МАЛЕНЬКИЙ БОЛЬШОЙ ВООБРАЖАЛА

Нападающих было трое. Один из них, Хромой, которому я выстрелом перебил ногу, пытался взять меня справа, Второй нападал слева, со стороны фабрики. Он перебегал от одного дома к другому и неумолимо приближался к моему укрытию. Еще мгновение, и он будет совсем рядом. Но все же самым опасным был Третий. Он стоял в окне дома напротив и непрерывно стрелял из многозарядного пистолета. Шли минуты, и я ничего не мог поделать.

Вдруг с соседней улицы, высекая брызги искр из проводов, выехал трамвай. Третий прыгнул на его крышу и побежал вперед, чтобы достать меня с близкого расстояния. Но это было его роковой ошибкой. Я успел выхватить из кармана лимонку, быстро выдернул чеку и, сильно размахнувшись, бросил гранату далеко вперед. Загремел взрыв, столб пламени взметнулся вверх, сквозь него я увидел, как Третий грохнулся об мостовую.

Мне было 7 лет. Я сидел на скамейке возле своего дома и фантазировал. Мне виделись длинные взлетные полосы аэродромов, сверкающие на солнце крылья самолетов и блестящие серебряные скаты аэростатов. А неподалеку, ощетинившись острыми дулами орудий, готовился к вылету огромный хвостатый дирижабль.

С самого раннего детства я был большим выдумщиком и воображалой. Я придумывал себе роль красного командира, который то попадал в засаду и отбивался от нападающих на него врагов, то смело ввязывался в бой с крупной группой нарушителей государственной границы.

В старших классах я уже начал доверять свои сочинения бумаге: стал писать стихи, пару-тройку из них решился даже отдать в школьную газету. В 1947 году по случаю широко отмечавшегося 850-летия Москвы написал даже целую поэму. Ее я с выражением громко продекламировал с трибуны на юбилейном вечере в школе.

Но главным своим достижением считал про себя лирические стихи, например, такие:

Ночь бушует в непогоде,

В небе прыгает Луна.

Для кого при всей природе

Пляшет голая она?

Охмелела ль на пирушке,

Черту ль душу продала?

(ветер носит снега стружки

у оконного стекла).

Ветер – вот она причина,

Что Луна пустилась впляс.

Но не знает дурачина:

Ветер – мот, стиляга, мразь.

Я один в своей каморке,

Мне тоскливо одному,

Где, когда, в какой сторонке

Я любимую найду?

Слушай, рыжая красотка,

Пожалей хоть ты меня.

Вообще, я парень кроткий,

А вот сердце – из огня.

Я окно тебе открою,

Приходи (прошу!) ко мне,

Может, я тебя не стою

...или все это во сне?

Мы с тобой давно знакомы,

Заходи же просто так!

Ты – подруга всех влюбленных

Всех поэтов и собак.

Что? Ты спряталась за тучи?

Не дури, прошу тебя,

Все равно не встретишь лучше

Симпатичнее меня!

Ну, что это было? Типичная рисовка, выпендреж, и, как я теперь догадываюсь, подсознательное стремление хотя бы в воображении чуть-чуть походить на своего «лирического героя» с бицепсами, трицепсами и прочими признаками мужской силы во всех частях тела. От героического образа которого я был так далек.