Поэма о дне моего сорокалетия («В тот день, когда мне минет сорок лет…») И о последующей моей героической жизни и смерти

Поэма о дне моего сорокалетия («В тот день, когда мне минет сорок лет…»)

И о последующей моей героической жизни и смерти

I

В тот день, когда мне минет сорок лет

Рассматривая жизнь свою под лупой,

Я улыбнусь как пиковый валет

Найдя жену тщеславною и глупой.

Любовницу бездарной и тупой,

С манерами и взглядами солдата,

Знакомых надоедливой толпой

И молодость загубленной… Тогда-то

Забравшись в трюм, без паспорта, через

Атлантику, от скуки изнывая,

Я поплыву на Буэнос-Айрес,

Чтобы попасть в столицу Парагвая.

II

С полгода пробродив по городам

И чувствуя себя слегка усталым,

Посватаюсь к какой-нибудь мадам

Почтенных лет с приличным капиталом.

Когда ж апоплексический удар

Ее сразит в кафе Ассунсиона,

Я получу по завещанью в дар

Публичный дом под видом пансиона.

И не смущаясь из-за пустяков, —

Стыд не огонь, не прожигает кожу, —

За счет сластолюбивых стариков

Я собственные блага приумножу.

Но далее к доходам охладев,

Как подобает истому герою,

Я распущу любвеобильных дев

И фешенебельный притон закрою.

III

Слоняясь то с заплатами по швам,

То самым элегантным и душистым,

Я вдруг смотря по обстоятельствам

Примкну иль к анархистам иль к фашистам.

И буду после пламенных речей,

Во имя справедливости и мщенья,

Взрывать дворцы, калечить богачей

И убивать министров без смущенья.

Иль может быть как раз наоборот,

В пример и поучение для прочих

Расстреливать из окон и ворот

Процессии и митинги рабочих.

IV

В конце концов и это надоест!..

И, тщательно покрасившись под негра,

Я удалюсь из шумных злачных мест

Служить к плантатору на Рио-Негро.

И под защитой аргентинской тьмы,

Там где-нибудь в подвале за верандой,

Почищу негритянские умы

Коммунистическою пропагандой.

И как-нибудь весною, в октябре,

Мы, сговорившись всем кагалом рабьим,

Хозяина поджарим на костре

И дочиста плантацию разграбим.

Поняв, что это мне кой-чем грозит,

Чтоб на себя быть снова непохожим,

Приобретя индейский реквизит,

Я сделаюсь на время краснокожим.

Средь бела дня, почти-что на виду,

Скальпируя без всяких промедлений,

Я небывалый ужас наведу

На мирных истребителей оленей.

V

Но все имеет свой конец – увы! —

И вспомнив то, что Музы мне вручили,

Поэтом знаменитым из Москвы

Я появлюсь на горизонте Чили.

По просьбе дам, лелеющих мечту

Меня пленить, я в лунный вечер в роще,

Встав в позу живописную, прочту

Им что-нибудь любовное попроще.

Конечно – потрясающий успех!

И прослезясь от пафоса момента

Повесится на шею мне при всех

Законная супруга президента.

Придется тут ее поцеловать,

А поутру величественней Данта,

Забравшись с сапогами на кровать,

Я гордо выслушаю секунданта.

Привыкнув полагаться на авось,

Со стороны быть может неуклюже,

Без колебаний я проткну насквозь

Не по летам ревнующего мужа.

И в тот же день, как будто сильно пьян,

Лохматый и оборванный бродяга,

Похожий на бразильских обезьян,

Отправится на север из Сант-Яго.

VI

От вечных страхов как не изнемочь,

Когда тебя выслеживают строго!

Лишь на пятнадцатые сутки в ночь

Я перейду за тропик Козерога.

И как-то за бутылкою вина,

В случайном разговоре встречный малый

Напомнит мне о том, что есть страна,

Которая зовется Гватемалой.

Поразузнав что нужно без труда

И предвкушая новую аферу,

Я полечу стремительно туда,

Не уплатив за стол и номер в Перу.

VII

И вот однажды гражданам с утра

Газета «Вразумительное слово»

Поведает, что прибыл к ним вчера

Известный прорицатель из Козлова.

А в полночь переступит мой порог

Глава правительства сухой и ржавый

С вопросом: «Как в возможно краткий срок

Нам сделаться великою державой?»

Поколдовав и вылив гущу в чан,

Как бы в припадке чародейной дрожи,

Я изреку: «Все зло от англичан!

Поэтому и сахар стал дороже!..»

Работая словами и пером,

Я в пору сахарного недорода

Организую английский погром

На благо гватемальского народа.

И лишь за то, что бедным я помог,

По требованью европейских миссий,

Меня упрячут крепко под замок

До заседаний всяческих комиссий.

Но вовремя мой отдых прекратив, —

Как этакой любви не подивиться? —

Меня спасет от мрачных перспектив

Четырнадцатилетняя девица.

И распродав двух кошек и трех сов,

Ее отцу и пинкертонам в пику,

Мы с поездом в одиннадцать часов

На жительство отбудем в Коста-Рику.

VIII

И снова оказавшись не у дел,

Я сделаюсь сначала дипломатом,

Затем министром иностранных дел

И предъявлю Китаю ультиматум.

Блестящий шаг, но тем не менее,

Не захотев знакомиться с винтовкой,

Взволнованное население

Запротестует общей забастовкой.

Но пожелав использовать вполне

Мою незаурядную натуру,

Парламент в панике предложит мне

Неограниченную диктатуру.

Установив спокойствие внутри,

Расправившись по-свойски с крикунами,

Я разгромлю недели в две иль в три

Китайские десанты при Панаме.

И, в Сан-Хозе подписывая мир,

Приобрету, другого не считая,

Для маленькой республики Памир,

А для себя – фельдмаршала Китая.

IX

Но, как известно каждому уму,

Всё – прах и суета в подлунном мире!

Я глубже эту истину пойму,

Когда мне стукнет семьдесят четыре.

И порешив на этом же году,

Что мы без Бога плеснеем и стынем,

Обвешавшись веригами пойду

На поклоненье тамошним святыням.

И ко всему мирскому слеп и глух,

Я буду в каждом встречном поселеньи

Пугать неразговорчивых старух

Рассказами о светопреставленьи.

И, наконец, на семьдесят шестом,

В Боливии, в местечке Санта-Роза,

Чрезмерным изнурив себя постом,

Скончаюсь от артериосклероза.

«Поэма о дне» написана 1 марта. Суббота – 5 марта. Среда.

1924 года в Москве