Самуил Беспрозванный – возлюбленный, учитель, кумир и друг

Сам Ванни, урожденный Самуил Беспрозванный, появлялся в жизни Туве в разных ипостасях. Он был ее возлюбленным, учителем, ментором, критиком и другом. Майя Лондон, ставшая позднее женой Ванни, также была подругой Туве. Отношения с этой парой много значили для Туве. Она даже рисовала в воображении планы, как однажды они все вместе переедут в Марокко и создадут там артистическую коммуну. Позже Туве отправилась с Самом и Майей в поездку по Европе, из которой все трое черпали сюжеты для своих картин. Пара разошлась в конце пятидесятых годов, Майя Ванни эмигрировала в Израиль и жила в Иерусалиме. Со временем дружба между Туве и Майей становилась все крепче, и даже в разлуке они вели постоянную переписку.

Портрет Туве работы Сама Ванни, 1935, уголь

Туве и Самуил Беспрозванный встретились в 1935 году в Хельсинки в выставочном центре Тайдехалли, где они вместе занимались оформлением декораций для благотворительного вечера. Не зная о том, что между ними уже возникла любовная связь, Фаффан предложил Беспрозванному заниматься с Туве живописью. В итоге Самуил не только стал самой большой любовью юной Туве, но и повлиял на нее в художественном отношении и надолго стал ее кумиром в живописи. Он был старше Туве на шесть лет, что в молодости кажется огромной разницей.

Страдая от туберкулеза, Беспрозванный успел побывать в нескольких санаториях за границей и одновременно познакомился с зарубежными веяниями в искусстве. В то время немногие имели возможность регулярно выезжать за границу, и крупные международные выставки в Финляндии устраивались редко. Для Туве опыт Ванни и его авторитет как художника и знатока искусства был безусловным. К тому же Ванни был космополитом с ног до головы, харизматичным собеседником, интеллектуалом и вдобавок ко всему прекрасно разбирался в искусстве. Не стоит забывать и о том, что он был красивым мужчиной и прекрасным художником. В общем, между Ванни и юной Туве возникла классическая связь учителя и ученицы.

Влияние Ванни на еще не опытную художницу было особенно сильным, поскольку здесь слились воедино профессиональные и любовные отношения. Ванни придерживался радикальных воззрений на искусство и долго оставался для Туве непререкаемым художественным авторитетом. Воздействие Ванни зачастую было вдохновляющим и положительным, однако порой отзывы кумира больно ударяли по и без того хрупкой самооценке юной художницы и надолго застревали в ее памяти.

Присутствие Ванни в живописи Туве порой явно бросается в глаза. Примером для обоих служили одни и те же художники-импрессионисты и прежде всего Анри Матисс. Объединяла их и горячая любовь к цвету. Оба придерживались схожих тем, любили классические виды из окна, писали автопортреты, натюрморты и пейзажи.

Ванни был очень известным преподавателем, о котором слагались легенды, и любил учить других. Его влияние на финскую живопись было настолько велико, что говорили даже о «тени великого Ванни», в которой оказались целые поколения художников. Когда Туве встретила Сама Ванни, он только начинал свою карьеру преподавателя, но, судя по всему, гипнотизма ему уже тогда было не занимать.

Туве вспоминает, как вела беседы с Ванни в его ателье в то время, когда он занимался набросками. Его персона завораживала, но для того чтобы понять его как собеседника и расположить к себе, необходимо было полностью сосредоточиться на том, что он говорит, и приложить немало усилий, чтобы возникла духовная связь. В 1935 году, после того как Туве довелось наблюдать за работой Ванни, она и сама загорелась идеей использовать масштабные полотна и яркие цвета. Время от времени она все же замечала, что у нее не хватает сил и энтузиазма на собственную живопись после того, как весь пыл был отдан Ванни.

Очевидно, художник заметил, насколько глубоко увлечена им Туве, поскольку, по ее словам, он серьезно задумался над их отношениями. Ванни боялся, что юная Туве утратит свое «я» и станет приложением к нему самому. На его взгляд, это было самое ужасное, что могло произойти, поскольку в этом случае из Туве получилось бы лишь бледное отражение ее учителя; человек, который, как позже писала Туве в записной книжке, «мыслит чужими понятиями, видит чужими глазами, живет чужой жизнью. Пообещай, что не потеряешься во мне, просил он, и я, конечно, послушно обещала». Порой ей было очень нелегко сдерживать это обещание.

Записки Туве слегка приподнимают завесу над тем, как Ванни обучал ее живописи. «Сегодня Сам был оживленным и говорливым, он принес новую ткань для драпировки и предложил – давай займемся натюрмортом, посмотрим, как его можно рисовать… нужно быть необычайно внимательным и попросить у Господа прощения перед тем, как брать в руки кисть. Первый мазок кисти опасен для жизни, он предопределяет все… Все время нужно использовать голову, а не слепо пытаться следовать каким-то теориям живописи…»

Близкие художников нередко оказываются в роли натурщиков. Не миновала эта участь и Туве, которая позировала для нескольких портретов, созданных Ванни. Один из первых таких портретов выглядит довольно тяжелым. Это изображение, словно высеченное в камне – в палитре преобладают темные цвета, которые не способны передать нежность и лукавость изображенной на холсте девушки. На картине мы видим женщину, которая выглядит заметно старше своих лет. Она решительно устремилась вперед. Изображение безрадостно, его основной цвет – коричневый, он давит на зрителя и оставляет ощущение безысходности. Вряд ли можно сказать, что этот портрет – творение рук художника, испытывающего нежные чувства к своей натурщице.

Портрет Сама Ванни работы Туве, 1939, уголь

И совсем противоположное впечатление от портрета Туве, написанного Ванни в 1940 году. Там все наоборот: рука влюбленного водила кистью художника. Картина выглядит так, словно она написана тончайшими лучами света. Глубокий карминный оттенок пола бросает отсвет на лицо и предплечья модели, заставляя ее кожу лучиться жизненной силой и здоровьем. Синий цвет ее одежды отсвечивает фиолетовым, а материал платья, шелк или бархат, красиво ложится складками. Легкий голубоватый импрессионистский туман окутывает молодую женщину, словно аура мадонну. При всей своей красоте, она выглядит активной, осознающей свою роль в мире. Она смотрит прямо на того, кто запечатлел ее на портрете, и на зрителей. На коленях женщина держит блокнот для набросков, в руке ее карандаш, а на столе по соседству ее ожидают краски и кисти, словно подчеркивая художественность ее натуры и увлеченность творчеством. Возможно, она сама рисует художника в тот момент, который он запечатлел на холсте.

Возможно, именно тогда, будучи моделью и держа в руках бумагу и карандаш, Туве начала работу над рисунком, который теперь знаком нам по фотографиям, снятым в ее ателье. Этот рисунок всегда находился там на видном месте. Набросок углем, изображающий Сама Ванни, был выполнен в 1939 году, незадолго до начала Зимней войны. На нем Ванни сидит, опершись подбородком на ладонь и вглядываясь в пространство, погруженный в свои мысли или в мечты. Поза Ванни один в один копирует позу «Мыслителя» Родена, это типичная поза для изображения задумчивых интеллектуалов. Для наброска углем рисунок необычайно велик, ритмически его линии складываются в легкий и привлекательный образ, одновременно с этим отчетливо очерчивая характер изображенного на рисунке человека.

Портрет Туве работы Сама Ванни,1940, масло

Любовь между двумя художниками вряд ли была беззаботной, она вообще редко такой бывает. Возможно, на развитие их отношений каким-то образом влияла разница вероисповеданий. Несмотря на то что по матери Туве происходила из рода священнослужителей, религия не занимала существенного места в ее мыслях, и уж точно она не стала бы дурно относиться к человеку из-за вопросов религиозного толка. В одном из своих текстов Туве очень подробно пересказывает случай в ресторане. Он практически слово в слово занесен и в ее записную книжку; судя по всему, она писала по горячим следам. От сигаретного дыма ломило виски, а громкая музыка мешала расслышать слова Самуила, который, по словам Туве, «по своему обычаю, в форме монолога излагал свою крайне сложную и запутанную философию».

Встреча в ресторане – отрывок из летописи отношений учителя и восхищенной им ученицы, но в то же время в нем прослеживается насмешливо-критичное отношение Туве к объекту ее обожания. В воздухе уже ощущается начало конца.

«Понимаешь ли, сначала ты мне понравилась как женщина, потом все изменилось, я почувствовал себя с тобой как дома, спокойно и уютно. Раньше я этого ни в ком не находил. Тогда я полюбил тебя… Но теперь, – продолжал Самуэль, – я не чувствую никакой страсти вообще. Я приблизился к тебе духовно. И хотел бы сохранить твою дружбу как своего рода наивысшую сверхдружбу, понимаешь? То, что случилось прошлой весной, стало предупреждением: мы должны возвыситься и достичь духовной общности. Это тот раз, когда ты так расстроилась из-за того, что ничего не получилось. Понимаешь, это была Божья воля, это случилось потому, что Он показал нам, что не это имел в виду. Нас будут предупреждать еще много раз»[8].

Имя Беспрозванный – русское, не имя даже, а кличка, прозвище, которым наградили когда-то родоначальника семейства, мальчишку, не назвавшего настоящего имени, когда его забирали в солдаты. Внук этого мальчишки попал в Финляндию, но имя осталось прежним. Во время Второй мировой войны Беспрозванный превратился на финский манер в Ванни, поскольку прежние имя и фамилия нередко вызывали раздражение. Имя раздражало антисемитов, а фамилия – антироссийски настроенных финнов. Смена имени вывела Туве из себя. Она не раз жаловалась на это в письмах к Еве Кониковой, полностью забыв о том, что те же самые причины, по которым Ванни сменил имя, заставили Еву переехать в США, подальше от царящей в военной Финляндии душной и дышащей нацизмом атмосферы. Туве считала, что Самуил отрекся от себя и отказался от всего, что было свойственно его натуре, и что вместе с этим исчез ее знакомый и любимый богемный «кочевник жизни».

Еще большее раздражение вызвало у Туве известие о том, что отец купил Ванни новое ателье и виллу, которую Туве с иронией величала «шато» или «дворцом». Новое жилище Ванни было просторным и красивым, там были собраны самые что ни на есть изысканные предметы интерьера, которые Туве обстоятельно перечисляла в своих письмах, от торшеров до обоев. Стильность молодой пары, Сама и его новоиспеченной жены Майи, также задевала Туве. Теперь чета Ванни рассуждала о книгах и театральных постановках, и их изысканность казалась Туве чрезмерной и наигранной. Перемены в бывшем возлюбленном раздражали; возможно, виной тому была отчасти ревность, но прежде всего – чувство утраты и искренняя тоска по тому, что когда-то связывало их двоих. Она писала: «Сам Самуил был таким элегантным, что я прыснула со смеху. Майя была еще более утонченной… Ты бы не узнала в этом новеньком с иголочки Саме Ванни нашего старого капризного неряху Самуила Беспрозванного».

И все же Туве с нетерпением ожидала новых выставок Ванни. В конце года в выставочном центре Тайдехалли были представлены два его полотна. По мнению Туве, они выглядели «запачканными», и, судя по всему, картины в целом не пришлись ей по душе. Туве следила за творчеством Ванни и за тем откликом, который оно находило у публики. Туве и восхищалась им, и критиковала его. Манера Ванни стала более тяжелой, и, как считала Туве, его полотна утратили самое важное – свой блеск. Без него ничего не имело значения. Ванни и сам заметил, что сияние исчезло, и в письмах к Туве успокаивал ее: «Я добавлю в картины блеска когда-нибудь попозже».

Несмотря ни на что, отношения между Туве и Ванни остались близкими. В вопросах искусства Ванни по-прежнему был ее верным ментором, советчиком и учителем. В лице Туве Ванни нашел верного друга: именно к ней он приходил, когда начинала протекать крыша новой виллы, или гудели трубы, или снегопад заваливал дом сугробами, а денег на отопление не хватало. У нее Ванни искал утешения, когда отношения с женой накалялись. Зачастую происходило так, что во время приготовлений к выставке или в разгар своего творческого периода Ванни абстрагировался от бытовой жизни. Жена в ответ мстила, уезжая в Швецию к родственникам именно тогда, когда опустошенный физически и морально муж нуждался в ее присутствии и поддержке. Что и говорить, женам художников тогда приходилось нелегко.

Портрет Туве работы Сама Ванни, 1940, масло

Работающим женщинам и женам в целом не приходилось ожидать поддержки от мужа-творца. Они не могли надолго уходить в собственную работу, забывая о доме и супруге. Жена должна была искать компромиссы, идти на уступки и составлять мужу компанию тогда, когда он в ней нуждался. Неудивительно, что порой труд мужа и те условия, в которых он работал, пробуждали в женах зависть, если не злость. Ванни в ужасе рассказывал Туве о том, как глаза его жены темнели от злобы, когда она смотрела на последние работы мужа.

В 1938 году Туве написала портрет Майи, жены Сама Ванни. Эта картина кажется необычной: на ней доминирует фон из огромных, похожих на фейерверк, цветов. На фоне этого цветочного залпа сидит девушка, на ее лице нет отражения ни единой эмоции, она выглядит апатичной. Поэтому особенно удивляет небрежно расстегнутая кофта девушки, ведь для обнаженности нет никаких оснований. Ее кожа выглядит здоровой и нежной, без единого изъяна. Но почему же девушка запечатлена с обнаженной грудью средь бела дня, хотя в остальном она одета? Художники зачастую прибегают к подобной полуобнаженности натуры, чтобы придать изображению сексуальное напряжение, однако здесь речь не об этом. Картина полна противоречий, над которыми стоит задуматься. Зритель чувствует себя стесненно, словно подглядывая через замочную скважину за бытовой и в то же время интимной ситуацией.

Фотопортрет Туве, снятый Евой Кониковой, начало 1940-х годов

Данный текст является ознакомительным фрагментом.