Глава четвертая

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава четвертая

Приютный дом похож на черный склеп.

В нем — нищета и грязь, клопы и тараканы,

Хозяйка «цербер» там уж много лет,

Ну, а еда — еда, все дети там в коросте, в ранах.

Там пятилетки, шестилетки малыши,

А восьмилетних нет — они уж на работе.

Под рваною одеждой поедом едят их вши,

И лица детские невеселы — всегда в заботе.

Мальчишку бросили средь малышей,

Там он лежал недвижимый и бездыханный,

Детей хозяйка гнала от новорожденного взашей.

Хотелось им узнать, не умер ли подарочек нежданный.

Вдруг в склепе в темноте раздался крик,

И мертвый залился противным плачем,

Подушка на лице вдруг оказалась вмиг,

Но не успели задушить: остался жив — удача.

Работорговлей жил приютный дом,

Детишек много — деньги все же приносили,

Как восемь стукнуло — из дома вон.

Работай по шестнадцать в день, чтоб не прибили.

Еще ведь повезло, не продали совсем и навсегда,

А только лишь в наем ребенка сдали,

Еще вернуться на ночь есть куда.

Ребенок счастлив, что чужому не отдали.

Бесправие царило в те века и произвол:

Раз в нищете родился — в нищете подохнешь.

И выбрать можешь только зло из этих зол,

И что среди богатых нищий может.

Нет выбора в той жизни — тут и там.

Ну, только если Бог пошлет талант ребенку,

Тогда, быть может, вверх пробьется он с грехом пополам.

По грани между Сциллой и Харибдой тонкой.

Хозяйка отлупила без пощады кочергой

Несчастных, чтобы впредь была наука,

И занялась подсчетом выручки дневной,

А в доме наступила омертвляющая скука.

Ребенок рос, как будто бы глухонемой.

И до пяти не говорил ни слова.

Товарищи по дому поняли, что он чужой,

С ним не играли — избивали по-глухому.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.