Первые уроки
Первые уроки
В конце сентября 1805 года Пушкины вернулись в Москву. Для старших детей настала пора учения. Бабушка и родители по рекомендациям знакомых пригласили к ним хороших учителей. Гувернёр Саши граф де Монфор преподавал французский язык. Умный, элегантный, с аристократическими манерами, он происходил из старинного нормандского рода и в Россию приехал, спасаясь от гонений на высшее сословие во время Великой французской революции. Граф превосходно разбирался в литературе, был хорошим музыкантом и живописцем. Дети полюбили его уроки. Постоянно слыша в доме французскую речь, они и раньше знали немало слов и оборотов, но теперь им предстояло научиться свободно говорить, читать и без ошибок писать на этом языке. Под руководством обаятельного Монфора Оля и Саша быстро овладевали французским. Талантливый гувернёр обучал детей ещё рисованию, а Олю – музыке.
Девочке наняли гувернантку мисс Белли, дочь профессора Московского университета. Собой она мало напоминала типичную англичанку: невысокая румяная брюнетка приятной внешности, нисколько не чопорная. Умная и начитанная, она относилась к воспитаннице с теплотой, и девочка ответила ей искренней привязанностью. Оле и Саше мисс Белли преподавала английский язык. Постоянно общаясь со своей гувернанткой, сестра преуспела в этом предмете гораздо больше брата.
Русскую грамоту детям преподавал обрусевший немец Шиллер. Несколько его соотечественниц, принятых в дом в разное время гувернантками в надежде, что дети обучатся немецкому языку, учительницами оказались неважными и сделались просто воспитательницами. Называли их по – русски – Анна Ивановна и Катерина Павловна.
У Пушкиных была хорошая библиотека, собранная родителями. Они поощряли в детях страсть к чтению, особенно на французском языке, и сами читали им книги.
Дождливым ноябрьским днём после обеда отец читал Саше басню Лафонтена «Голубь и Муравей»:
К прохладному ручью испить водицы
Однажды в знойный солнечный денёк
Слетел прекрасный юный Голубок,
Но лишь успел он наклониться,
Как увидал, что рядом на воде,
Барахтаяся, тонет Муравей:
Упавши с веточки, он угодил в ручей.
Но добрый Голубок помог его беде:
Сорвал травинку, протянул ему скорей,
И спасся бедолага – муравей.
Босой бродяга, с арбалетом рыща,
Тут подошёл – его привлёк ручей,
Увидел Голубя и возомнил своей добычей,
Но Муравей как можно прытче
На выручку бежать пустился,
Чтя благодарности обычай,
Бродяге в пятку со всей силы впился.
Тот вскрикнул и пустил стрелу в песок.
Вспорхнул и был таков наш Голубок.
Сергей Львович начал было разбирать басню с сыном, но тут вошёл дядька Никита с докладом:
– Барин, Николай Михалыч Карамзин пожаловали.
– Проси, проси! Александр, пойди, поиграй, завтра продолжим.
Саша нехотя слез со стула и принялся на полу выстраивать оловянных солдатиков в боевую позицию. Поначалу он не прислушивался к разговору взрослых.
Писатель и историк Карамзин работал над первым томом «Истории Государства Российского». По пути домой из древлехранилища он зашёл к Пушкиным за новым французским романом для своей молодой жены Екатерины Андреевны. Обменявшись с гостем приветствиями и вопросами о здоровье домочадцев, Сергей Львович спросил:
– Как продвигается труд Ваш по российской истории?
– Слава Богу, из болезней я теперь выбрался. Летописи изучаю, хронографы, документы древние. «Повесть временных лет» славного нашего летописца Нестора – бесценный источник для всякого отечественного историка. Но и Нестор порою позволял себе угадывать в хронологии, в названии мест. Да переписчики от себя добавляли. Надобно ко всему критически относиться.
– В истории отечественной преданий и побасёнок немало, – подметил Сергей Львович.
– Да, Серж, – согласился Карамзин. – К примеру, сказ о том, будто при великом князе Киевском Святополке король польский Болеслав Храбрый мечом Золотые ворота разрубил, – чистейшая небылица, конечно. Потому самым тщательнейшим образом первоисточники ищу в древлехранилищах и библиотеках, сопоставляю их. Приобрёл и сам кое-какие документы и книги, необходимые для того. Известный наш коллекционер граф Алексей Иваныч Мусин – Пушкин передал два десятка необходимых мне рукописей, и в их числе пергаментный сборник 1414 года с житием святого Владимира. Подошёл я ныне к введению христианской веры на Руси.
– А что житие равноапостольного князя? Там о крещении Руси легендарного тоже, пожалуй, немало?
– Предание о крещении Руси летописца нашего Нестора с другими источниками в главном согласуется. Истина российского посольства в страну католиков и в Царьград подтверждается одной греческой рукописью. Вот послушайте, – Карамзин взял тетрадь и стал читать свою выписку, переведённую им на русский язык:
– «Князь российский, желая узнать лучше христианскую веру, отправил послов в Рим. Там с великим любопытством осматривали они украшение храмов и старались разведать всё, что касается до священнослужения: видели и патриарха римского, именуемого папою; приняли от него дальнейшие наставления, возвратились в отечество и донесли обо всём государю, склоняя его в пользу римской веры. Но бояре княжеские, которые дали ему совет исследовать веры, говорили: «Нет, государь, надобно прежде узнать веру греков. Сказывают, что Константинополь ещё знаменитее Рима, пошли и в Грецию тех же людей, да изберём лучшую из двух вер христианских». Благоразумный князь отправил в Царьград упомянутых четырёх мужей, которые объявили тамошнему императору Василию Македонскому причину сего многотрудного путешествия. Он с радостью дал им некоторых людей учёных, чтобы показывать всё любопытное в городе и ответствовать на их вопросы. Россияне пришли наконец в славнейшую и великолепную церковь святой Софии, когда совершалась в ней торжественная служба в день святого Иоанна Златоустого или Успения Богородицы, не могу сказать наверное. Послы с любопытством осматривали храм и наблюдали чин служения. Видя множество светильников и внимая пению святых гимнов, они изумились…»
Николай Михайлович сделал небольшую паузу, перелистал страницу и продолжил:
– Здесь неверно только прозвание императора Василия Багрянородного. Послушайте дальше: «Возвратясь в Россию, они сказали государю: «Нам показывали много великолепного в Риме, но то, что мы в Константинополе видели, превосходит ум человеческий». А вот как Нестор передаёт слова послов: «Всякий человек, вкусив сладкого, уже имеет отвращение от горького. Так и мы, узнав веру греков, не хотим иной». В деталях различия есть, но суть одна. Оба документа свидетельствуют, что святой Владимир принимал решение о введении веры православной не самодержавно, а совет испрашивал у бояр да старцев. Это видится мне особенно важным.
– Очень интересно. С нетерпением ждём плодов великого труда Вашего, – сказал Сергей Львович.
Тут он обратил, наконец, внимание на Сашу. Мальчик давно забыл о своих солдатиках и увлечённо внимал разговору взрослых, с любопытством глядя на Карамзина широко раскрытыми голубыми глазами.
– Саша – то Вас как слушает! – заметил отец.
– Историк будущий! – улыбнулся Николай Михайлович и продолжил полушутя – полусерьёзно: – А может, и писатель. В 1799 году вычитал я в предсказаниях знаменитого Нострадамуса, что таковой у нас скоро появится. Впрочем, мне пора. Катерина Андревна заждалась, верно.
– Всегда рады видеть Вас в нашем доме. Вот и книга для Вашей супруги. Кланяйтесь ей от нас.
– Премного благодарен.
– Оревуар, мсьё, – вежливо попрощался Саша.
Отец вышел провожать гостя. Во дворе под присмотром гувернантки гуляла Оля. Она качала на руках завёрнутую в шаль большую куклу, как вначале показалось Николаю Михайловичу. В присутствии англичанки Карамзин поздоровался с нею и с девочкой на английском языке. Оля сделала книксен и также приветствовала гостя по – английски. Подойдя поближе, он увидел, что девочка баюкает вовсе не куклу, а Жужутку. Моська блаженно дремала на руках юной хозяйки.
– А что это личико у твоей «детки» такое тёмное? – шутливо спросил Карамзин, переходя на русский. – Мыться не любит?
– Нет, просто Жужу у нас креолка! – бойко ответила Оля.
Карамзин рассмеялся и, прощаясь, заметил Сергею Львовичу: «Умные, Серж, у Вас детки. И остроумные! Храни их Бог!»
Данный текст является ознакомительным фрагментом.