Литературные забавы

Другим культурным вкладом Леонардо в жизнь миланского двора были небольшие литературные произведения, которые он тоже зачитывал вслух или даже разыгрывал перед публикой. В его рукописях таких сочинений сохранилось не меньше трех сотен, причем они относятся к разным жанрам: это и басни, и фацетии (шуточные рассказы), и пророчества, и розыгрыши, и загадки. Как правило, все они записаны на полях страниц или рядом с записями совершенно другого содержания, так что понятно, что Леонардо не собирался заводить для них особую тетрадь. Похоже, он придумывал их между делом, чтобы всегда было чем развлечь двор, когда представится случай.

Устные выступления и декламации загадок и басен были излюбленной формой развлечения при ренессансных дворах. Иногда Леонардо даже оставлял кое-где сценические ремарки. Рядом с одним загадочным пророчеством он приписал, что его следует произносить “с неистовым и одержимым видом, как говорят безумцы”[234]. По словам Вазари, Леонардо искусно вел беседы и рассказывал истории, поэтому, наверное, его выступления пользовались большим успехом, хотя теперь нам может показаться, что он зря тратил время на пустяки. Но тогда ведь никто еще не знал, что Леонардо – один из величайших гениев в мировой истории, поэтому ему приходилось крутиться изо всех сил, добиваясь милостей при многолюдном герцогском дворе[235].

Его басни – это короткие нравоучительные рассказы про животных или про неодушевленные предметы, которые ведут себя как живые существа. В них часто просматриваются общие темы – например, что добродетель и благоразумие вознаграждаются, а жадность и неосмотрительность, напротив, наказываются. Хотя эти притчи часто похожи на Эзоповы басни, у Леонардо они короче. Многие басни не отличаются глубокомыслием, а иногда они даже не совсем понятны – во всяком случае для тех, кто не знал, что именно происходило в тот вечер при миланском дворе. Например: “У крота маленькие глазки, живет он всегда под землей. Он живет, пока остается в темноте, но как только вылезает на свет, сразу же погибает, потому что о нем узнают. Точно так же происходит и с ложью”[236]. За те семнадцать лет, что Леонардо прожил в Милане, в его записных книжках появилось около пятидесяти подобных басен.

С баснями тесно смыкается бестиарий – сборник коротких рассказов о животных с моралями, выводимыми из их повадок. Бестиарии очень любили и в античности, и в Средние века, а после распространения печатного станка, начиная с 1470-х годов, в Италии стали перепечатывать старинные бестиарии. У Леонардо имелся бестиарий, куда входили рассказы Плиния Старшего и трех средневековых компиляторов. В отличие от историй из этих сборников рассказы самого Леонардо были совсем короткими, в них отсутствовали цветистые религиозные назидания. Возможно, они были как-то связаны с эмблемами, геральдическими щитами и представлениями, которые Леонардо готовил для миланского придворного круга. “Лебедь весь белый, без пятнышка, и сладко поет, когда умирает. Его жизнь обрывается вместе с этой песнью”, – говорится в одной притче. Но иногда Леонардо присовокуплял мораль к своей истории, как, например, вот здесь: “Устрица во время полнолуния раскрывается вся, и когда краб видит ее, то бросает ей внутрь какой-нибудь камешек или стебель, и она уже не может закрыться, отчего и делается пищей для того самого краба. Так бывает с тем, кто открывает рот, чтобы высказать свою тайну, которая и становится добычей нескольких подслушивателей”[237].

Третьим литературным жанром (после басен и фацетий), в каком Леонардо принялся упражняться в 1490-х годах, стали “пророчества”. Так называл их сам Леонардо, и они часто представляют собой загадки или хитроумные вопросы. Особенно нравилось ему описать нечто страшное, мрачное и разрушительное, насмешливо подражая языку, каким изъяснялись предсказатели и прорицатели, вертевшиеся вблизи двора, а затем вдруг раскрыть, что имелось в виду что-то вполне обыденное. Например, одно его пророчество гласит: “Многие, слишком поспешно выпуская дыхание, потеряют зрение, а вскоре и все чувства”, а затем Леонардо поясняет, что это сказано о людях, которые задувают свечу перед сном.

Во многих пророчествах-загадках отразилась любовь Леонардо к животным. “Многочисленны будут те, у кого будут отняты их маленькие дети, которых будут свежевать и жесточайшим образом четвертовать!” – говорится в одном пророчестве, и поначалу кажется, что он описывает зверские войны и истребление целых народов. Но затем Леонардо-вегетарианец поясняет, что имел в виду овец и коров, чье мясо едят люди. “Пернатые животные будут поддерживать людей собственными перьями”, – загадал он другую загадку, а потом открыл, что речь не о летательных аппаратах, а о постелях и перинах[238]. Как говорят в шоу-бизнесе, это надо было слышать.

Иногда Леонардо сопровождал литературные чтения розыгрышами и фокусами – например, взрывами со вспышками. “Вскипяти десять фунтов коньяка, чтобы он испарился, но следи за тем, чтобы дверь в комнату оставалась плотно закрытой, и подбрось в пламя немного толченого лака, – записал он. – А потом внезапно войди в комнату с горящим факелом, и сразу же она вся вспыхнет искрами”[239]. Вазари рассказывает, что Леонардо приделал к странной ящерице, найденной садовником, бороду и крылья, наполненные ртутью, и держал ее в коробке, чтобы пугать друзей. А еще он очищал от содержимого кишки кастрированного бычка и “делал их столь тонкими, что они легко помещались в горсти. В другой комнате он устанавливал пару кузнечных мехов и прикреплял к ним концы кишок. Надувая их посредством мехов, он наполнял ими всю комнату, которая была очень велика. Тем, которые были в комнате, приходилось забиваться в угол”[240].

В ту пору была в большой моде игра слов, и Леонардо часто создавал своего рода зрительные каламбуры. Мы уже видели один такой пример – колючий можжевельник (ginepro) на портрете Джиневры Бенчи. Словесная игра принимала и другие формы: Леонардо придумывал для двора различные криптограммы, пиктограммы и ребусы. Картинки выстраивались в ряд, и зрители должны были разгадать зашифрованный в них смысл. Например, он рисовал колос, обозначавший зерно (по-итальянски – grano), и кусок магнитной породы (магнит – calamita), и этот ребус расшифровывался как gran calamit? – “большое бедствие”. На обеих сторонах одного большого листа он изобразил более 150 таких маленьких загадок, причем видно, что рисовал он быстро, как будто на глазах у публики[241].

А еще в рукописях Леонардо сохранились черновики сказочных новелл, иногда облеченных в форму писем, где описываются таинственные земли и приключения. Примерно веком ранее флорентийский писатель-гуманист Джованни Боккаччо, выпустивший сборник новелл “Декамерон”, сделал очень популярным этот жанр, в котором правда перемешивалась с вымыслом. Леонардо сочинял нечто похожее, о чем свидетельствуют по крайней мере два сохранившихся черновика новелл.

Одна из них, вероятно, была инсценирована на празднестве, устроенном в 1487 году по случаю отъезда Бенедетто Деи – земляка Леонардо, флорентийца, который тоже прожил некоторое время при дворе Сфорца в Милане. Новелла написана в форме письма к Деи, который много странствовал и рассказывал удивительные (и изредка приукрашенные) истории об увиденном. Главный злодей в этом рассказе – черный великан с налитыми кровью глазами и “чудовищным лицом”, который наводит ужас на жителей Северной Африки. “Он жил в море и питался китами, левиафанами и кораблями”, – писал Леонардо. Однажды люди, увидев, что гигант упал, забегали по его телу, будто муравьи, но все было напрасно. “Он тряхнул головой – и все они посыпались в воздух, как град, носимый ветром”[242].

Эта новелла – одна из первых вариаций на тему, к которой Леонардо будет неоднократно возвращаться до конца дней: апокалиптические картины разрушения или потопа, в котором гибнет все живое на земле. Великан проглатывает рассказчика из новеллы Леонардо, и тот, очутившись у него в брюхе, плавает в темной пустоте. Заканчивается рассказ горестным причитанием и описанием кошмарных демонов, вырвавшихся из сумрачной пещеры – они преследовали и мучили Леонардо всю его жизнь: “Я не знаю, что сказать или что сделать, ибо повсюду, мнится мне, я плыву головою вперед внутри его могучей глотки и в смертельном страхе пребываю погребенным в его огромном чреве”.

Эта сумеречная сторона гения Леонардо проявилась и в другой сказочной новелле, которую он сочинил, находясь при миланском дворе. Там уже предвосхищены описания и изображения потопа, которые он будет создавать ближе к концу жизни. Эта новелла состоит из ряда писем, написанных неким прорицателем и инженером-гидротехником, в котором узнается сам Леонардо, к “Диодарию[243] Сирии, наместнику священного султана Вавилонии”[244]. И вновь в его рассказе возникают картины потопа и разрушения:

Вначале на нас напала ярость ветров, а затем с больших гор стали обрушиваться лавины снега, который завалил все окрестные долины и разрушил изрядную часть нашего города. Не удовольствовавшись этим, буря внезапно затопила водой всю нижнюю часть этого города. В придачу ко всему, с небес внезапно хлынул дождь, или, вернее сказать, губительный ливень из воды, песка, грязи и камней, перемешанных с корнями, сучьями и ветками деревьев. И все это носилось по воздуху и падало на нас. Наконец, разразился великий пожар, принесенный сюда, казалось, не ветром, а тридцатью тысячами бесов, и он окончательно сжег и погубил этот край[245].

В этой новелле Леонардо дал волю фантазии, представив себя искусным инженером-гидравликом. Рассказчик в его новелле уверяет, что укротил сирийскую бурю, построив гигантский дренажный тоннель, который насквозь прошел через горы Тавра.

Некоторые исследователи творчества Леонардо усмотрели в этих сочинениях признак того, что он периодически страдал от приступов безумия. Другие заключили, что он в самом деле побывал в Армении и видел там потоп, который и описал. Я же склоняюсь к другому, более разумному объяснению: эти новеллы, как и другие написанные Леонардо литературные произведения, предназначались для чтения при герцогском дворе. Но даже если он просто хотел развлечь своих покровителей, в этих рассказах есть намек на нечто более глубокое: перед нами на миг мелькает картина душевных мук художника, играющего роль придворного увеселителя[246].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.