А. В. Дружинин Из «Дневника»

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

1855

23 ноября. Среда.

Вчера обедал у Некрасова с новыми, весьма интересными лицами: туристом Ковалевским и Л. Н. Толстым. Оба из Севастополя[77]. I like both[78].

24 ноября. Четверг.

…Вчера встал поздно. Работал мало. Был поутру Тургенев ‹…› Обедал дома. Спал, чему мешала топившаяся печь. Потом у Саши[79] до 8? часов. Потом к Тургеневу. Совещание о юбилее Щепкина[80]. Публика огромна. Новые лица – поэт Тютчев, Бенедиктов, Бахметев. Остальные более или менее известны. Корш и «Русский вестник». Выгоды фуражек. Ермил Костров[81] в приапизме. Гончаров и Никитенко. О вечерах у министра Уварова.

Воскресенье. 27 ноября.

…Вчерашний день был чернокнижен[82], разнообразен и, надо прибавить, – счастлив ‹…›. Обедали у меня Панаев, Языков, Григорий[83], Тургенев и Каменский ‹…›. К 9 часам съехались приглашенные на дачу Галлер: Толстой (Лев), Краевский, Тургенев и Дудышкин. После долгих хлопот с экипажами – выехали. Болтали всю дорогу. Дача недалеко от заставы. Бал весьма хорош. Нас приняли как родных. Лиза, Соня, Авдотья Михайловна, Саша Жукова[84] (Марья Петровна приехала под конец). ‹…› Краевский и Толстой пленены Александрой Николаевной[85]. Едва мог я их извлечь из бала. Все были довольны.

Понедельник. 28 ноября.

Вчера спал долго. Не работал ничего. Никто не был поутру. В 4 часа выехал из дома, причесывался, покупал перчатки, был у Некрасова и все-таки явился рано ‹…› Ермил явился первый. Пришли потом сам хозяин, Тургенев и Толстой, Дудышкин и еще кн. Долгорукий, известный тем, что был медиком в Севастополе[86]. Обедали хорошо и пили много. Было весело. Рассказы Долгорукова занимательны, хотя печальны. Севастопольские bon-mots[87] просто прелесть.

После обеда было пение и музыка. Долгорукий хорошо пел французские и цыганские песни.

Четверг. 1 декабря.

Во вторник было несколько гостей поутру и помеха в работе ‹…›. Обедал у Некрасова с Каменским, Тургеневым, Толстым и Языковым. Толстой занемог и остается в Петербурге ‹…›. После обеда мы с Языковым дремали, остальной народ играл в карты ‹…›.

Вчера поутру работал, и, кажется, хорошо ‹…›. К Тургеневу, и обедал у него с Надей, Толстым и Долгоруким, после явились Фредро, довольно милый юродивый, и Иславин[88], менее мне полюбившийся. Пели, врали, слушали рассказы о Севастополе и засиделись до полночи.

Воскресенье. 4 декабря.

В пятницу был обед в Шахматном клубе[89] – первый опыт литературных обедов и вечеров ‹…›. Съехалось много наших – Панаев, Гончаров, Полонский, Тургенев, Толстой, Долгорукий и Языков, одним из первых, чего и надо было ожидать. Присутствие новых гостей в клубе, по-видимому, было приятно его членам и старшинам. Я сидел между Дудышкиным и Андреасом[90], против меня Толстой, Иславин[91], Одоевский и Заблоцкий. Краснокутский привез известие о взятии Карса ‹…›. После обеда читали описание юбилея Щепкину, привезенное Краевским[92] ‹…›.

В субботу же день прошел тише и спокойнее ‹…›. Попал к Тургеневу. Обедал еще бородатый Максель, а после обеда Толстой читал очень хорошие главы из своей «Юности» ‹…›. Вечером я свез Толстого к А. М. Тургеневу, и до половины первого мы предавались тихой беседе.

Понедельник. 5 декабря.

…День провел уединенно ‹…› побыл у Тургенева ‹…›. Толстой представил мне мальчика – поэта Апухтина, из училища правоведения.

Вторник. 6 декабря.

Вечер кончил у Тургенева с Толстым, Иславиным, Панаевым и кн. Оболенским, новым лицом, играющим довольно заметную роль по административно-литературной части[93].

Среда. 7 декабря.

Обедали у Некрасова. Гелеодор, сильно свирепствовавший в пользу Клейнмихеля[94] и потому прозванный advocat des causes perdues[95], Толстой, Бекетов, Иван Иваныч с супругой. Перед обедом был Гончаров – он поступает в цензора. Толстой вел себя милейшим троглодитом[96], башибузуком и редифом. Он не знал, например, что значит цензурный комитет и какого он министерства, потом объявил, что не считает себя литератором[97], и т. д. Мы проехали к больному Тургеневу, и там сей лаз[98] объявил, что удивляться Шекспиру и Гомеру может лишь человек, пропитанный фразою.

Пятница. 9 декабря.

…Вчера утром ездил, получал деньги из конторы «СПб. ведомостей», был у Палацци и у портного, заезжал к Тургеневу. Вечером я, Панаев и Толстой поехали на дачу Галлера. ‹…›

Меня начинает сокрушать поведение Саши Жуковой[99], но сокрушать, пленяя. Это особый тип русской гризетки, о котором стоит подумать. Толстой тоже пленен ею до крайности.

Суббота. 10 декабря.

Пятница была проведена таким образом: утром набрасывал фельетон и исправлял статью о Гончарове[100], которой я доволен. Обедал у брата ‹…›. Конец вечера, то есть до 1?, провел у Тургенева, где по случаю болезни хозяина происходят отличные рауты. Были Надя, Краснокутский, Фредро, Маркевнч, Жемчужников, а потом Иславин, Толстой и Панаев ‹…› был спор о Саше и Наде[101], однако и изящному посвятили несколько времени, читая сцены из комедии Островского «Не так живи, как хочется». Груша в комедии всех пленила.

Понедельник. 12 декабря.

Воскресенье – день истинно башибузукский, дикий и глупый. Из дома выехал я в 7 часов к Иславину[102]. Ждем Толстого до 9 – вотще. Заезжаем к нему, нам говорят, что он, Тургенев, Соллогуб и другие лица в Hotel Napol?on. Что бы это значило? Едем туда, и дело объясняется. Башибузук закутил и дает вечер у цыган на последние свои деньги. С ним Тургенев, в виде скелета на египетском пире, Долгорукий[103] и Горбунов. Пение, танцы, вино и прочее. ‹…›

Среда. 14 декабря.

…Явился вчера приехавший Васенька Боткин, а за ним Гончаров. Беседовали, сообщали новости, любезничали ‹…›. Пришли Языков, Панаев и Тургенев с обеда у Ковалевского, Тургенев в великом озлоблении на башибузука за его мотовство и нравственное безобразие[104].

Четверг. 15 декабря.

Обед у Некрасова. Были Тургенев, Толстой, Дудышкин, Иславин и Васенька[105]. Говорено было о русских критиках, о каком-то Реймерсе[106], ухитрившемся растолстеть, сидя на Четвертом бастионе Севастополя. От 7 до 9 у Казанского моста, где я ждал увидеть мою черкесенку но увы, ее не было. Иславин и Толстой показывали, как башибузуки беспутствуют в Адрианополе ‹…›. Затем, что-то съев в кондитерской Пассажа, прошли к Ивану Сергеевичу. Там были Айвазовский, Кемецкий, Маркевич, Фредро, Огарев, Долгорукий, Горбунов и Эдельсон, рыжий господин не очень привлекательного вида. Огарев читал свой «Зимний путь»[107], поэму, всех восхитившую, кроме меня ‹…›.

Вторник. 20 декабря.

Ввечеру Толстой читал начало «Севастополя в августе». Этот милейший товарищ, кажется, остается в Петербурге[108], чему мы все весьма рады.

Среда. 28 декабря.

В понедельник виделся с Сашей[109] ‹…›. Потом глядел пожар в доме Энгельгардта и обедал у Тургенева с Ковалевским, Анненковым, Толстым и пр. Анненков был забавен, а Толстой и Тургенев спорили чуть не до слез.

Во вторник на вечере у Некрасова видел братьев Жемчужниковых[110] и слышал еще частичку «Севастополя в августе». Наш милейший башибузук Толстой есть талант первоклассный.

31 декабря. Суббота.

Вечер же среды провел странным образом. Обедал у брата и отсыпался после маскарада, потом же задал себе увеселение дурного тона, то есть поехал в Пассаж слушать цыган. ‹…› После поехал я к Некрасову, где нашел Боткина, Толстого и Тургенева. Было очень весело – нечто похожее на наши вечерние беседы в Спасском[111]. Читали стихи Тютчева[112], рассказывали любовные истории Бодиско в Риме[113]. Живописец Галле[114].

1856

3 января. Вторник.

Длинный ряд обедов и ужинов, начиная с первого числа. Сперва артистический пир у Васеньки[115], с утонченными блюдами. Обедало 14 человек. Между прочими Маслов, Ребиндер и Панаев, последнее время невидимый. После обеда читали стихи Огарева и Пушкина. Тургенев спорил с Толстым по обыкновению.

Среда. 11 января.

Мне становятся понятны вечные споры Толстого с Тургеневым. Сам Тургенев признается, что в нем живет фраза. И кажется мне, – он не знает сам, до какой степени порабощен он гнилою, состаревшеюся фразою!

Воскресенье. 29 января.

…Обедали у Некрасова с вернувшимся башибузуком Толстым[116], Тургеневым, Гончаровым и Григоровичем. После обеда читали предполагаемое собрание очищенных творений Фета[117]. Впечатление осталось отличное… Il ya l? de la grande po?sie[118].

Во вторник, после обеда у Некрасова, читал в ареопаге все, что было готово из «Короля Лира». ‹…› Вот мои слушатели: Толстой, Майков, Некрасов, Анненков, Гончаров, Фет, Панаев, Григорович. Самым пламенным оказался Павел Васильевич. Теперь дело о «Лире» есть дело решенное. Вечером я и Тургенев сидели у Толстого, вразумляя его насчет Шекспира[119].

Вторник. 14 февраля.

Генеральный обед у Некрасова. Пили здоровье Островского. Потом Толстой и Григорович передали мне какой-то странный план о составлении журнальной компании, исключительного сотрудничества в «Современнике», с контрактом, дивидендами, and what not[120]. В субботу обо всем этом будет говорено серьезнее, но я не вполне одобряю весь замысел[121]…

Среда. 15 февраля.

Утром по плану Толстого сошлись у Левицкого я, Тургенев, Григорович, Толстой, Островский, Гончаров, а перед нами Ковалевский. Сняли фотографиями наши лица. Утром в павильоне фотографическом, под кровлей имело нечто интересное. Пересматривали портреты свои и чужие, смеялись, беседовали и убивали время. Общая группа долго не давалась, наконец удалась по желанию[122].

Понедельник. 27 февраля.

В субботу предпрошлую справляли новоселье у Толстого. Тут был один любезный человек, кавказский герой Кутлер[123].

Среда. 29 февраля.

Вчера не работал ничего. ‹…› Обедали у Василия Петровича[124]. Были Толстой, Чернышевский, Бодиско, Анненков, Тургенев и Карпов.

‹18›, 20, мая, 21 и 22, наудачу.

Продолжение дачной жизни. Появление Толстого на нашем горизонте. Гуляния около прудов. Великолепие вечера у маленького пруда. Строится купальня. Рассказы Толстого о Петербурге. Его планы[125]. Григорьев ночует у нас. Культ народной сущности. Религиозные стихи. Он читает нам «Сон в летнюю ночь»[126].

24 мая ‹…› Любуемся картинами природы. Рассказы Толстого о Троицкой лавре: батюшка, старец и т. д.[127]. Толстой, начинающий влюбляться[128]. Прощание.

Пятница. 9 ноября.

‹…› Приехал Толстой, к великой моей радости, и мы с ним были два дня почти неразлучно[129].

Вот очерк хлопотливого, но разнообразного вчерашнего дня. Встал около 10, немного поработал над разбором Некрасова. Явились Толстой, потом Полонский, потом Гончаров ‹…›. После обеда явились Панаев и милейший генерал Ковалевский. Потом я, Толстой и Ковалевский[130] были у Краевского, – там я много говорил с Галаховым и Жихаревым.

Пятница. 23 ноября.

Во вторник происходил у меня небольшой фестень[131], на который с небывалой исправностью съехалась почти вся наша петербургская литература[132].

Вторник. 18 декабря.

Наш литературный c?nacle[133], вопреки всем ожиданиям, не потерпел нисколько от отъезда некоторых товарищей и отделения «Библиотеки ‹для чтения›» от «Современника». Боткин, Анненков, я и Толстой составляем зерно союза, к которому примыкают Панаев, Майковы, Писемский, Гончаров и т. д. Разные новые лица к нам присовокупляются и придают разнообразие беседам[134]. ‹…›

Вчера обедали у меня Корсакова с мужем, а вечером я читал «Лира» у Ольги Александровны[135]. Потом я, Толстой, Анненков и Полонский ужинали у Вольфа ‹…›

Среда. 19 декабря.

Вчера был на двух вечерах – у Толстого, с Боткиным, Анненковым, Ал. Толстым, Столыпиным, Панаевым и Жемчужниковым[136], и у брата ‹…›

1857

3 января. Четверг.

Вечером на моем рауте было уже слишком много народа. Как я ни стараюсь, чтобы мои вечера были неизобильны числом гостей, всегда набираются лишние люди. Так и тут неизвестно отколе явился Щербина и Безобразов, оказывающийся добродетельным, но крайне незанимательным смертным ‹…›

Написаны основания Литературного фонда и пито за его благоденствие[137].

23 января. Среда.

Увы! Вот как ведется мой бедный дневник в то самое время, когда событий так много, когда новые лица входят на сцену десятками и все вокруг меня кипит и волнуется! Одно дело идет вперед, другое готовится, третье обрывается, четвертое зарождается в голове, а я ни о чем не упоминаю. ‹…›

Л. Толстой уехал, к большому нашему сожалению, и когда я его увижу, никто сказать не может[138].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.