а. Древнегреческая и древнеримская литература в оценке А. С. Пушкина и Н. В. Гоголя

А. С. Пушкин

Пушкин в Лицее, как и Гоголь в Нежинской гимназии, основательно изучали классику. Образы и мифы древнегреческой и древнеримской литературы Пушкин постоянно использовал в своем творчестве, в письмах. В письме лицейского пери ода в декабре 1816 года к дяде, известному поэту В. Л. Пушкину, он сравнивает его поэзию

«…с гневной музой Ювенала

Глухого варварства начала…»

Молодой Пушкин прекрасно чувствовал стиль и сам дух классической поэзии. В письме к брату Л. С. Пушкину, уже после лицея, в сентябре 1822 года, он критикует Кюхельбекера, который, по словам Пушкина, решил «воспевать Грецию, великолепную, классическую Грецию, Грецию, где всё дышит мифологией и героизмом, славянорусскими стихами, целиком взятыми из Иеремии». «Что бы сказали Гомер и Пиндар?» – добавляет он. У Пушкина свои критерии оценки творчества классиков. «У римлян, – пишет он А. А. Бестужеву в 1825 году, – век посредственности предшествовал веку гениев, – грех отнять это титло у таковых людей, каковы Виргилий, Гораций, Тибулл, хотя они, кроме двух последних, шли столбовою дорогою подражания. Критики греческой мы не имеем». Из числа подражателей Пушкин исключает только Горация. Пушкин с нетерпением ожидал выхода в свет «Илиады» Гомера в переводе Н. И. Гнедича, а появление перевода в январе 1830 года встретил краткой заметкой в «Литературной газете». Он противопоставляет «Илиаду» и ее перевод как «образец величавой «древности», модным «блестящим безделкам» современных писателей и называет труд переводчика бескорыстным, вдохновенным «подви гом», которому посвящены многие, «лучшие годы жизни». В «Объяснении…», опубликованном через месяц, Пушкин защищает Гнедича и редактора «Литературной газеты» Дельвига от нападок С. Раича, увидевшего в одобритель ной заметке Пушкина признак «партийной» солидарности. Пушкин отмечает, что, с его точки зрения, значение имеют только чисто литературные оценки. Ссылаясь на незнание греческого языка, Пушкин собирается дать отзыв о переводе Гнедича позднее. В стихах Гнедича, в которых Пушкин отмечал удачные строки, в то же время было, по его замечанию, что-то «жесткое». На это Пушкин указывал в стихотворном послании начала 1820-х годов («На Гнедича»). К переводу же Гнедича он относился одобрительно, указывая, что Гнедич «… воскресил Ахилла призрак величавый Гомера музу нам явил.» («Из письма к Гнедичу»)

В конце 1820-х годов в печати появились отрывки из перевода «Илиады» Жуковским, а в конце 1840-х годов он переводит «Одиссею» Гомера. В этом соревновании переводчиков Гомера Гнедича и Жуковского Пушкин скорее всего на стороне Жуковского. Но еще в 1832-м году, то есть спустя два года после выхода «Илиады» в переводе Гнедича, он пишет стихи «На перевод «Илиады», используя уже собственные силы в гекзаметре: «Слышу умолкнувший звук божественной эллинской речи, Старца великого тень чую смущенной душой».

Видимо, окончательной оценкой перевода Гнедича следует считать неопубли кованную эпиграмму-миниатюру «К переводу «Илиады» (в этом жанре Пушкин был беспощаден к друзьям):

«Крив был Гнедич-поэт, преложитель слепого Гомера, Боком одним с образцом схож и его перевод».

Здесь можно уловить печать балагурства, характерного для дружеских эпиграмм Пушкина.

Н. В. Гоголь

Можно отметить три этапа в изучении Гоголем древнегреческой и древнеримской литературы. Гимназический период – по программам Нежинской гимназии; второй этап – середина 1830-х годов (1835–1837), связанный с коренным изменением литературных интересов Гоголя: он начинает работу над «Мертвыми душами», учится у мастеров, особенно у Гомера, и выезжает за границу; третий период – 1844–1845 года, когда он работает над «Учебной книгой словесности русского юношества» и «Выбранными местами…» Этот интерес легко установить, основываясь на его переписке. В «Выбранных местах…», сравнивая русскую комедию с древнегреческой, в частности комедии Фонвизина и Грибоедова с комедиями Аристофана, Гоголь отмечает, что Аристофан высмеивал отдельную личность с ее пороками, стараясь утвердить истину в добре, тогда как русские комики выступали против пороков всего общества, продолжая борьбу света с тьмой, начатую Петром I. Поэтому русские комедии не столько художественные создания, сколько реальные средства «очищения» страны от «сору и дрязгу». В «Учебной книге словесности для русского юношества» Гоголь рассматривает проблемы жанровой специфики древнегреческой поэзии, в частности эклоги. Он указывает, что эклоги Виргилия лишь по внешней форме сельские стихи. На самом же деле эти эклоги представляют собой восхваления, по словам Гоголя, «приемлют вид од, гимнов, ничуть не уступая по возвышенности одам Горация». Эклогой он считает «состязание Гомера с Гезиодом» в вольном переводе Батюшкова элегии Мильвуа «Combat d’Homere et d’Hesiode» (У Батюшкова – «Гезиод и Омир – соперники»). В дальнейшем имя Гомера приобретает у Гоголя символику святости. В 1847 году в письме к П. В. Анненкову он пишет: «Проведя долгое время за Библией, за Моисеем, Гомером – законодателями веков минувших, читая историю событий, кончившихся и отживших, наконец наблюдая и анатомируя собственную душу… я… стал на время чужд всему современному… проснулось во мне любопытство ребенка». С «Илиадой» Гомера связывает Гоголь вопрос об отношении Пушкина к идее монархии, утверждая в «Выбранных местах…», что «только по смерти Пушкина обнаружились его истинные отношения к государю и тайны двух его лучших сочинений». Гоголь пересказывает историю о бале в Аничковом дворце, на который Николай I опоздал, якобы увлекшись чтением «Илиады». Только Пушкин, с его поэтическим чутьем, заметил причину этого опоздания императора и написал по этому поводу оду «К Н***»:

С Гомером долго ты беседовал один.

Тебя мы долго ожидали.

Гоголь ошибся с адресатом стихотворения. На самом деле оно посвящено Гнедичу и под этим названием уже было известно читателям (Белинский упоминает о нем в цикле статей о Пушкине). Об ошибке Гоголю сразу же указал в своем письме С. П. Шевырев. Любовь Пушкина к царю Гоголь иллюстрирует также отрывком из стихотворения Пушкина «Герой»:

…Небесами

Клянусь: кто жизнию своей

Играл пред сумрачным недугом,

Чтоб ободрить угасший взор, —

Клянусь, тот будет небу другом,

Какой бы ни был приговор

Земли слепой.

Здесь Пушкин описывает посещение Николаем I холерной Москвы в 1830 году. Цитирует Гоголь в связи с этим и отрывки из стихотворения Пушкина «Пир Петра Первого», которое он называет «Пиром на Неве». Видимо, он цитирует это стихотворение по памяти, так как в цитате отмечаются пропуски и неточности. У Гоголя:

Нет, он с подданным мирится,

Виноватому вину,

Забывая, веселится,

Чарку пенит с ним одну.

Оттого-то пир веселый,

Речь гостей хмельна, шумна

И Нева пальбой тяжелой

Далеко потрясена.

Цитируемый здесь Гоголем конец стихотворения у Пушкина выглядит так:

Нет, он с подданным мирится,

Виноватому вину,

Отпуская, веселится,

Чарку пенит с ним одну.

И в чело его целует,

Светел сердцем и лицом;

И прощенье торжествует,

Как победу над врагом.

Оттого-то шум и клики

В Петербурге-городке

И пальба и гром музыки

И эскадра на реке;

Оттого-то в час веселый

Чаша царская полна

И Нева пальбой тяжелой

Далеко потрясена.

Гоголь подает Пушкина как провозвестника идеи монархии. Даже в стихотворении «Памятник», по мнению Гоголя, Пушкин «умел благоговейно поклониться перед теми из них (венценосцев – Л. К.), которые показали миру величество своего званья». Гоголь отмечает, что в России писатель вообще нечто высшее, а Пушкин – тем более, так как он, говоря словами Гоголя, «был знаток и оценщик всего великого в человеке». Какое-то время Гоголя интересует «Илиада» Гомера как образец эпического жанра поэзии. Он, как и все, знает о готовящемся переводе Гнедича и о выходе ее в 1830-м году. В 1833-м году, в связи со смертью Гнедича он упоминает «Илиаду» в письме к Данилевскому и рекомендует последнему читать поэму. В книге «Выбранные места из переписки с друзьями», говоря о литературных влияниях Пушкина, отмечает это влияние и в творчестве переводчика «Илиады». Переводил Гомера и самый близкий после гибели Пушкина Гоголю писатель – Жуковский. В начале 1848 года, накануне путешествия Гоголя в Иерусалим, он в своем письме рекомендует Жуковскому полное, компактное, подстрочное парижское издание Гомера 1846 года. С выходом в свет монументального перевода Жуковским гомеровской «Одиссеи», Гоголь стал рассматривать «Илиаду» лишь как «эпизод» в сравнении с «Одиссеей». Перевод «Одиссеи» Жуковского опубликован в 1849 году. А письмо Гоголя к Н. М. Языкову с анализом перевода, включенное в «Выбранные места…» было опубликовано в «Современнике» еще в 1846-м году. Следовательно, он анализировал «Одиссею» Жуковского по рукописи. По его мнению, это было необходимо, так как читатель должен быть предварительно подготовлен к восприятию такого сложного произведения, как «Одиссея». Эту задачу и должна была выполнить глава об «Одиссее» в «Выбранных местах…» (1847), куда вошло письмо Н. Языкову. Это письмо представляет собою седьмую главу «Выбранных мест…» под названием «Об «Одиссее», переводимой Жуковским». Именно «переводимой», так как книга Гоголя вышла двумя годами ранее перевода Жуковского. Анализ «Одиссеи» позволил Гоголю в исповедальной форме представить читателям сформировавшееся к середине 1840-х годов новое его миросозерцание, новые духовные параметры его личности. Он ссылается при этом на огромное богатство содержания гомеровской поэмы, представленной к тому же на одном из «богатейших» европейских языков, каким является, по мнению Гоголя, русский язык. К этому своему труду Жуковский подготовлен был всей его предшествовавшей жизнью. Этой подготовкой явились его переводы с других языков, обеспечившие адекватную передачу стиля и духа поэмы Гомера, не копию, а, по выражению Гоголя, «слово живо» великого автора. Это не просто перевод, а «воссоздание», «воскресение» Гомера. В современных застойных условиях, говорит Гоголь, породивших «больные произведения», поэма произведет благотворное влияние на всё общество и на каждого его члена в отдельности, независимо от сословной или социальной принадлежности. «Одиссея», полагает Гоголь, станет всеобщим, «народным» чтением. Нравственная сила поэмы, по мнению Гоголя, не снижается «греческим многобожием», так как Христа и апостолов в то время еще не было, а русский «народ смекнет, почему та же верховная сила помогала и язычнику за его добрую жизнь и усердную молитву, несмотря на то, что он, по невежеству, взывал к ней в образе Посейдонов, Кронионов, Гефестов, Гелиосов, Киприд и всей вереницы, которую наплело играющее воображение греков». Божью молитву заменяло Одиссею, по мысли Гоголя, обращение к своей душе, к своему сердцу. Он отмечает великие художественные достоинства поэмы – глубокий и верный психологизм, яркость эпизодов, знание обычаев и законов того времени. Здесь нет длиннот и поучений, это живой рассказ реально существовавшего великого автора.

Анализируя поэму, Гоголь определяет пять принципиальных, значимых позиций. Во-первых, «Одиссея» окажет воздействие на писателей, внеся ясность в их умы и, подобно лоцману, выведя их к свету простоты, спокойствия и уравновешенности. Во-вторых, поэма подействует на развитие эстетического вкуса и освежит критику, которая ныне запуталась и несет, как говорит Гоголь, всевозможную «дичь». В-третьих, «Одиссея» своим стилем русской речи будет содействовать очищению русского языка, который, по мнению Гоголя, не достиг своей «полноты» не только у Жуковского, но даже у Пушкина и Крылова, превосходивших Жуковского «точностью выражения». В-четвертых, поэма Гомера окажет воздействие на ученых и науку, обогатив их наглядными сведениями из жизни древнего мира, включая его нравы и быт. Наконец, пятое, – «Одиссея» воздействует на «дух» современного русского общества, болезненного, ропщущего, неудовлетворенного, своими идеями спокойствия и «величавой патриархальности». Гоголь противопоставляет красоту и стройность древнего мира, с его несложной техникой, современному «мелкому», «лоскутному» «неряшеству» так называемого «европейского совершенства». Таким образом, взгляды Пушкина и раннего Гоголя на литературу Древнего мира мало чем различаются: они возводят к ней возникновение европейских литературных традиций. К переводу «Илиады» Гнедичем Пушкин относится несколько скептически, усматривая в нем стилистическую односторонность; у Гоголя замечаний по переводу Гнедича нет. Ко времени выхода в свет «Одиссеи» в переводе Жуковского Пушкина уже не было в живых, хотя он мог быть знаком с фрагментами перевода. Для Гоголя же гомеровская «Одиссея» в переводе Жуковского явилась символом литературного совершенства, энциклопедией мудрости, позволившей ему изложить обновленную систему своего миросозерцания на завершающем этапе жизни и творчества. При этом обласканный поначалу своими великими современниками Пушкиным и Белинским, уверовавший в свое пророческое предназначение, Гоголь декларировал свои идеи в качестве святых предначертаний для всего человечества.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.