Поэма о дне моего сорокалетия («В тот день, когда мне минет сорок лет…») И о последующей моей героической жизни и смерти
Поэма о дне моего сорокалетия («В тот день, когда мне минет сорок лет…»)
И о последующей моей героической жизни и смерти
I
В тот день, когда мне минет сорок лет
Рассматривая жизнь свою под лупой,
Я улыбнусь как пиковый валет
Найдя жену тщеславною и глупой.
Любовницу бездарной и тупой,
С манерами и взглядами солдата,
Знакомых надоедливой толпой
И молодость загубленной… Тогда-то
Забравшись в трюм, без паспорта, через
Атлантику, от скуки изнывая,
Я поплыву на Буэнос-Айрес,
Чтобы попасть в столицу Парагвая.
II
С полгода пробродив по городам
И чувствуя себя слегка усталым,
Посватаюсь к какой-нибудь мадам
Почтенных лет с приличным капиталом.
Когда ж апоплексический удар
Ее сразит в кафе Ассунсиона,
Я получу по завещанью в дар
Публичный дом под видом пансиона.
И не смущаясь из-за пустяков, —
Стыд не огонь, не прожигает кожу, —
За счет сластолюбивых стариков
Я собственные блага приумножу.
Но далее к доходам охладев,
Как подобает истому герою,
Я распущу любвеобильных дев
И фешенебельный притон закрою.
III
Слоняясь то с заплатами по швам,
То самым элегантным и душистым,
Я вдруг смотря по обстоятельствам
Примкну иль к анархистам иль к фашистам.
И буду после пламенных речей,
Во имя справедливости и мщенья,
Взрывать дворцы, калечить богачей
И убивать министров без смущенья.
Иль может быть как раз наоборот,
В пример и поучение для прочих
Расстреливать из окон и ворот
Процессии и митинги рабочих.
IV
В конце концов и это надоест!..
И, тщательно покрасившись под негра,
Я удалюсь из шумных злачных мест
Служить к плантатору на Рио-Негро.
И под защитой аргентинской тьмы,
Там где-нибудь в подвале за верандой,
Почищу негритянские умы
Коммунистическою пропагандой.
И как-нибудь весною, в октябре,
Мы, сговорившись всем кагалом рабьим,
Хозяина поджарим на костре
И дочиста плантацию разграбим.
Поняв, что это мне кой-чем грозит,
Чтоб на себя быть снова непохожим,
Приобретя индейский реквизит,
Я сделаюсь на время краснокожим.
Средь бела дня, почти-что на виду,
Скальпируя без всяких промедлений,
Я небывалый ужас наведу
На мирных истребителей оленей.
V
Но все имеет свой конец – увы! —
И вспомнив то, что Музы мне вручили,
Поэтом знаменитым из Москвы
Я появлюсь на горизонте Чили.
По просьбе дам, лелеющих мечту
Меня пленить, я в лунный вечер в роще,
Встав в позу живописную, прочту
Им что-нибудь любовное попроще.
Конечно – потрясающий успех!
И прослезясь от пафоса момента
Повесится на шею мне при всех
Законная супруга президента.
Придется тут ее поцеловать,
А поутру величественней Данта,
Забравшись с сапогами на кровать,
Я гордо выслушаю секунданта.
Привыкнув полагаться на авось,
Со стороны быть может неуклюже,
Без колебаний я проткну насквозь
Не по летам ревнующего мужа.
И в тот же день, как будто сильно пьян,
Лохматый и оборванный бродяга,
Похожий на бразильских обезьян,
Отправится на север из Сант-Яго.
VI
От вечных страхов как не изнемочь,
Когда тебя выслеживают строго!
Лишь на пятнадцатые сутки в ночь
Я перейду за тропик Козерога.
И как-то за бутылкою вина,
В случайном разговоре встречный малый
Напомнит мне о том, что есть страна,
Которая зовется Гватемалой.
Поразузнав что нужно без труда
И предвкушая новую аферу,
Я полечу стремительно туда,
Не уплатив за стол и номер в Перу.
VII
И вот однажды гражданам с утра
Газета «Вразумительное слово»
Поведает, что прибыл к ним вчера
Известный прорицатель из Козлова.
А в полночь переступит мой порог
Глава правительства сухой и ржавый
С вопросом: «Как в возможно краткий срок
Нам сделаться великою державой?»
Поколдовав и вылив гущу в чан,
Как бы в припадке чародейной дрожи,
Я изреку: «Все зло от англичан!
Поэтому и сахар стал дороже!..»
Работая словами и пером,
Я в пору сахарного недорода
Организую английский погром
На благо гватемальского народа.
И лишь за то, что бедным я помог,
По требованью европейских миссий,
Меня упрячут крепко под замок
До заседаний всяческих комиссий.
Но вовремя мой отдых прекратив, —
Как этакой любви не подивиться? —
Меня спасет от мрачных перспектив
Четырнадцатилетняя девица.
И распродав двух кошек и трех сов,
Ее отцу и пинкертонам в пику,
Мы с поездом в одиннадцать часов
На жительство отбудем в Коста-Рику.
VIII
И снова оказавшись не у дел,
Я сделаюсь сначала дипломатом,
Затем министром иностранных дел
И предъявлю Китаю ультиматум.
Блестящий шаг, но тем не менее,
Не захотев знакомиться с винтовкой,
Взволнованное население
Запротестует общей забастовкой.
Но пожелав использовать вполне
Мою незаурядную натуру,
Парламент в панике предложит мне
Неограниченную диктатуру.
Установив спокойствие внутри,
Расправившись по-свойски с крикунами,
Я разгромлю недели в две иль в три
Китайские десанты при Панаме.
И, в Сан-Хозе подписывая мир,
Приобрету, другого не считая,
Для маленькой республики Памир,
А для себя – фельдмаршала Китая.
IX
Но, как известно каждому уму,
Всё – прах и суета в подлунном мире!
Я глубже эту истину пойму,
Когда мне стукнет семьдесят четыре.
И порешив на этом же году,
Что мы без Бога плеснеем и стынем,
Обвешавшись веригами пойду
На поклоненье тамошним святыням.
И ко всему мирскому слеп и глух,
Я буду в каждом встречном поселеньи
Пугать неразговорчивых старух
Рассказами о светопреставленьи.
И, наконец, на семьдесят шестом,
В Боливии, в местечке Санта-Роза,
Чрезмерным изнурив себя постом,
Скончаюсь от артериосклероза.
«Поэма о дне» написана 1 марта. Суббота – 5 марта. Среда.
1924 года в Москве
Данный текст является ознакомительным фрагментом.