всегда, полон. Советский вице-консул входит и лихорадочно ищет глазами того, кто ему так нужен. Вот он — за стойкой бара. Питер Николс один. Плахов подходит к американцу, и они обмениваются рукопожатием.

— Я звонил вам в посольство, — произнес русский, — и мне сказали, что вечером вы будете в дипломатическом клубе. Происходят драматические события, не совсем мне понятные, и мне потребуется ваша помощь.

Резидент Центрального разведывательного управления внимательно, не перебивая выслушал Плахова.

— Буду с вами откровенен. Я, видимо, был несколько неосторожен и теперь приходится расплачиваться за свой порыв. Меня шантажируют и требуют денег — десять тысяч долларов. Иначе угрожают направить фотографии послу и в Москву.

Плахов достал и показал Николсу записку и некоторые фотографии. Он умышленно припрятал кое-какие снимки — американцу незачем видеть интимные сцены.

— Неприятная история, — проговорил Питер Николс, — а что, эту девицу тоже шантажируют?

— Не знаю. Она таинственно исчезла. Я только что проверял в гостинице, где она жила. Мне сказали, что она выписалась несколько дней назад. Пока не знаю, что и подумать — адреса своей матери в деревне она не оставила. Не хочется верить, что она была заодно с теми, кто затеял этот шантаж.

Николс молчал в ожидании, что еще скажет русский. Ему почти жаль этого парня, который стоял перед ним в растерянности и выглядел таким несчастным.

— Понимаете, Питер, мне кажется, что действует наркомафия, которой мы с вами наступили на хвост. Хотят взять реванш за мое участие в разгроме тех групп контрабандистов, что пытались проникнуть в Советский Союз через нашу южную границу. У меня пока просто нет другого объяснения. Хотя, честно говоря, я не понимаю, как они могли узнать обо мне?

Николс в душе был рад такому объяснению своего русского собеседника. Он мог ожидать иной версии и с тревогой подумывал, что ему придется делать, если русскому вдруг вздумается обвинить в случившемся не «Триаду», а, скажем, кого-то другого. Он, конечно, нашел бы выход из положения. Возможно, пришлось бы прибегнуть к прямому давлению. Но то, что Плахов, кажется, верил в свое собственное объяснение событий, его вполне устраивало.

— Да, Лео, ситуация тяжелая, крайне тяжелая. Мне кажется, здесь не место об этом говорить. Давайте увидимся завтра, но не у меня и не у вас. Нельзя, чтобы нас видели вместе. Пожалуй, лучше всего встретиться в гостинице. Гостиницу «Принсес» на Нью-роуд знаете? У меня там снят номер, буду вас ждать. Только будьте осторожны и внимательны. Пожалуйста, проверьте, нет ли наблюдения. «Триада» — это коварные и опасные люди, надо поберечься.

Питер Николс, конечно же, думал не о «Триаде» и даже не о Сантибане. Будущего агента необходимо приучать к особой конспирации. Если удастся задуманная конспирация…

— Конечно, Питер. Вы понимаете, как трудно бороться с шантажом. У меня нет такой огромной суммы, которую они требуют. Да если бы и были деньги… Вы моя последняя надежда. Иначе я просто погиб.

Русский вице-консул был напуган и с трудом скрывал свою растерянность.

Гостиница «Принсес»

«Принсес» («Принцесса») — один из крупнейших и самых дорогих отелей города. Советский вице-консул бывал в этой комфортабельной гостинице, устраивал редких приезжих из своей далекой страны. Тех, кого приглашали на проходящие в столице Таиланда международные конференции и съезды и кому не надо было платить за номер из своего кошелька. Очень накладно жить в таком комфорте за свой счет!

В реконструированном виде гостиница «Принсес», как и многие другие отели Бангкока, — типичное детище вьетнамской войны и строительного бума, охватившего страну в это время. Шикарные апартаменты, сервис высшего класса, приятная прохлада, навеваемая вентиляторами и кондиционерами, привлекают богатых гостей самого высокого ранга.

Резидент ЦРУ принимал в этом номере гостиницы «Принсес» своих агентов и друзей, занимающих солидное положение в местном обществе, или высокопоставленных иностранных дипломатов. Их никто не станет спрашивать, к кому они направляются. Удобно и конспиративно для разведки. Номер использовался и для других целей. С расходами на такие столь нужные и деликатные дела в Лэнгли не стеснялись.

Улица Нью-роуд, где находился отель, — одна из оживленных артерий города. Вместе с прилегающими улочками и переулками, вместе с китайским кварталом Сампенг она образует огромный торговый центр столицы. В районе сотни магазинов и лавок, принадлежащих торговцам разных национальностей китайцам, индусам, европейцам и, конечно, самим тайцам. Они жестоко конкурируют друг с другом, отчаянно борются за покупателей, зазывая их к себе всеми способами, как это умеют делать на Востоке.

С раннего утра и до поздней ночи на Нью-роуд, в Сампенге, на Ориентал-лейн многолюдно. Покупатели и просто зеваки рассматривают яркие и нарядные витрины, лотки с товарами, ряды ремесленников, тут же продающих свои изделия. И совсем уж непонятно, как в этом круговороте людей могут передвигаться автомобили и велосипедисты.

Представив всю эту картину, Плахов решил для себя, что будет крайне трудно рассчитывать на хорошую проверку в том районе. На Раджадамнен-авеню проверяться сложно. Самая современная и широкая улица столицы спроектирована и построена по подобию Елисейских полей Парижа. На одном конце ее — Большой дворец и крупнейший в Бангкоке монастырь-пагода — Храм Изумрудного Будды, на другом — парламент. Множество зданий министерств и других правительственных учреждений. Здесь всегда слишком много иностранных туристов, которых притягивают главные достопримечательности Бангкока — Храм Изумрудного Будды и Королевский дворец.

Собственно, это уже история. Большой дворец когда-то служил резиденцией таиландских монархов. Теперь король и его семья с прислугой и охраной переселились во дворец Чатталад. Дворец — звучит громко, это скорее уютная вилла, где созданы все удобства для жизни боготворимых и обожаемых особ. Ну, а Большой дворец стал объектом интереса туристов, как великолепный памятник восточной культуры, изумляющий своей архитектурой и роскошью.

Лев Плахов хорошо знал этот район города, находившийся под особым контролем полиции. Появляться здесь на автомашине с посольским номером было неразумно и просто небезопасно Для обстоятельной проверки следовало выбрать другой маршрут. Вице-консул так и поступит.

Плахов — профессионал, и он очень серьезно отнесся к предупреждению резидента ЦРУ. Он, правда, и сам, не меньше Николса, заинтересован в том, чтобы не притащить на встречу «хвоста». И надо было не только избавиться от возможной слежки Сантибана, но и не попасть под случайное наблюдение «своих», после чего пришлось бы объясняться, изобретать какие-то оправдания. Человек отнюдь не храброго десятка, Плахов уже внутренне страшился таких ситуаций.

Почти часовое кружение по тихим улочкам города, примененные приемы проверки убедили вице-консула, что наблюдения за ним нет и все его страхи напрасны. Плахов оставил автомашину в полутора километрах от гостиницы «Принсес» и оставшийся путь проделал пешком. В гостиницу он пришел в назначенное время. При всех обстоятельствах он привык быть пунктуальным.

…Лев Михайлович Плахов надолго запомнил этот роскошный номер в гостинице. Он постучал и, когда ему ответили, быстро вошел в дверь, стараясь сделать это незаметно. Николс, не в меньшей степени привыкший к пунктуальности, уже ждал гостя.

Затянувшаяся встреча резидента Центрального разведывательного управления и советского майора напоминала беседу не двух противников, а старых коллег, озабоченных поисками решения нелегкой задачи. Русский вице-консул был взволнован и напряжен. Намного больше, чем американец. Он чувствовал, что отдает себя в руки собеседника. Каким бы ни был исход неприятного разговора.

— Питер, вы понимаете, я поставлен в исключительно сложное положение. Если говорить прямо, я просто не вижу выхода. Не буду скрывать: меня смущает и мучает многое. Единственная надежда — на вас.

Питер Николс медленно ходил по комнате. Он был сосредоточен и не позволял себе расслабляться. Даже видя своего противника в такой растерянности.

— Друг мой, — Николс изобразил озабоченность, — из любой ситуации должен быть выход. Важно только не ошибиться в выборе лучшего варианта. Мы с вами этим и занимаемся. Надеюсь, вы мне тоже поможете не сделать ошибки.

Николс не мучился поиском выхода из положения. В Лэнгли уже одобрили его план. Он — уже в действии и, похоже, сулит полный успех.

— Понимаете, Питер, — сказал Плахов в конце беседы, — я все больше склоняюсь к мысли о том, что «Триада» ставит целью отыграться на мне за свои неудачи в Советском Союзе. Вчера я получил сообщение из Москвы, что наши пограничники перехватили еще одну большую группу контрабандистов. Помогла ваша информация.

— Борьба с наркобизнесом — проблема не из простых. Я рад, что мы с вами сотрудничаем в этой области. В Вашингтоне одобрительно относятся к такому взаимодействию и рассчитывают на его расширение. Паутину недоверия следует разрывать, пора перестать считать друг друга непримиримыми соперниками, — Николс теперь мог позволить себе пофилософствовать. Ему доставляло явное удовольствие заниматься вопросами морали.

— Мне трудно не согласиться с вами, Питер. Это разумно. Война идеологий не может не причинять вреда. Но ведь в данном случае это уже не идеология, это чистый шантаж, действия преступников, заинтересованных в наживе. Согласиться с их условиями? Даже если и была бы возможность откупиться… Могут последовать другие требования. Никогда не знаешь, откуда ждать нового удара.

— Лео, я еще точно не знаю, от кого конкретно исходит угроза. Впрочем, я начинаю догадываться и обязательно проверю это предположение своим источником. Но мне необходимо ваше доверие и согласие на использование кое-каких рычагов. Может быть, придется пойти на некоторые материальные условия…

— Но у меня нет такой суммы…

— Деньги, конечно, проблема, — перебил Николс, — но не главная.

— Я полагаюсь на вас, Питер. У меня ведь нет иного выхода?!

— Мой дорогой друг, из любого положения всегда найдется выход. — Голос Николса звучал почти патетически.

Бойтесь данайцев, дары приносящих. В Лэнгли у Питера Николса репутация опытного разведчика-вербовщика, обладающего мертвой хваткой.

Плахов вышел из вестибюля гостиницы «Принсес», настороженным взглядом окинул все вокруг. На улицах по-прежнему многолюдно, и трудно понять, обращают ли на тебя особое внимание в этом круговороте людей, увидеть тех, кого интересует только твоя особа. Но у Льва Плахова было немало своих приемов проверки — пустив их в ход, он успокоился, не заметив ничего необычного.

На Нью-роуд, по которой медленно шел советский вице-консул, царит буйство неоновых огней. Как, впрочем, и на других улицах и площадях Бангкока. Ослепительно сияют рекламные щиты и вывески богатых американских автомобильных корпораций, всего того, что питает автомобильный бизнес. Призывно переливаются огни компаний по производству электротоваров, предметов бытовой техники, химии и парфюмерии. И, конечно, фирм и компаний — производителей продовольственных товаров и напитков. Подавляет воображение реклама могущественной «Пан-Америкен», посылающей свои «бoинги» в самые отдаленные уголки мира.

Лев Михайлович Плахов привык к ярко освещенному городу. Но сегодня у него было особенное настроение — настроение беспомощной жертвы, оказавшейся во власти сил, способных сломать твою судьбу.

Отсюда — другое отношение к тому, что он видит вокруг. Он чувствует, как медленно и неотвратимо сжимается охватившая его петля…

Гость из Вашингтона

Конец лета в Бангкоке выдался, как всегда, таким же удушливым, жарким и влажным, как и его середина. Над столицей висел толстый слой смога, который не пропускал прямые солнечные лучи, превращая город в парилку. Мало спасала и близость океана.

И все же это еще не сезон противных муссонных дождей, который создает угрозу настоящей катастрофы. Наводнения, главное в этой разгулявшейся стихии, правда, почти не затрагивают Бангкок, но они заливают многие провинции и приносят стране неисчислимые беды, унося человеческие жизни и лишая Таиланд заслуженного статуса первого в мире экспортера риса.

Наводнения, вызванные природными катаклизмами, приносят с собой немало и других неприятных сюрпризов. С крестьянских ферм, где разводят крокодилов, пользуясь подъемом воды, убегали десятки животных, не желающих становиться сырьем для искусных поделок. Эти прожорливые рептилии с успехом переплывали заграждения в вольерах и, оказавшись на воле, начинали охоту на свои жертвы.

Сегодня жертвой охоты стал вице-консул советского посольства, но не реликтовых пресмыкающихся — беглецов из вольеров. За ним охотятся другие двуногие хищники, отличающиеся жестоким нравом и свирепыми повадками. Ему не избежать печального конца. У этих охотников свои приемы расправы с жертвами. Свои инструменты, своя изощренная технология. Ждать пощады не приходится.

…В духоте лета Лев Плахов, подавленный драматическими событиями, ждал очередной встречи с резидентом американской разведки. Она была назначена в другом отеле города — в роскошном и дорогом «Ориентале», уютно расположившемся на Ориентал-лейн, близ самой реки Менам Чао Прайя.

Гостиница «Ориенталь» — место остановки знатных и богатых гостей города. В туристических буклетах о ней пишут с неизменным почтением. Зеркало процветающей и вечно улыбающейся страны!

Из окон отеля открывается восхитительный вид на город, полный восточного очарования, и на реку со снующими корабликами и лодками. Постояльцам гостиницы обязательно напомнят о том, что в ней в свое время останавливались такие знаменитости, как Сомерсет Моэм и Джон Стейнбек, искавшие на далеком Востоке новые сюжеты для своих творений или отдохновения от назойливого внимания Запада.

Старейшая гостиница столицы теперь, как и многие другие отели города, полностью реконструирована. К ее прежнему зданию пристроен девятиэтажный современный корпус. Именно здесь советскому дипломату и предстояло новое свидание с американцем.

Ожидание превратилось для Плахова в мучительную пытку временем и какой-то надеждой. Обуреваемый глухими сомнениями, он ждал решения своей судьбы. Он уже начинал кое-что понимать. Версия с участием в его деле «Триады» уже не кажется ему однозначной. Оцепенение первых моментов уступало место рождавшимся в голове догадкам и новым предположениям.

Логический анализ, беспрерывно совершаемый в воспаленном сознании вице-консула, приводил его к невеселым выводам. «Во-первых, — думал Лев Плахов, — вся история с Сэлли явно не в манере наркодельцов. Они действуют менее тонко, но жестоко. Им не нужна компрометация, они просто физически уничтожают тех, кто окажется у них на пути. Во-вторых, — и это главное, они, наверное, не потребовали бы денег. Ведь ожидаемые прибыли не идут ни в какое сравнение с той смехотворной суммой, которая названа в записке». «Скорее всего, — вертелось в голове у Плахова, — это комбинация американской разведки. Да, это ее методы, ее почерк. Да и Сэлли, казавшаяся такой искренней и наивной девушкой, наверняка как-то связана с американцами. Она, конечно же, агент ЦРУ и действовала по заданию, коварно и расчетливо. Как я мог так попасться! Так опростоволоситься! Я, считающий себя опытным профессионалом!»

Но у вице-консула нет никаких доказательств. Впрочем, если бы они и были! Разве можно выбраться из глубокого омута, в котором он захлебывается и тонет. Плахов отчетливо представляет себе тот бурный водоворот, который его медленно затягивает. Попал в подстроенную западню по собственной вине и собственной глупости. «В любом случае, — прикидывал свои шансы Плахов, выход один: пока придется соглашаться с предложенной ЦРУ помощью и делать вид, что действует «Триада». А там посмотрим.

Советский дипломат был слишком самоуверен и переоценивал свои способности, надеясь переиграть Центральное разведывательное управление. Скоро он поймет, что это ему вряд ли удастся. Весовые категории окажутся очень уж разными.

Ну, а пока, соблюдая меры предосторожности, рекомендованные ему Питером Николсом, он добрался до гостиницы «Ориенталь» и нашел нужный номер, где его уже ждали двое. Один из них — Питер Николс, лица второго, сидящего в углу комнаты в кресле у торшера, не было видно. Помещение освещено слабо — это только свет напольной лампы.

Николс шагнул навстречу гостю.

— Лео, разрешите представить моего друга из Вашингтона. Он много сделал для успеха вашего дела.

Второй американец поднимается с кресла. Широко улыбаясь, он подходит к Николсу и Плахову.

— Здравствуйте, меня зовут Джеймс Вулрич. Я рад с вами познакомиться. Я, как вы понимаете, из того же ведомства, что и Питер, и в курсе вашей истории.

Русский гость явно не ожидал присутствия на встрече второго американца. Он попытался припомнить, приходилось ли когда-нибудь слышать в Центре названную фамилию. Но так и не найдя ответа, Плахов осторожно присел за небольшой столик у торшера. Он бросает взгляд на Джеймса Вулрича и тут внезапно вспоминает: начальник Советского отдела Оперативного управления ЦРУ, его фотографию он как-то видел в Ясеневе, в альбоме фотографий руководителей американской разведки.

Николс принялся хлопотать у небольшого столика у торшера. На столике прохладительные напитки, тарелки с треугольными сэндвичами с сыром и ветчиной, орешки, экзотические таиландские фрукты в вазе. Американец достал из холодильника еще несколько бутылок и поставил их на столик. Но к трапезе никто не приступает. Тягостное молчание нарушает Джеймс Вулрич.

— Не скрою, господин Плахов, ваше дело оказалось очень нелегким и потребовало больших усилий не только от нас, но и в целом от Вашингтона. Однако все хорошо, что хорошо кончается. Не так ли? А вот и результат наших трудов — Вулрич достает из атташе-кейса пачку фотографий и несколько кассет с пленкой.

— Они прислали вам не все — вот фотоснимки, которые уже были приготовлены для отправки в Москву и в адрес вашего посла. Ну, а главное оригинал. Вот эти злополучные пленки.

Начальника Советского отдела не напрасно называют «Волком». Хищник никогда не упустит жертву, которую преследует. В борьбе с коммунистами все средства хороши.

Плахов смотрел на фотографии и кассеты, как кролик на удава. Он прекрасно понимал, что тот, кто изготовил эту «продукцию», оставил у себя другие снимки, которые будут использованы для шантажа. Он, кажется, впервые был не прочь, чтобы они оказались у тех, с кем можно договориться. Но своих тайных мыслей, своего желания Лев Плахов американцам не раскрыл.

— Вы уверены, что они отдали все?

— Конечно нет. — Джеймс Вулрич угадывает причину беспокойства русского. — Но я уверен, что пока мы с вами будем дружить, никто не решится дать ход компрометирующим вас материалам.

«Вот и ответ на мои подозрения!» — думает Плахов. Вслух он произносит с большим напряжением слова, которые, наверное, уже давно ждут от него американцы:

— Ну, что же, этого следовало ожидать. Надо, как говорится, платить за разбитые горшки. Мне, как доктору Фаусту, очевидно, придется продать свою душу дьяволу.

«Как нелепо идти в услужение к тем, с кем только недавно сражался в тайных схватках и кого хотел победить, — русский вице-консул был мрачен и не смотрел на своих собеседников, — это унижение, плата за самоуверенность, за недостаток воли». Запоздало корит себя Плахов, понимая, что ему уже не вырваться из ловушки, в которую загнал себя сам.

— Ну, зачем же так мрачно? Впрочем, это уже деловой разговор, — в голосе Джеймса Вулрича зазвучали металлические нотки, — мы вложили в вас солидный капитал. Нам действительно пришлось потратить немало средств. Но денег вы нам не должны. Мы обратимся к вам за услугами иного рода, надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду. Нам гораздо важнее ваша дружба и сотрудничество. Мистер Николс обо всем этом с вами договорится. Нет, нам не понадобятся какие-то формальные расписки, мы полагаемся на ваше слово. Вы ведь настоящий джентльмен, мистер Плахов. Не так ли?

Плахов молчит, он почти не слышит, что ему говорит Вулрич.

Тот заметил это и повторил свой вопрос:

— Когда заканчивается срок Вашей командировки? Когда Вы намерены быть в Москве?

Только теперь Плахов уловил существо обращенного к нему вопроса.

— Долго здесь в таком климате нас не держат. Так что командировка завершится через 7–8 месяцев. Я вернусь пароходом, а жена отправится самолетом — она не переносит морской качки.

— Мы встретимся с Вами здесь же ровно через неделю. Условились? произнес Николс, вступая в разговор. — Вам следует принять еще большие меры предосторожности. А пока посмотрите вот эти списки — персонал вашего посольства в Бангкоке. Пожалуйста, отметьте тех, кто относится к Комитету государственной безопасности и к Главному разведывательному управлению Генштаба министерства обороны СССР. Да, еще кое-что. Пожалуйста, не скрывайте от нас, если у вас есть долги и потребуется наша денежная помощь. Я понимаю, это щепетильный вопрос, но бывают разные обстоятельства. Сэлли больше не ищите — если нужно будет, мы займемся этим сами.

Николс улыбнулся Плахову своей обворожительной улыбкой, которая, он был уверен, так нравилась собеседникам, и мужчинам, и женщинам. Но на русского приветливость Питера Николса уже не подействовала. Он понимал, чего ждут от него американцы, и ему стало ясно, в какую глубокую яму он угодил.

— Ну, хватит заниматься делами, — вступил в разговор Джеймс Вулрич, пора отметить начало нашего сотрудничества.

Тягостное свидание в роскошном номере гостиницы «Ориенталь» продолжалось. Участники этой драматической встречи — русский и два американца — были заняты своими планами и думами…

Сертификат о рождении

Вернувшись в Вашингтон самолетом «Пан-Америкен», Джеймс Вулрич дал себе совсем немного времени на отдых после утомительного перелета и направился в Лэнгли. Ему не терпелось побыстрее доложить об успехе проведенной вербовки советского разведчика руководству ЦРУ и, конечно, самому директору Джону Кейси. Вулрич знал: директор, почти целиком поглощенный советскими делами, любит острые, рискованные операции. Особенно когда они завершаются удачей.

«Волк»-Вулрич не ошибся: Кейси принял его лично в своем служебном кабинете на седьмом этаже здания в Лэнгли. Он не скрывал удовольствия любой успех в тайной войне с Советским Союзом его радует. Вот и на этот раз директор ЦРУ своим шепелявым голосом дотошно расспрашивал начальника Советского отдела о подробностях триумфально завершающегося дела. Кейси перескакивал с одной темы разговора на другую, но Вулрич чувствовал, что шеф доволен.

Соединенные Штаты при всех обстоятельствах должны атаковать главного противника. Директору ЦРУ нет дела до того, что Советский Союз, озабоченный своей собственной безопасностью, обязан защищаться. Ему нужно знать, что замышляет Москва и в особенности — что она планирует делать против его ведомства. Уильям Кейси не был сентиментальным. Только Вашингтону позволено заботиться о своих интересах. Такой одержимостью можно гордиться, и Кейси внушал ее всем своим подчиненным. И небезуспешно.

Возвратившись в свой кабинет, Джеймс Вулрич продиктовал Кристине текст телеграммы резиденту ЦРУ в Бангкок:

«Директор поздравляет вас с успешно проведенной акцией. Он доложил о вербовке сотрудника КГБ президенту, и президент благодарит вас за отличную работу. Вы награждаетесь медалью «За заслуги». Приобретение источника в русской разведывательной службе — одно из наших высших достижений, оно заслуживает особой похвалы. Примененная тактика вербовки сильного противника будет отмечена в истории оперативной деятельности нашей разведки. Полученная от агента информация признана весьма ценной. В дальнейшем он будет проходить под именем «Пилигрим». Сейчас важно получить от агента по возможности все, что ему известно о деятельности русских против Соединенных Штатов. Имейте в виду, что он может попытаться уклониться от активного сотрудничества с нами и не всегда будет достаточно откровенен».

Вулрич делает паузу, смотрит в окно. Затем продолжает диктовать:

«До отъезда «Пилигрима» в Москву следует максимально укрепить с ним отношения доверительности. Сообщите, что мы будем выплачивать ему гонорар, соответствующий его вкладу в наше дело, и кроме того, откроем на его имя специальный счет в одном из банков в Соединенных Штатах. Он сможет получить свои деньги, как только приедет в нашу страну, но не торопите его с отъездом. Весьма необходимо, чтобы он поработал на нас, по крайней мере, несколько лет в центральном аппарате Первого главного управления в Ясенево».

…В своем кабинете в посольстве на Вайрлес-роуд Питер Николс дочитывал уже давно принесенную сотрудником резидентуры расшифрованную телеграмму начальника Советского отдела:

«…Сейчас самое главное — договориться с «Пилигримом» о работе с нашей московской резидентурой. Обратите внимание на его психологическое состояние. Используйте то обстоятельство, что «Пилигрим» слабоволен, жаден, трусоват и поддается давлению. Заверьте агента в полной безопасности связи с нами в Москве. Мы будем применять на первом этапе систему тайников и радиосвязь, а также письма с тайнописью, которые он должен будет направлять на подставные адреса в Европе и в Соединенных Штатах. Я посылаю вам план связи в Москве. Ознакомьте с ним «Пилигрима». Необходимо обучить его некоторым приемам работы с тайнописью и шифрами. Миниатюрную копию плана мы надежно укрыли в потайном отсеке футляра для очков, который передайте агенту. О месте для тайника, которое подберет московская резидентура, мы сообщим «Пилигриму» по радио…»

Николс задумался о чем-то и снова продолжил чтение телеграммы:

«Отдельно поздравляю вас с новым назначением. Буду рад видеть вас своим заместителем в Вашингтоне. Рассчитываю на ваш опыт работы по советской разведке…»

Питер Николс отложил в сторону телеграмму Вулрича и довольно улыбнулся. Прибывшее из Лэнгли известие радовало, возбуждало азартность его натуры. Всегда приятно выслушать похвалу начальства. Тем более получить лестное назначение, о котором давно мечтал.

Резидент Центрального разведывательного управления в Бангкоке знал, что его продвижение по службе зависит от многих обстоятельств: от числа и характера разведывательных донесений, которые он направит в Лэнгли, от количества и качества завербованных агентов. И, конечно, нужен сильный покровитель. Вербовка советского разведчика — огромная удача для него. Николс недаром слыл счастливчиком: ему везло на обстоятельства, везло на патронов.

Рождение «крота» состоялось. Необходимый сертификат оформлен. Новорожденный прошел обряд крещения. Теперь предстоял сложный процесс подготовки завербованного агента к работе в тылу грозного главного противника.

Резидентура в Бангкоке — в водовороте событий. Привычная суета сменилась кипучей работой. Сплошным потоком летят в Лэнгли реляции и предложения, в ответ приходят телеграммы и письма, приезжают специалисты-инструктора по многообразным аспектам оперативного ремесла. «Пилигрима» необходимо обучить всему тому, что должно обеспечить бесперебойную и эффективную связь агента со штаб-квартирой ЦРУ через московскую резидентуру американской разведки.

Страхи и сомнения

Морской пассажирский порт Бангкока находится в 35 километрах от Сиамского залива, из которого дальнейший путь ведет на просторы Тихого и Индийского океанов. Нижнее течение реки Менам Чао Прайя, некогда непригодное для судоходства, теперь расчищено от ила. Бангкокский порт принимает большие морские суда — торговые и пассажирские.

В день отплытия из Бангкока вице-консула советского посольства у одного из пирсов порта возвышался белый красавец — теплоход «Ярослав Мудрый». Деловито работала команда корабля, по трапу поднимались пассажиры.

Плахов стоял на верхней палубе. В Таиланде нет строгих пограничных и таможенных правил для дипломатов. Все формальности — позади, объемистый багаж погружен в трюм. Планов смотрел на город. Он привык к Бангкоку, ему было трудно с ним расставаться. Но прощание неизбежно, командировка в далекую страну завершилась, его ждали на Родине. Дипломат направился в свою уютную каюту. В ней он проведет долгие дни морского путешествия.

Питер Николс из вестибюля порта наблюдал за отплытием теплохода. Вот он уже отошел от пирса, влекомый мощными буксирами, и медленно плывет по широкой реке. Волны, рожденные «Ярославом Мудрым», ударяются в пирс и откатываются назад. Николс пошел к своей автомашине, припаркованной неподалеку. Он возвращался в посольство — нужно дать телеграмму в Лэнгли об отъезде «Пилигрима».

А Лев Плахов уже в каюте. Его ждут долгие дни тяжелых раздумий о пережитом и о грядущем. В каюте он достал из кармана футляр для очков, вынул очки и внимательно, с каким-то испугом начал разглядывать футляр. Вновь задумался…

Плаховым уже многие дни безотчетно владели два чувства — какой-то холодящий страх и неукротимое стремление к наживе. Страх перед разоблачением его контакта с американской разведкой леденил, отталкивая все другие думы. Он еще со времени учебы в разведывательной школе в Москве знал о силе советской контрразведки. В Ясеневе, когда он уже работал в Первом Главном управлении КГБ, ему приходилось знакомиться с документами о провалах агентов Центрального разведывательного управления и других иностранных разведок. Плахов был осведомлен об эффективности Второго Главного управления, которое занимается посольскими резидентурами разведок противника и раскрыло и обезвредило немало операций спецслужб противника в Советском Союзе. Все эти картины проносились сейчас перед ним, и он думал, что теперь ему самому придется выступать в совершенно реальной роли разыскиваемого шпиона. Он отгонял эту мысль, как водитель, который убежден, что аварии с ним никогда не произойдет. С кем угодно, — но только не с ним! Ведь он всегда следует правилам дорожного движения! Кошмарная мысль о собственном провале появилась и исчезла. Уступая, впрочем, место не осознаваемому до конца чувству опасности. Страх — плохой советчик. От него хочется избавиться, если возможно — подавить. Но он почти никогда не подсказывает верных решений.

И тогда вступает в свои права алчная страсть к обогащению, дремавшая в тайниках души и теперь проснувшаяся как альтернатива страху, боязни разоблачения. Он утешал себя тем, что постарается глубоко не втягиваться в контакт с американцами, будет избегать передавать ЦРУ важную информацию. Он старался не думать о том, что уже связал себя с американской разведкой, раскрыл ЦРУ данные, которые представляют государственную и служебную тайну. «Да, решено, — думал Плахов, — я буду сообщать американцам кое-что, но не самое существенное, не ту информацию, которая может нанести ущерб стране и моей разведывательной службе. Пока не найду способа избавиться от своей зависимости от ЦРУ».

Правда, Плахов еще не знал, как это можно сделать. «В конце концов я все же обязан американцам — они вытащили меня из большой беды. Пусть вся история с Сэлли — оперативная комбинация ЦРУ, но ведь американцы заплатили за мои проигрыши в казино». Да, он продал душу дьяволу, но этот «дьявол» обещал осыпать его золотым дождем!

Теперь он вспоминал о том, как пытался уклониться от связи с московской резидентурой Центрального разведывательного управления. Он действительно боится этого. Пусть подождут его следующей заграничной командировки! Но Питер Николс нажимал и уговаривал, ссылаясь на опыт ЦРУ и на умение резидентуры в Москве обеспечить надежные и безопасные условия контактов. Уговорил! Впрочем, Плахов уже давно понял, что бессилен противостоять той таинственной злой силе, которая неожиданно и бесцеремонно вторглась в его жизнь. Он понял и другое: отказаться от связи с американцами в Москве не удастся. Утешить может лишь то, что речь идет о радио и тайниках, о способах связи, не требующих личных встреч, крайне опасных в условиях Москвы. «Я начну работать, а потом просто уйду в тень под каким-нибудь предлогом».

Плахов отвлекся от раздумий. Достал бутылку коньяка и налил полный стакан. Выпив, скоро погрузился в тяжелое дурманящее забытье.

Теплоход «Ярослав Мудрый» шел по широкой реке, приближаясь к Сиамскому заливу и готовясь к встрече с океаном. В спокойное разливное течение русских народных мотивов, исполняемых радиоцентром теплохода, ворвалась вдруг песня Владимира Высоцкого:

Сгину я, меня пушинкой ураган сметет с ладони.

И в санях меня галопом повлекут по снегу утром.

Вы на шаг неторопливый перейдите, мои кони.

Хоть немножко, но продлите путь к последнему приюту.

Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее.

Умоляю вас вскачь не лететь.

Но что-то кони мне попались привередливые,

Коль дожить не успел, так успеть бы допеть.

Я коней напою, я куплет допою.

Хоть немного еще постою на краю.

Тревожная, взрывная песня знаменитого барда пронеслась над водой и затихла, когда «Ярослав Мудрый» вошел в Сиамский залив, откуда открывалась дорога в океан. Теплоход шел в Одессу, с каждым днем приближая «Пилигрима» к родным берегам. И — к неизвестности.