18. Сорок два грибочка

Всякий у меня отдых бывал, но такого, как летом шестьдесят девятого года, не было ни до, ни после. Экзотика!

Сначала были куплены на всех троих путевки в дом отдыха. Отец сказал: особый дом отдыха, жить будем на пароходе или на дебаркадере, но плыть мы не будем. Звучало интересно, а происходило еще интереснее. Для начала надо было доехать до этого самого парохода, на котором не надо плыть. Пароход должен был стоять на Пяловском водохранилище. Сначала ехали на электричке, потом на автобусе, потом выяснилось, что до самого дома отдыха автобус не дойдет, лето сырое, дорогу размыло. Поэтому всех отдыхающих высадили на противоположном берегу, и через водохранилище вместе с вещами нас перевозил местный житель на лодке.

Пароходов оказалось два: они оба стояли около деревянной пристани, на которой был выстроен небольшой домик (возможно, когда-то в нем жил начальник пристани или кассир или кто-то в этом роде). Эта пристань с домиком и называлась дебаркадером, и в ней тоже можно было жить, но нам достались места в каюте парохода. Это было и к лучшему – в дебаркадере, как говорили, было очень сыро. А пароходы были просто загляденье – маленькие, слегка перекосившиеся, с большими колесами по бокам. По кожуху колеса – некогда золотистая, но уже обшарпанная надпись, название. Наш, если не ошибаюсь, был "Дзержинский", второго названия не помню, но если честно, обоим пароходикам вполне подошло бы название "Севрюга", как у того, который плавал в фильме "Волга-Волга". Наши, правда, не плавали, только держались на воде. Двигатели у них, похоже, с довоенных времен не работали.

Мы с мамой поместились в двухместной каюте, отец – не помню как, кажется, тоже в двухместной с каким-то соседом. Койки в каюте были узенькие, не больше полуметра, созданные как мягкие, но на самом деле довольно жесткие и выпуклые в середине, так что даже на вечной стоянке с них можно было скатиться. В стене каюты был, разумеется, маленький круглый иллюминатор, намертво закрытый – хорошо, что лето было холодное.

И хорошо, что лето было сырое! Вокруг водохранилища был лес – он и теперь там еще сохранился, несмотря на бурное размножение коттеджных поселков. На нашем берегу был лес еловый и осиновый, на противоположном – березовый с примесью осины. И это было замечательно, потому что в еловом и осиновом лесу в сырое лето выросло невиданное количество грибов. Грибы были белые и подосиновики, и никаких больше. Вообще. Зато даже такие неважнецкие грибники, как мы с отцом, собирали их десятками. Даже не всякий увиденный гриб брали – если мелкий, то оставляли до завтра, приметив место, пусть еще подрастет. Другие грибники носили белые грибы корзинами. Один особенно темпераментный товарищ по утрам, вернувшись из леса, докладывал всем с дебаркадера: "Представляете, сорок два грибочка! Сорок два отличных беленьких грибочка!"

Сначала мы их пытались сушить, но на воздухе они червивели и гнили, поэтому все отдыхающие ходили в столовую к повару и просили для своих ниток с грибами места на печке. Потом, когда стало ясно, что сохранить подсушенные грибы в течение трех недель будет трудно, решили их есть сразу. Купили в местном магазине хлеба, алюминиевую кастрюльку и пачку масла, и жарили на костре эти грибы, а потом ели с одним хлебом. На обед в столовую можно было уже не ходить.

Да, столько грибов одновременно мне за всю жизнь пришлось видеть раза три-четыре.

С годами силы местных грибниц не иссякли. Лет пятнадцать назад я привезла на Пяловское водохранилище свою собственную семью. Пароходов с колесами и деревянной пристани с домиком там уже давно не было, но дороги оказались по-прежнему плохие. А потому на тот берег, возле которого когда-то стояли "Севрюги", мы так и не проехали. Но на другом берегу грибов оказалось не меньше. Правда, поскольку это был березовый лес, там были только сыроежки, и ничего больше. Зато сыроежек мы набрали два ведра.

Но я не теряю надежды: вот выйду на пенсию и доберусь до елового леса на берегу Пяловского водохранилища. Может, еще будут белые грибы в огромных количествах?