Юлий Штётцер ‹Урок в веймарской школе› ‹В записи В. Бодэ›

…В четверг после пасхи школа снова начала работать, но занятия возобновились в пятницу. В этот день в час дня я был во втором классе и хотел начинать урок, как вдруг ученик семинарии, просунув голову в двери, сказал:

– Этот господин хочет присутствовать на вашем уроке.

За ним вошел какой-то господин, не называя себя, и я принял его за немца, потому что он говорил по-немецки так же хорошо, как мы.

– Какие уроки у вас сегодня после обеда? – спросил он.

– Сначала история, потом немецкий язык, – отвечал я.

– Очень рад. Я посетил школы южной Германии, Франции и Англии[235] и хотел бы также познакомиться и с северогерманскими… Сколько классов в вашей школе?

– Семь. Это второй. Но я еще не знаю моих учеников по фамилиям, так как мы только что начинаем. И потому я не могу демонстрировать их успехи.

Я сам выработал себе план преподавания истории и изложил его перед незнакомым мне школьным учителем. Я его принимал за учителя.

Он вынул из кармана записную книжку и стал в ней с увлечением записывать. Вдруг он сказал:

– В этом столь обдуманном плане я вижу один пробел – отсутствие отечествоведения.

– Нет, оно не забыто, родиноведению посвящен предшествующий класс.

Мне нужно было начинать урок, и я стал рассказывать о четырех эпохах культуры человечества. Незнакомец все время записывал. Когда урок кончился, он спросил:

– А теперь что будет?

– Немецкий. Я хотел, собственно говоря, начать чтение. Но если вы желаете что-нибудь другое, то можно переменить.

– Мне это очень приятно. Видите ли, я много думал о том, как сделать более свободным течение мысли (fl?ssig).

Этого выражения иностранца я никогда не забуду. Я тотчас постарался удовлетворить его желание и задал им небольшое сочинение. Я назвал какой-то предмет, и дети должны были написать об этом сочинение в своих тетрадях. Это очень заинтересовало незнакомца, он стал ходить между парт, брать по очереди тетради учеников и смотреть, что пишут дети.

Я оставался на кафедре, чтобы не развлекать детей. Когда работа подходила к концу, незнакомец сказал:

– Теперь могу я взять эти работы с собой? Они меня очень интересуют.

«Но это уже слишком» – подумал я, но ответил ему вежливо, что это нельзя сделать. Дети только что купили себе тетради, каждая стоит тридцать копеек.

– Веймар – бедный город, и родители будут недовольны, если им придется покупать новые тетради.

– Этому можно помочь, – сказал он и вышел из класса. Мне было не по себе, и я послал ученика за моим другом, директором Монгауптом, чтобы он пришел в класс, так как у нас происходит что-то странное. Монгаупт пришел.

– Ты мне славную штуку устроил, – сказал я ему, – прислал мне какого-то чудака, и он хочет забрать у учеников их тетради.

– Я тебе никого не посылал, – сказал Монгаупт.

– Но ведь ты же директор семинарии, а его привел семинарист.

Тогда вспомнил Монгаупт, что в его отсутствие приходил к нему какой-то важный чиновник, который сказал его жене, что сопровождавшему его господину нужно оказать всяческое содействие.

Незнакомец вернулся, держа в руках большую пачку писчей бумаги, которую он купил в соседней лавке. Теперь мы должны были узнать, кто он, так как я представлял его директору:

– Директор Монгаупт.

– Граф Толстой, из России.

Итак, это был граф, а не учитель. И был русский, так прекрасно говоривший по-немецки.

Мы велели детям переписать написанное ими на листы принесенной бумаги, и Толстой, собрав все листы, отдал их дожидавшемуся его на дворе слуге[236].

От меня он пошел к директору реального училища Трёбсту, с которым был знаком, так как Трёбст был в России[237]. Реальное училище находилось тогда в одном доме с городской школой, одним этажом выше.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.